А если это правда? Вероника снова и снова задает себе один и тот же вопрос. Что, если случилось невероятное и кто-то полюбил ее?
Ей нельзя видеться с ним. Нельзя звонить. Может быть, написать его имя на Библии и положить ее к остальным?
Нет, ему не место с другими.
Проходят часы, дни, недели. Вероника не звонит.
Он тоже.
Так продолжается несколько месяцев. Недели молчания, затем долгая ночь страстного секса. После первого раза она не разрешает ему остаться, настаивает, чтобы он ушел, и в нем пробуждаются ревность и злость.
Она любит его, хотя и не должна. У нее есть знакомые женщины, которые ведут себя так же. Боятся одиночества. Берут все, что могут получить, даже если для этого надо унизиться. Но у Вероники все не так. С ним она чувствует то, чего никогда не испытывала прежде. С мыслями о нем ей легче переносить бессонные ночи. Она начинает пользоваться макияжем, чтобы скрыть мешки под глазами, и глазными каплями, чтобы избавиться от красноты. Она готова на все, чтобы оставаться привлекательной для него, чтобы удержать его. Пусть даже на время.
Меняются времена года. И месяц проходит за месяцем.
Вероника все забывает спросить, играет ли он на гобое.
Она ни разу не видела его квартиру.
19 апреля 2000 года 23.17
Макс хочет остаться, но не ради любви. Что-то беспокоит его. Он сидит в трусах перед телевизором с уже второй банкой пива в руке. На Веронике только белая рубашка.
— Ты спишь с кем-то еще?
Усталость дает ей смелость спросить об этом. Время идет быстро, когда живешь, не признавая очевидного, когда боишься перемен, которые может принести правда.
— Да.
— Как ее зовут, эту сучку?
— Кэтрин.
Он не отрывается от телевизора.
— Убирайся.
— Как будто ты не спишь с другими мужчинами.
— Не сплю, тупица. Я люблю тебя.
— А как же насчет тех Библий?
Макс с интересом смотрит на нее.
— Как ты… А что Библии? Они не имеют никакого отношения ни к тебе, ни к моей нынешней жизни.
— Тогда кто все эти люди?
— Это было давно.
Он сердито отворачивается к телевизору.
— Эй, послушай, у тебя нет никакого права сердиться. Это ты трахаешься с кем-то на стороне. Давно у вас?
— Несколько недель.
— Скотина!
— По крайней мере я честен.
— Так ты определяешь честность?
В телевизоре что-то громко шипит, и Макс поспешно жмет кнопку на пульте дистанционного управления. Отключает звук.
— Убирайся, — холодно говорит Вероника.
Он снова смотрит на нее, потом спокойно отвечает:
— Пожалуй, я еще побуду.
— Почему?
Молчание.
— Хочешь посмотреть, не придет ли сюда кто-то другой? — изумленно спрашивает Вероника.
— Может быть.
— Ты понятия не имеешь, что сейчас потерял.
Вероника поворачивается, уходит в спальню и закрывает за собой дверь. Уткнувшись лицом в подушку, она ощущает горячую влагу слез и вздрагивает при каждом всхлипе так, как будто усталое тело и разбитое сердце подошли к последней грани.
В глубине души еще теплится надежда, что он придет, погладит по спине. Извинится. Поцелует. Назовет себя идиотом, скотиной, дерьмом, не достойным ее любви. Но в комнате тихо, если не считать ее тяжелых вздохов.
Потом появляется чувство — ЭТО случится.
Все погружается в темноту.
Комната дергается вместе с пульсирующим светом телевизора. Темные искореженные тени ползут по стенам. Монотонный голос в рекламном ролике звучит как треск помех. Макс неподвижно лежит на диване. Легкое посапывание почти не слышно на фоне шума телевизора. Ее собственная тень растет с каждым шагом и накрывает лежащую фигуру, когда Вероника останавливается перед диваном. На мгновение она замирает — нож во взметнувшейся над спящим руке напоминает сцену из шекспировской трагедии — и…
…бьет.
Демонстрируя удивительную силу и проворность, Макс хватает ее за запястье. Оказывается, он и не спал вовсе. Теперь он поднимается, продолжая сжимать ее руку, выкручивает ее, и нож падает на пол. Макс смотрит на него, как будто решая, что делать дальше.
Ее колено врезается в пах, и Макс вздрагивает от боли, пронзившей тело до шеи. Вероника тянется за ножом, и Макс бьет ее в ребра. Она отлетает к стене. Что-то в ней пугает его. Ее глаза светятся. Он наклоняется, и нож рассекает его живот. Макс отпрыгивает и ударяется о столик. Он инстинктивно хватает стеклянную вазу и швыряет в нее. Ваза попадает в висок. Вероника вскрикивает. Из носа у нее капает кровь.
Пошатываясь, с зажатым в правой руке ножом она набрасывается на него. Они сбивают столик, две ножки ломаются, и Вероника с Максом падают на ковер. Он оказывается наверху и тут же чувствует, как лезвие входит в его левое плечо. Она поворачивает нож, но Макс сильнее. Он выворачивает ей руку.
Слышится хруст ломающегося запястья.
Она бьется и вырывается, и ему лишь с трудом удается помешать ей добраться до ножа. Он смещает вес тела, наваливаясь ей на грудь, и ее сопротивление постепенно ослабевает. Она затихает. Успокаивается.
Измученный борьбой, Макс опускает голову на ее левое плечо.
В комнате темнеет. Он вспоминает, что уже лежал рядом с ней точно в такой позе несколько часов назад. В нескольких футах от этого места. В другом мире.
20 апреля 2000 года 14.47
Макс просыпается в поту. Солнце бьет через окно прямо ему в спину. Он откатывается от ее тела, отползает подальше.
— О Господи!
Красные пятна на бледно-белой коже.
— Вероника?
Макс подбирается к ней на четвереньках, с опаской дотрагивается до шеи. У нее багрово-синие губы. Он закрывает ей нос, запрокидывает голову и дышит ей в рот. Часы над телевизором тикают так громко, как будто кто-то бьет в барабан. Он пробует запустить ее сердце, давя ладонями на грудь, как его учили много лет назад на занятиях по оказанию первой помощи. Ничего. Он останавливается. Вытирает пот со лба. Смотрит на себя самого. Через живот тянется длинная красновато-коричневая полоса. Кровь давно свернулась и засохла. Он осторожно дотрагивается до нее.
Что делать? Надо позвонить в полицию.
Он встает и идет на кухню, где есть беспроводной телефон. «Мне никто не поверит. Они решат, что это я ее убил. — Он откладывает телефон, потом снова поднимает его. — Брэд — сержант. Он поможет мне. Другие ребята тоже помогут. Черт, я же работаю в департаменте полиции. Я с ними заодно. — Макс расхаживает по кухне. — Надо позвонить ему домой. — Пауза. — Нет, сначала мне надо придумать какое-то объяснение. Я нашел ее уже мертвой. Мы с ней друзья. Прошлым вечером она позвонила и попросила зайти сегодня. Мы собирались выпить кофе. Что делать с Кэтрин? Она ничего не узнает. Брэд не даст делу ход. Все останется между нами».
Макс поспешно возвращается в гостиную и снова видит Веронику. Выражение ее лица такое, что он роняет телефон. Глаза открыты. Они неотрывно смотрят на него, и, собирая одежду и осматривая комнату — не оставил ли чего своего? — Макс снова и снова думает: «Что же я наделал?»
28
ЧЕЛОВЕК БЕЗ ЛИЦА
Что-то сдавливает лодыжки. Саманта открывает глаза, и комната сразу же начинает вертеться. Лампа в гостиной выключена, и в темноте оживают тени. Очертания предметов расплываются, смещаются, и она уже не знает, где кончается одно и начинается другое. Словно поднявшаяся из глубин волна, над ней вырастает, нависает темная, безликая фигура.
Ей знаком этот кошмар. Он начал проигрываться в ее голове несколько лет назад, еще до того, как другие подобные видения окончательно превратили ночи в пытку бессонницей. Перед самым рассветом из земли появляется безликий человек. Появляется, чтобы похищать лица у живых. Его жертвы просыпаются в затянувшейся темноте, но у них нет ушей, чтобы слышать, нет рта, чтобы есть, нет глаз, чтобы видеть. Они не могут закричать, не могут позвать на помощь. Им ничего не остается, как медленно умирать от голода. Восходит солнце, и человек без лица возвращается во мрак. Один. Поначалу Саманта просто присутствует при всем этом, наблюдая за происходящим со стороны, но в конце концов он поворачивается к ней. Будто парализованная, она не в состоянии ни пошевелиться, ни вскрикнуть. Где-то вдалеке женский голос выводит долгую, кажущуюся бесконечной дрожаще-печальную ноту, и только когда голос умолкает, Саманта со всей ясностью понимает, что безликий человек получил то, за чем пришел: забрал у нее лицо.
