— Кабель перебит после бомбежки, — майор пожал плечами. — Связистов посылать не стал, все одно уходим. А рация тоже сдохла… Эх… жалко то как! Сколько бились у этих уров, и вот, взрывать… Одних танков побили с полусотни.
Григорьев кивнул в сторону запада, где далеко в перелеске дымили какие-то коробочки.
Я прищурился, присмотрелся — ну… с полусотней майор явно приврал. Я видел семь танков, а взяв бинокль у начальника укрепления, насчитал еще шесть.
— Там за леском больше, — похвастал Григорьев. — Накрыли после корректировки прямо на закрытых позициях. Нас даже к медалям обещали представить.
— Напомню в штабе, — вздохнул я. — Давайте уже смотреть, что вы тут накрутили.
Судя по схеме минирования, работали здесь ученики третьего класса школы для умственно отсталых, которым показали кино про войну. Это ж надо было так накуролесить! Я бы и специально так не сделал! Таланты, что сказать.
— Пойдем, на месте посмотрим, — предложил я Григорьеву. — А то на бумаге одно, а в жизни может быть совсем другое.
К сожалению, в жизни оказалось намного хуже. Всю эту машинерию пьяный слепой придурок левой рукой раскурочит и даже не поморщится. Мы с майором сели на снарядные ящики и он с надеждой посмотрел на меня. Я задумался, Переделать всё это добро — да тут не один десяток человек надо, чтобы хотя бы за день управиться. А делать другое, сняв это… Стоп! А зачем снимать?
— Товарищ майор, мне надо разобрать вот этот штабель, — я показал на ящики в углу. — Не весь, проход освободить, чтобы я там работать смог. Это же у вас вентиляция снарядного погреба? — мой палец уперся в линию на плане.
— Да, но там что-то…, — попытался вставить Григорьев.
— Евгений Петрович, — спокойно сказал я, — мне надо спустить провод по ней и вывести незаметно. А работает она или нет — дело пятое.
Переодеваться я не стал: гимнастерку с брюками хоть и отчистил Дроздов, но перед этим я так извозюкался, что не уверен, поможет ли обмундированию стирка или лучше сразу на выброс.
***
В три часа я почти уложился. Ну, захватил чуток от четвертого. Зато сделал всё — на загляденье. После снятия первой серии установленное мной фиг кто найдет. А кто найдет — тот не снимет. Одна только дорога этому доту — осесть развалинами в яму.
Оказалось, пока я в порыве вдохновения засовывал в нужные места взрывчатку, отвод людей почти закончили. Я чуть не последний вылез. После меня — только майор Григорьев, который на мои гениальные выкрутасы смотрел с плохо скрываемой тоской. Пару раз он порывался рассказывать мне как они тут всё устраивали и всякое такое. Будто мне в радость рушить то, что другими построено. Одно хорошо: приставал он ко мне не сильно, всё же у начальника забот хватает.
Что же, последний штрих на картину: проверить шнур и залечь в ожидании гостей. Пути отхода мне показали, уверив, что ни в коем случае меня не бросят. И правда, от одиночества я не страдал. Со мной остались полтора десятка народу прикрытия. Ну, и заминированы подступы к позиции были ого-го как.
Сначала над нами покружила «рама» — раз, другой пролетели, поначалу повыше, потом чуть не брюхом землю цепляя. Меня это волновало мало: нас разведчик хрена с два обнаружил бы, даже зная точное место укрытия. Неприятно, но не смертельно.
После этого по доту постреляли из чего-то не особо крупного, может, даже вылез кто на обстреливаемую поверхность — нам же не видно, мы в норке спрятались. Но по идее так и должно было быть. Ладно, дорогие зрители, немного подождите, всё самое захватывающее впереди.
Сержант Вартанян, который командовал группой прикрытия, извертелся возле меня в ожидании немцев. Я это сначала во внимание не брал, но потом терпение кончилось.
— Слышь, дружище, ты поспокойнее тут, — прикрикнул я, когда сержантский сапог в очередной раз задел мой. — Короче, назначаю тебя ответственным за наблюдение. Меня не трогать, если что — выносить первым. Я тут подумаю с закрытыми глазами, а ты доложишь о приближении противника.
Поспать деятельный армянин мне не дал. Не успел я даже толком глаза закрыть, как он меня начал толкать:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Таварыщ старший лейтенант! Нэмцы! — шептал этот сын гор так громко, что немцы за почти три сотни метров не услышали только потому, что не заглушили двигатель мотоцикла.
— Хватит вопить, Вартанян! — буркнул я, посмотрев на площадку перед входом в дот. — Это даже не передовой отряд. Минут двадцать еще, не меньше.
Сержанта я успокаиваю, а сам весь на нервах: а ну как окажутся немцы не такими придурками и не полезут всем коллективом внутрь? А если сначала начнут разминирование возле моей позиции? Понятное дело, УР я всё равно взорву, но хочется всё же с приятным добавлением.
Разведчики покрутились, позаглядывали повсюду, убедились, что из-под земли не выскочат орды злобных большевиков, да и поехали назад.
Минут через пятнадцать прибыли саперы. Пятеро специалистов полезли внутрь и начали обследовать помещения. С довольным гоготом, который даже нам было хорошо слышно, они оценивали качество работы и снимали мины местных.
Еще через двадцать минут приехало какое-то начальство на ганомаге. Человек восемь. Мне не видно было, кто там руководил этим кагалом, но двое были с серебряными погонами, не меньше майора, значит. Петлицы черные, инженера, надо же. Коллеги. После доклада саперов, еле сдерживающихся от смеха, они устроили что-то вроде митинга, долго бубнели и размахивали руками. Рассматривали мины, качали головами. Появился даже фотограф, который начал щелкать офицерье. Но в конце концов самый главный (раз все послушались, значит, он и был главным) поддался моим мысленным приказам и полез внутрь, подсвечивая себе фонариком. Ну, остальные за ним тоже потянулись на экскурсию.
Тут и наступил мой выход на арену. Вернее, я как сидел в нычке, так и остался, но ручку-то кто крутил? Старший лейтенант Соловьев. Это вам не хухры-мухры! Большого бабаха, как в кино показывают, не было. Это же сколько тонн взрывчатки надо, чтобы до самого неба куски летели? На таком объекте — до хрена. Или даже килограмм на двести больше.
Земля вздрогнула, ухнуло один раз, глубоко, глухо, но курившие у входа гаврики, которые недавно доложили об успешном разминировании объекта, попадали. Не дураки, поняли. Подхватились, побежали. Само собой, не начальство спасать. Тут же сразу шандарахнуло второй раз, а потом и третий. Вот тут камрады окончательно поняли, что ошиблись, потому что грунт местами немножечко начал проседать. А это что значит? Что кресты можно ставить прямо на поверхности, потому что доставать доблестных, но глупых офицеров, придется долго. Если вообще получится.
— Так, ребяточки, — толкнул я сержанта. — Кина больше не будет. Ходу, родимые, ходу! А то ведь немцы сейчас сильно обидятся!
И мы сначала поползли, а потом и вовсе побежали. Под грохот пулеметов и минометов. Может, они и не по нам стреляли, но ведь стреляли же! Я выдержал километра два, наверное, после чего перешел на предписанные инструкторами по физподготовке пошатывающийся шаг, заполошное дыхание и радостное вязкое слюноотделение. Но ребята из охранения доказали, что радость в жизни можно получать от всего и, подхватив меня под белы руки, потащили дальше. А я пытался хоть иногда переставлять ноги и думал: лишь бы эти лоси не пробежали Киев.
До украинской столицы не добежали, во избежание гибели ценного специалиста (старшего лейтенанта Соловьева, если до кого не дошло) еще километров через триста устроили привал. Мои мучители нагло пытались меня обмануть, утверждая, что преодолели мы каких-то жалких пять верст по очень удобному и хорошему пути. Я-то лучше знаю!
Как только эти сволочи заметили, что я начал почти нормально дышать, мы опять помчались крупной рысью по всяким особенностям рельефа Киевской области. Странно, почему-то я раньше думал, что здесь довольно-таки ровная поверхность везде. Так что когда кто-то завопил: «Стой! Стрелять буду!» я понял: конец близок. Либо мне, либо моим мучениям. Это как получится,
