Он думал недолго.
– Не хочу! И тебе не советую.
Зеленые глаза потемнели.
– А кто ты такой, чтобы мне советовать, мальчишка? Что ты видел? Что понимаешь? Да ты у меня из рук есть должен и хвостиком за мной бегать!
Бывший гимназист едва не отшатнулся. На него смотрела сама Тьма.
– Не хочу! – упрямо повторил он. – Даже если ты… Если ты старше меня на целую жизнь! Дело же не в рюмке спирта, правда? Сначала спирт, а что потом?
Тьма дрогнула.
– Заткнись! А то пожалею, что тебя спасала.
Шагнула ближе и внезапно ударила головой – прямо в нос. Что-то хрустнуло, губам сразу же стало солоно. Вначале Антек даже не почувствовал боли, только очень удивился. За что?
Мара протянула ладонь, размазывая кровь по его лицу. Оскалилась.
– Чтоб знал, как со мной спорить. Скажи спасибо, что в последний момент удержалась, не сломала тебе переносицу.
Выхватила носовой платок, бросила в лицо.
– Утрись, сопляк! Ключ от медицинской части я тебе дам, сам разберешься.
Он резко выдохнул, словно и вправду свечу задувал.
– Спасибо! За переносицу – особенно.
Следовало спешить, кровь капала на шею, на костюм, на пол. Бывший гимназист повернулся к двери.
– Я. Я не хотела, – внезапно донеслось сзади. – Антек, я не хотела, чтобы так!..
Он усмехнулся сквозь кровь.
– А что случилось?
9
Улица была узкой, высокий забор бугрился диким серым камнем, и меня не покидало ощущение, что довелось угодить прямиком в лабиринт, причем никаких Ариадн на этот раз не предусматривалось. А над головой – яркое майское небо и зеленая гора с острой серой вершиной. Море близко, но отсюда его не увидеть.
Что такое Селест – село или городишко, от села неотличимый, я даже не пытался угадать. Туристы сюда заезжают редко, и я без труда снял комнатку неподалеку от автостанции, где меня высадил таксист. По пути пришлось проехать три почти точно таких же городишки и объехать две горы.
Умывшись и приведя себя в порядок, я с трудом отбился от дегустации вина прошлогоднего урожая, пообещав вкусить его, но вечером, а заодно узнал от хозяина, что никакого санатория в Селесте нет, и не было никогда. Николя Легран явно переплатил кому-то из своих агентов. Но вот приезжие из Парижа тут и в самом деле обосновались не менее года назад. Дом купили самый лучший, отремонтировали, и с тех пор живут-поживают. Не шумят, с соседями не знакомятся, ездят же на дорогих авто. Однажды хозяин заметил у ворот даже британскую «Лагонду Рапид», которую и в Ницце не часто встретишь. А постоянно там дежурит «Лоррен Дитрих», не самый новый и явно после ремонта.
Хозяин-винодел оказался еще и автомехаником по основной профессии.
В это утро я брился особенно тщательно, американец со щетиной – это уже перебор. Впрочем, улица была практически пуста, если не считать просвистевшего мимо велосипедиста с безумными глазами. Зато у железных ажурных ворот обнаружился помянутый «Лоррен Дитрих» кофейного цвета. Разглядывать его я не стал и сразу прошел к калитке. Перед тем, как нажать белую кнопку звонка, оглянулся. Никого, даже невидимки! Если за мною все-таки проследили, готов поить этих парней год подряд самым лучшим бурбоном по их выбору – даже если они предпочитают «Jim Beam». Заслужили!
Звонок я так и не услышал, но открыли мне быстро.
– Мсье?
Дом за воротами выглядел пусть и не на миллион долларов, но вполне прилично, а вот привратник шагнул сюда явно из городской подворотни, где перед тем добывал тяжкий хлеб грабежом и душегубством. Приодели слегка, побрили, но помогло не слишком. И несло от него отнюдь не бурбоном.
– Корд. Джонас Корд. С новостями от Норби.
Если в ответ я услышу «Че-че-чего?!», значит, я сильно недооценил этих людей.
– Подождите здесь, мсье!
Калитка захлопнулась перед самым моим носом, но я отнюдь не расстроился. Сейчас побежит!..
Уже побежал.
* * *
До поры, до времени Структура была обычным картелем, пусть и очень разветвленным. Зарабатывала на всем подряд, но более всего на военных поставках. Оружием не торговала, а вот все прочее – в полном ассортименте. Их своеобразным коньком были «военные тревоги», которые вот уже три года сотрясали старушку-Европу. При малейшей угрозе войны народ немедленно устремляется в магазины. Бидон керосина и сотня спичечных коробков вроде бы мелочь, но когда паника охватывает целые государства.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Структура окрепла и, развивая успех, принялась «тревоги» организовывать сама. Это не так и сложно, если заранее поделиться с кем-нибудь из правительства. Премьер-министры и министры просто тоже не прочь иногда пугнуть доверчивого избирателя. Вся эта не слишком приятно пахнущая возня нас почти не касалась, но в 1937-м Структура впервые решилась заняться оружием. Покупали его испанцы, а вот посредниками были – вот сюрприз! – люди самого Лаки Лючано. Тогда я и подключил к этому делу Николя Леграна.
А потом настал черед Польши. Здесь уже Структура не стеснялась, даже завела собственную армию. Легион Свободы – целиком их детище. Легран сразу вспомнил покойного баронета Базиля Захароффа, творившего нечто подобное перед Великой войной. Мой друг оказался совершенно прав, как выяснилось, в руководстве Структуры есть его прямые наследники.
Так и вырос монстр, имеющий собственные планы на будущее Европы. Они написали свой Конспект.
* * *
– Проходите, мсье Корд, вас примут. Хозяйка нездорова, но вы можете рассказать все секретарю.
Я чуть было не повернул назад. Если это не наглость, то что такое наглость вообще? Но – сдержался и смирно прошел в калитку. Громил было уже трое, но вели себя они тихо, во всяком случае оружие не доставали. Один, явно имея глаз-рентген, просветил меня взглядом насквозь, но я лишь развел руками. Испанец «Руби» остался в Париже, при мне нет даже зубочистки.
– Сюда, мсье Корд!
В холле висели какие-то картины из тех, где кубики чередуются с полосочками. Кубики были яркие, полосочки еще ярче. Кажется, я попал к культурным людям.
– Пожалуйста!
Громила открыл дверь, и я увидел пальму в большом глиняном горшке. За пальмой оказался стол, а за столом.
– Доброе утро, мсье Корд! Как добрались?
Девочка выглядела лет на четырнадцать, но если вычесть серьезный вид, дорогой серый костюмчик, потуги на косметику и легкий немецкий акцент, то и четырнадцати не наберется.
– Превосходно! – изобразил я аллигатора на все тридцать два. – Милые у вас тут места!
Затем, пинком отогнав аллигатора, прошел к столу, наклонился.
– И как это все понимать?
Девочка встала. Не испугалась, но определенно прониклась.
– Маме действительно плохо, ей нужно еще поспать. Если вы считаете, что я слишком маленькая, чтобы говорить о делах, мсье Норби, можем просто поболтать о погоде. Как только мама проснется, ей о вас сообщат. Присаживайтесь, мсье!
Я прикинул, как все это видится с ее стороны стола. Ни свет, ни заря в дом вваливается американская разведка. Вступиться некому, а мама больна. Девочка встала на пути.
– Вы Жертюд Грандидье, – я протянул руку. – Ваше досье составлял лично.
Еще бы! Приемная дочь покойного адмирала Грандидье, племянница нынешнего руководителя военной контрразведки и одновременно.
– Гертруда Веспер, – поправила она, пожимая ладонь. – Как меня не переименовывай, я все равно мамина дочь. Сейчас принесут кофе, но. Вы же американец! У нас есть виски, говорят, хороший, целая бутылка!
Ее глаза смотрели серьезно, но я понял – издевается. Так, чуть-чуть, чтобы американский заброда прочувствовал.
Ладно!
– Граппу, если можно. Из Лимузена. И обязательно из дубовой бочки.
Гертруда Веспер мечтательно улыбнулась.
– Это моя любимая!
Да-а-а.
* * *
– Когда мне говорят «вы», чувствую себя табуреткой. Так что если можно.
– Можно. Мне действительно надо поговорить с твоей мамой, Гертруда. Имя Норби, как я понимаю, тебе известно?
