Соответственно, на работу она уехала в том же настроении, в котором он застал ее утром.
Как ни странно, отделению судмедэкспертизы удалось выпросить, украсть, а может, и вполне законно получить достаточное количество денег, и здание, в котором оно находилось, не было отмечено печатью времени. Какие бы махинации ни осуществлялись в доме номер один по Шалазион-стрит, все они были выскоблены пескоструйным аппаратом снаружи и прикрыты пластиком, деревянной обшивкой и дешевыми хромированными аксессуарами внутри. Это помещение выглядело процветавшей частной компанией, не слишком богатой, но вполне состоятельной.
Когда Айзенменгер позвонил в звонок, к окошку подошла барышня с кольцом в носу, и он поймал себя на мысли, что уже достаточно стар, чтобы обращать на это внимание. Он по привычке попытался улыбнуться, но оказалось, что это не так-то просто — ему пришлось воссоздавать эту улыбку словно по воспоминаниям из далекого прошлого.
— Я хотел бы видеть доктора Блументаля.
— Как вас представить? — Вопрос был задан таким тоном, словно она даже представить себе не могла, как он осмелился оторвать ее от непосредственных обязанностей.
— Доктор Айзенменгер.
После чего она отчалила, не произнеся ни слова, якобы для того, чтобы выяснить, готов ли к этой встрече Исаак. Однако за это время можно было не только упиться кофе, но и эмигрировать в Австралию. Подобное отношение было свойственно всем обитателям города, но более других — представителям медицинских профессий.
Однако его предположение о том, что она эмигрировала, было опровергнуто ее появлением в окошке. Впрочем, особой радости от новой встречи с доктором Айзенменгером она явно не испытывала.
— Он в морге. Подвальный этаж.
Морги обычно располагались либо в подвальных помещениях, либо на первых этажах, что на подсознательном уровне отражало их связь с могилой; сама мысль о том, что морг может быть расположен над головами живых людей, почему-то казалась неуместной и странной.
Девица махнула рукой, указывая на дверь справа от Айзенменгера, которая тут же начала издавать какие-то жужжащие звуки. Айзенменгер толкнул дверь и оказался перед лифтами, справа и слева от которых находились лестничные пролеты — тот, что был слева от него, вел вверх, а тот, что справа — вниз.
Исаак ждал его в самом низу. Он был одет в театрального вида синий костюм, его седые волосы прикрывала одноразовая хирургическая шапочка. Возможно, кому-то его вид мог показаться забавным, но десятки душераздирающих медицинских драм на больших и малых экранах внушали наблюдателю невольное чувство почтения и даже благоговения перед такого рода зрелищами.
— Джон. Спасибо, что пришел. Извини за вчерашнее.
— Без проблем.
Они вошли в холодильную камеру, крупнейшую из всех, когда-либо виденных Айзенменгером; в ней одновременно могло находиться до восьмидесяти восьми тел. Айзенменгер надел халат, перчатки и бахилы, и они вошли в секционную, где на столе лежал Патрик Уилмс, уставившись в потолок и совершенно не интересуясь собственным вскрытым телом.
Впрочем, Айзенменгеру не в чем было его упрекнуть.
Блументаль с присущим одним лишь патологоанатомам безразличием не обратил никакого внимания на труп и двинулся к металлической скамье, расположенной у дальней стены, на которой были сложены папки и альбомы с фотографиями. На последних были изображены отнюдь не залитые солнцем виды или счастливо улыбавшиеся дети.
На них было запечатлено нечто совсем иное.
— Значит, на этот раз первой жертвой стала сорокадвухлетняя домохозяйка Дженни Мюир. Мужу сорок семь, единственному сыну три года. Данные экспертизы свидетельствуют о том, что она была убита в нескольких сотнях метров от того места, где было обнаружено ее тело. Она возвращалась домой с работы. Причиной смерти стал разрез слева направо длиной в четырнадцать с половиной сантиметров, начинавшийся поверхностно и латерально от яремной вены и заканчивавшийся там же на другой стороне. Разрез почти идеально симметричен.
Блументаль пролистал альбом и продемонстрировал Айзенменгеру снимки горла Дженни Мюир, щелкая по отдельным страницам, где был представлен крупный план (она пришла бы в ужас при виде своих увеличенных коричневых бородавок, которых она так стыдилась). Однако Блументаль и Айзенменгер рассматривали чудовищный разрез, который был предъявлен в полном виде благодаря рукам невидимого помощника, оттягивавшего голову назад. В разрезанных трахее и сонной артерии зияли черные дыры.
— Настоящий художник, — сухо заметил Айзенменгер.
— Да, в своем роде, — согласился Блументаль. — Лезвие ножа рассекло все жизненно важные органы, расположенные в шее.
— Есть какие-нибудь описания ножа?
— Длина лезвия по меньшей мере десять сантиметров, может быть, больше. И оно очень острое.
— Типа РМ40?
— Возможно, — кивнул Блументаль. РМ40 представлял собой очень острый нож с фиксированным лезвием, которым пользовались в большинстве моргов. — Или нож для разделки мяса.
— Или любой другой, столь же острый.
— Вот именно. — Неотъемлемая черта судебной патологоанатомии заключалась в том, что она занималась лишь описанием и не могла дать точных данных: если полицейским удавалось найти нож, эксперт мог лишь подтвердить, было ли совершено убийство именно им, и не более того.
— Интерес представляет главный разрез.
От середины разреза на горле начинался другой разрез, конец которого исчезал за пределами фотографии. С обеих его сторон шел ряд красных точек, там, где он был зашит грубой ниткой.
— Начинается довольно высоко, — заметил Айзенменгер, впервые за все время своего присутствия проявив искренний интерес и некоторую озадаченность.
— Да. — Несмотря на формальное согласие, тон Блументаля свидетельствовал о том, что он придерживается другой точки зрения. — Возможно, это просто связано с удобством. Откуда еще начинать, как не с поперечного разреза?
Айзенменгер внимательно рассматривал фотографию, чувствуя, что сам является объектом не меньшего внимания со стороны Блументаля.
— Вот что интересно: разрез неровный. — Он перешел к следующей, менее крупной фотографии, на которой была запечатлена нижняя часть торса. Разрез извилистой линией уходил вниз.
— Понимаешь, о чем я?
Айзенменгер ничего не ответил, и он добавил:
— Там было темно. Так что сделать ровный разрез было непросто.
— Возможно, — откликнулся Айзенменгер.
И словно для того, чтобы доказать свою точку зрения, Блументаль схватил следующий альбом.
— Вот здесь представлен общий вид места преступления, так что можешь убедиться, насколько там было темно.
Айзенменгер издал неопределенный звук, который мог выражать как согласие, так и возражение. А Блументаль протянул ему экземпляр своего отчета.
— Это не самое лучшее изъятие органов, которое я видел в своей жизни, — заметил он, пока Айзенменгер читал. — Особенно неаккуратно были удалены органы таза — разрез на передней стенке мочевого пузыря, прямая кишка обрезана слишком низко.
— И на аорте несколько разрезов.
— Мелкие зазубрины — ничего серьезного.
— И тем не менее сделано неряшливо.
— Работал опытный потрошитель, возможно утративший навыки и орудовавший в спешке при плохом освещении, — помолчав, заметил Блументаль.
— Пендред?
Блументаль радостно затряс головой, услышав подтверждение собственных мыслей.
— Или же это был неопытный потрошитель, — добавил Айзенменгер, что несказанно огорчило высокого зубастого патологоанатома.
— Я думаю, что, учитывая обстоятельства, при которых он вынужден был работать, это вполне мог быть Пендред, — несколько раздраженно заметил тот.
— Возможно-возможно, — нахмурившись, пробормотал Айзенменгер, отрываясь от отчета.
— Вот и хорошо, — кивнул Блументаль, словно получив подтверждение своей точки зрения.
Однако Айзенменгера не так-то легко было сбить с толку.
— А каким узлом были завязаны нитки?
Этот ход конем явно поставил Блументаля в тупик. И ему потребовалось довольно много времени, чтобы найти фотографию, на которой крупным планом был изображен узловой шов. Айзенменгер никак на это не отреагировал.
— Мозг был изъят стандартным способом с помощью надреза скальпа и клиновидного иссечения черепа, — помолчав, добавил Блументаль. — Мозг был немного поврежден, но опять-таки я думаю, что это связано с недостатком времени, отсутствием практики и темнотой. — Он умолк и стал дожидаться, когда Айзенменгер дочитает отчет.
— У нее была опухоль мозга, — с удивлением воскликнул тот.
— Да. Это стало неожиданностью. Гистология обнаружила полиморфную глиобластому.
На лице Айзенменгера появилось уже знакомое Блументалю выражение.
