помогающую людям жить, с мудростью большевистской правды?» Он резонно заметил «революционерам»: «Едва ли людей можно называть контрреволюционерами просто за то, что они так живут».
Своей властью Петерс отменил нелепое решение о базарах. Его обвиняли в превышении своих полномочий. Но справиться «левым» с Петерсом было невозможно. Он все лучше узнавал особенности местного быта, сложности жизни Востока и не шел на компромиссы, когда видел, что они мешают правильной политике. Петерс завоевывал поддержку и авторитет. Он приехал в Ташкент членом Турккомиссии. Уже на месте стал членом Туркестанского бюро ЦК РКП (б). В сентябре он участвовал в IX съезде Советов Туркреспублики; его избрали в состав местного ЦИК и делегатом на VIII Всероссийский съезд Советов в Москву. В сформированный Президиум ТуркЦИК вошли узбеки, киргизы, русские и один латыш — Петерс.
В уголке сознания оставалась Маргарита Карнатовская, угодившая за танцы и пение романсов в рабочее время на «принудиловку». Петерс сам любил поэзию, знал толк в песнях, в Питере однажды успел, ухитрился даже послушать бас Шаляпина. По настоянию Петерса девушку освободили от наказания.
Провели дополнительное расследование по делу сотрудника Туркчека Муминбаева, обвиняемого «в вымогательстве с граждан туземцев значительных сумм денег и использовании с этой целью имени Туркчека». Виновного расстреляли. Петерс утвердил высшую меру наказания местным бандитам, схваченным в Самарканде и его уезде и совершавшим грабежи, дерзкие убийства и насилия.
Не с легким сердцем решили судьбу ответственного работника ЧК Барка, который «в течение целого года, вопреки многочисленным приказаниям ВЧК о поднятии дисциплины и уровня сознательности среди сотрудников, позволил себе устраивать пьяные кутежи совместно с подчиненными ему сотрудниками и сотрудницами в Старом городе, т. е. на глазах местного населения, коими дискредитировал Советскую власть и органы ЧК, позорил имя Коммунистической партии, членом которой он состоял». Барка, этого «аристократа Владимира Генриковича», как иногда он сам себя представлял, тоже расстреляли и объявили об этом в «Известиях» Туркестанской республики.
В двадцатых числах декабря 1920 года Петерс со всеми делегатами-туркестанцами прибыл на VIII Всероссийский съезд Советов в Москву. Повестка дня съезда была известна, но знали и то, что страна еще отбивалась от военного наступления врагов на Западе и Востоке, и поэтому полагали, что говорить будут о военном лихолетье, о Красной Армии, крови и смерти… Ленин же заговорил о бедственном состоянии в экономике, в деревне, о концессиях. Проекты о концессиях уже до съезда вызвали, как признался Ленин, «повсюду не только в партийных кругах и среди рабочих масс, но и среди широких масс крестьянства, по тем сведениям, которые мы имеем, немалое волнение, даже беспокойство». Говорили, повторяли — «своих капиталистов мы прогнали, чужих хотим пускать». И на съезде не раз обращались к записке беспартийного крестьянина, поданной на Арзамасском уездном съезде Нижнегородской губернии, которая гласила: «Товарищи! Мы вас посылаем на Всероссийский съезд и заявляем, что мы, крестьяне, готовы еще три года голодать, холодать, нести повинности, только Россию-матушку на концессии не продавайте».
Какие жестокие были споры на самих заседаниях съезда по тем же концессиям! А Ленин стоял на своем и предлагал со всей серьезностью повернуться к разрушенной экономике, разваленному хозяйству, доказывал, что нам выгодны концессии, возможности использования капитала, что «самая лучшая политика отныне — поменьше политики. Двигайте больше инженеров и агрономов, у них учитесь, их работу проверяйте…». Ленин напомнил, что «нам принадлежит Россия», что «нет спасения иначе, как в поддержке Советской власти».
Делегаты были взволнованы, взбудоражены необычными планами, новыми перспективами, но их порой охватывали сомнения, нерешительность, трудно давалось согласованное решение.
На Петерса очень подействовала выставка, которая была устроена к съезду, скорее, не сама выставка, а то, что он там услышал. Стояли трактор, плуги, и не только с одним лемехом, железные бороны и другие орудия труда, которые трудно было встретить в деревне, где кругом — соха, изношенные лапти да нужда, горькая и бесконечная. Какой-то крестьянский делегат подошел к трактору, постучал заскорузлыми пальцами по металлическому колесу.
— Побольше было бы у нас этих машин, то мы все захотели бы в коммуну! — сказал, подмигнув, мужик.
Предложения Ленина обсуждались по фракциям, среди партийных и беспартийных делегатов съезда Советов. Ленин шел к своей цели, логикой и здравым смыслом отодвигая в сторону сомнения и настороженность. С ним согласились, согласились потому, что Лениным руководила правда жизни. Потому, что за ним шли такие, как Петерс, оружием и верой в великое дело сражавшиеся за то, чтобы жить без оружия и строить новое общество.
На обратном пути домой, в Ташкент, вагонная толчея. Делегаты думали над тем, что на самом деле произошло в Москве, на съезде Советов. Петерс подолгу простаивал у окна; бежали провода, взлетая и снижаясь у столбов, проплывали мимо, казалось, забытые деревни, заснеженные поля, мужики и лошади, женщины и дети. Угнетали своим видом разоренные станции и взорванные водокачки. За Самарой, Оренбургом попадались опрокинутые под откос вагоны, разбитые пушечные передки, сломанные колеса — следы только что прошедшей гражданской войны… Петерс отворачивался от окна, находил в толчее место и писал. Ломался карандаш — затачивал его кинжалом-ножом, отнятым когда-то у бандита, и снова писал: «Для того чтобы привлечь еще больше рабочих в Донецкий бассейн и на нефтяные промыслы, необходимо опять-таки их обеспечить пайком, одеть, обуть, иначе всякие разговоры о трудовой дисциплине в значительной мере останутся пустыми разговорами, и ту Сухаревку, как сказал тов. Ленин, которую официально закрыл Московский Совет, многие из рабочих будут продолжать носить в душе, высматривая удобный момент, чтобы поехать за мукой и другими продуктами, без которых они работать не могут».
Мысленно он вернулся к докладу Г. М. Кржижановского о плане электрификации России.
«Этот грандиозный план хозяйственного строительства России тов. Ленин назвал новой программой Коммунистической партии…Для буржуазных государств и их экономистов это предприятие является утопией. Они это будут называть бредом сумасшедших людей, так же, как они называют Октябрьскую революцию. Но своей выдержанностью российский пролетариат доказал, что Октябрьская революция есть реальная возможность, и, несмотря на все препятствия, все преграды, он вышел победителем. Для достижения полной победы недостаточно победить капиталистический строй и общество, необходимо, чтобы трудящийся стал настоящим хозяином своей победы, чтобы он не был рабом…
Необходимо, чтобы арзамасский и другие крестьяне, которые за эти три года научились сражаться, умирать за социалистическое Отечество, голодать, выносить неслыханные тяжести войны, чтобы они поняли этот грандиозный план и с такой же энергией пошли в борьбе за победу на хозяйственном фронте».
Мысль Петерса пульсировала, карандаш торопливо бежал по бумаге: «…но самый главный фронт впереди. Нужно сплотить вокруг себя широкие
