24
Вторая фаза была посвящена техническому оснащению. Началась она с практического курса по аварийному устранению неполадок в двигателе Аугенштейна, моторе, на котором работал маленький корабль-корректировщик в Оорте. И Деккер понял, что настали тяжелые времена. Это его не расстраивало. Чем тяжелее была работа, тем меньше времени у него оставалось на мысли о смерти отца, которого он потерял на столь долгое время и на столь короткое обрел вновь.
К третьему дню Второй фазы, когда под руководством инструктора они сняли оболочку своего Аугенштейна, партнер Деккера засунул голову внутрь и вынырнул с выражением отчаяния на лице.
— Все эти части такие тяжелые, Де Во, — пожаловался он. — Я не понимаю, зачем нам делать эту грязную работу, когда достаточно понимать теорию.
— Корпорация думает иначе, — сообщил ему Деккер. — Подвинься. Дай взгляну.
Но заглянув внутрь, он был просто поражен невероятной грудой компонентов. Конечно, Деккер знал теорию работы Аугенштейна. Впрочем, то, что он знал, было всего лишь теорией. Он никогда не видел настоящего двигателя и оказался совершенно не готов к лабиринту трубок и вместительной оболочке магнитного контейнера, который не давал всему механизму взрывом снести им головы.
Конечно, в классе ничего подобного произойти не могло, потому что это был не настоящий запущенный Аугенштейн. Ни у кого ни на Земле, ни на Марсе не было настоящей антиматерии, за исключением, быть может, мельчайших ее количеств в исследовательских лабораториях. Никто не был настолько безрассуден, поскольку антиматерия не остается оной, когда вокруг столько материи обычной, с которой она может вступить в реакцию, и никому не хотелось бы оказаться поблизости, когда эта реакция произойдет. В мастерской на самом деле находились муляжи двигателей. Их было около пятнадцати штук, чтобы хватило на всех в классе, и каждый из них был размером с гидрокар.
Поскольку топлива в них не было, запустить их было невозможно, но что касается механизма, они пребывали в полном порядке и представляли собой огромные тяжеленные агрегаты, в которые, если сорвать пломбу, преспокойно можно войти, не нагибая головы. На Земле это само по себе было достаточно тяжелой работой, так как в условиях гравитации необходимы рычаги и домкраты, чтобы поднимать пятисоткилограммовые детали и убирать их с дорога.
От учащихся требовалось разобрать Аугенштейн и собрать его заново. В космосе домкраты бы не понадобились. С другой стороны, никому не пришлось проделывать нечто подобное на практике, ни в космическом пространстве, ни где-либо еще. — Каждый, кто попытался бы разобрать действующий Аугенштейн, вскоре умер бы от радиации. Впрочем, смысл этих тренировок заключался в том, чтобы знать, как работают детали, просто на тот случай, если откажет какой-нибудь компонент — что на практике, к счастью, маловероятно — и случайно окажется так, что его возможно починить — что уже чистая фантазия.
Это была тяжелая грязная работа, и ничто в предыдущем опыте не подготовило Деккера к такому труду в условиях земной гравитации. Впрочем, он оказался подготовлен к ней даже лучше, чем напарник, назначенный ему инструктором Второй фазы. Деккеру в его жизни хотя бы приходилось выполнять тяжелую работу — что было вполне естественно: он же марсианин. Фец Мехдеви, очевидно, с ней никогда не сталкивался. Насколько мог понять Деккер, этот человек никогда не утруждал себя чем-либо более утомительным, чем протянуть руку, чтобы нажать на кнопку запуска механизма, и то нечасто.
— Для этого, — стонал Мехдеви, посасывая костяшку пальца, которую только что ободрал о край трубки, — мы в Тегеране нанимаем механиков.
— А ваши механики способны справиться с системой магнетических контейнеров?
— А кто-нибудь может?
Мехдеви с тоской оглядел сваленные детали.
— Это, должно быть, опасно, — пожаловался он. — Посмотри, насколько это непрочно. Без магнетического контейнера антиматерия, конечно же, коснулась бы стенок сосуда и взорвалась. И при этом, если Аугенштейн не подключен, то неоткуда взяться энергии, чтобы запустить магниты.
— Вот почему им придают дополнительную энергию, — сказал Деккер, вглядываясь в нагромождение остывающих элементов.
— А что если все это рухнет? — с отвращением поглядев на сооружение, Мехдеви взмолился: — Разбери эти трубки, Де Во, пожалуйста. Я поранился.
Вот так Деккер, несмотря на ограничения своего марсианского телосложения, выполнял большую часть до тоски тяжелой работы, пока демонтировал этот ненавистный грязный механизм, а потом собирал его снова. Добравшись этим вечером до своей комнаты, он чувствовал себя слишком усталым, чтобы волноваться о чем-то еще.
Что, на самом деле, вовсе не избавляло его от беспокойства.
Ночь за ночью, слушая слабое похрапывание, а иногда и ворчание и стоны, доносящиеся из комнаты Торо Танабе, Деккер Де Во лежал в постели и думал. До сих пор Деккеру никогда не приходилось сталкиваться с бессонницей. На Марсе просто не было такой проблемы. Деккеру это не нравилось. Ему не нравилась черная депрессия, которая наваливалась на него, когда он задумывался о последних днях отца, запертого в обесчеловечивающих стенах Реабилитационного Заведения Колорадо, или, если уж быть точным, о последних годах отца, одолеваемого болью инвалида без будущего, когда-то отважного первопроходца Оорта.
Фец Мехдеви, по меньшей мере, предложил свои соболезнования потере Деккера — это была основная причина, почему Деккер не попросил о замене партнера — но, казалось, что всем остальным в классе совершенно было все равно. Конечно, он тут же передал сообщение о смерти Болдона Де Во матери, но все что Герти Де Во могла сказать в своем обратном сообщении — только звуковом, никакого изображения, — было:
— Жаль, Дек. Думаю, важно запомнить, что он сделал все, что мог.
Это было более краткое и безличное сообщение, чем ожидал Деккер. Ему не пришло в голову, что матери не хочется, чтобы сын видел ее плачущей. Он согласился, что да, жаль. Но похоже в этом мире истощились запасы жалости, чтобы их хватило еще и на трагедии и неудачи Болдона Де Во.
Впрочем, была в его жизни еще одна проблема, из-за которой не было смысла более волноваться. Звалась она Крести Эмман. Крести перестала фигурировать в видах Деккера на будущее. Она не сердилась на то, что ее заставили ждать, по крайней мере, не сердилась после того, как Деккер объяснил, что случилось. С другой стороны, прощение Крести перестало иметь какое бы то ни было значение. Пометки психолога в секции контроля имели свои последствия. Крести зачем-то поймали, и никто не знал зачем. На следующее утро на экранах каждого из апартаментов появился советник корпорации, чтобы сказать, что трое из сокурсников Деккера, включая Крести, отчислены за «недостаточное прилежание». Число курсантов сократилось до тридцати одного, а Крести Эмман отошла в историю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
