В таких веселых разговорах они вошли на крыльцо и в гостиную, где княжна в черном платье,[999] раскрасневшаяся и испуганная, встретила их.
Ильин, тотчас же решив, что в хозяйке дома мало интересного, поглядывал на щели дверей, из которых выглядывал, он наверное знал, глаз хорошенькой Дуняши. Nicolas, напротив, как только увидел княжну, ее глубокие, кроткие и грустные глаза и услыхал ее нежный голос, тотчас же весь переменился (хотя он и не вспомнил, что она была сестра князя Андрея), и в позе, в выражении лица его выразилась нежная почтительность и робкое участие. «Моя сестра, мать завтра могут быть в таком же положении», думал он, слушая ее робкий сначала, но простой рассказ.[1000] Она не говорила, что мужики ее не выпускают и не давали ей подвод, но говорила о том, что запоздала здесь по случаю смерти отца и теперь боится попасться неприятелю, тем более, что в народе даже стали замечаться беспорядки.
Когда она заговорила о том, что всё это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. И [у] Nicolas слезы навернулись на глаза. Княжна Марья заметила это, и ей стало легче.
— Вот вам мое положение,[1001] и я надеюсь, что вы не откажетесь помочь мне.
Nicolas тотчас же встал и,[1002] почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, объявил, что он сочтет себя счастливым, ежели будет в состоянии[1003] оказать услугу, и сейчас же отправляется, чтобы исполнить ее приказания.
Почтительностью своего тона Nicolas показал как будто, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею. Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
— Notre intendant voit tout en noir, ne l’écoutez pas trop, M-r le Comte,[1004] — сказала ему княжна, тоже вставая.[1005]
— Я только желала бы, чтобы мужики[1006] разошлись и оставили меня ехать без проводов.
— M[ademoiselle] la Princesse, vos désirs sont des ordres pour moi,[1007] — сказал Nicolas,[1008] кланяясь,[1009] как маркиз двора Лудовика [Х]ІV, и вышел из комнаты.
— Я не знаю, как благодарить вас.
Выходя, Nicolas думал[1010] о двух мужичках, певших ему песни, и о других, не снявших шапок. Он покраснел, поджал губы и поторопился итти распорядиться,[1011] отказываясь от чая и обеда, которые предлагали ему.[1012] В передней Алпатыч доложил Ростову всю сущность дела.
— Ну, брат, что же ты это ушел, — говорил Ильин, — а я девочку эту ущипнул-таки.... — но, взглянув на лицо Nicolas, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
— Вот какие несчастные бывают существа, — проговорил, он, нахмурясь. — Эти мерзавцы.... Он подозвал[1013] Лаврушку, велел[1014] отдать лошадей кучерам княжны, а с ним вместе направился к выгону.
Два веселые мужичка лежали один на другом,[1015] один храпел внизу, а верхний всё еще добродушно улыбался и пел.
— Эй! Кто у вас староста тут? — крикнул Nicolas, быстрым шагом войдя и останавливаясь в толпе.
— Староста-то? — сказал мужик, — на что вам? — Но не успел он договорить, как шапка его слетела и[1016] голова мотнулась на бок от сильного удара.
— Шапки долой, изменники! —крикнул полнокровный голос Nicolas. Все шапки соскочили с голов, и толпа сдвинулась плотнее.
— Где староста?
Дронушка, неторопливой походкой, издали почтительно, но достойно сняв шляпу,[1017] с своим строгим римским лицом и твердым взглядом подходил к Ростову.
— Я староста, ваше благородие, — сказал он.
— Ваша помещица требовала подвод.[1018] Отчего вы не поставили? А?
Все глаза смотрели на Дронушку, и Nicolas не совсем спокойно говорил с ним. Так внушительна была представительность и спокойствие Дрона.
— Лошади под войсками все в разброде, извольте посмотреть по дворам.
— Гм. Да. Хорошо. А для чего вы все здесь, все на выгоне и для чего вы прикащику сказали, что не выпустите княжну?
— Кто говорил, не знаю. Разве можно так господам говорить? — сказал Дрон с усмешкой.
— А зачем сбор, водка? А?
— А так, старички о мирском деле собрались.[1019]
— Хорошо. Лаврушка, поди сюда.
Он обратился к мужикам.
— Сейчас, марш по домам и вот этому человеку,[1020] — он указал на Лаврушку, — с 5 дворов по подводе, чтоб сейчас были. Слышишь ты, староста?
— Как не слыхать.
— Ну, марш, — Nicolas обратился к ближайшему мужику,— марш, веди подводу.
Мужик рыжий посмотрел на Дрона. Дрон мигнул мужику. Мужик не двигался.
— Ну! — крикнул Ростов.
— Как Дрон Захарыч прикажут.[1021]
— Видно,[1022] новое начальство оказалось, — сказал Дрон.
— Что? — закричал Nicolas,[1023] подходя к Дрону.
— Э, пустое-то говорить, — вдруг махнув рукой, сказал Дрон, отворачиваясь от Ростова. — Будет болтать-то. На чем старики порешили, тому и быть.
— Тому и быть! — заревела толпа, шевелясь, — много вас начальства туда... Сказано — не вывозиться.[1024]
Дрон было, повернувшись, пошел прочь.
— Стой! — закричал Nicolas Дрону, поворачивая его к себе. Дрон нахмурился и прямо угрожающе двинулся на Nicolas[1025]. Толпа заревела громче. Ильин, бледный, подбежал к Nicolas, хватаясь за саблю.
[1026]Лаврушка бросился[1027] к лошадям, за поводья которых хватали мужики. Дрон был головой выше Nicolas, он, казалось бы, должен смять его. Презрительным ли, решительным или угрожающим жестом сжав кулаком, отмахнул назад правой рукой. Но в тот же момент Nicolas ударил его в лицо один, другой, третий раз, сбил его с ног и, не останавливаясь ни мгновения, бросился к рыжему мужику.[1028]
— Лаврушка! Вяжи зачинщиков.[1029]
Лаврушка, оставив лошадей, схватил Дрона сзади за локти и, сняв с него кушак, стал вязать его.
— Что ж, мы никакой обиды не делали! Мы только, значит, по глупости, — послышались голоса.
— Марш за подводами. По домам.
Толпа тронулась и стала расходиться. Один мужик[1030] побежал рысью, и другие последовали его примеру. Только два пьяные лежали друг на друге и Дрон с связанными руками, с тем же строгим, невозмутимым лицом остался на выгоне.[1031]
— Ваше сиятельство, прикажете? — говорил Лаврушка Ростову, указывая на Дрона. — Только прикажите, только этого, да рыжего уж так взбузую, по-гусарски, только за Федченкой съездить.
Но Nicolas не отвечал на желания Лаврушки,[1032] велел ему помогать укладываться в доме, сам[1033] пошел на деревню с Алпатычем выгонять подводы, а Ильина послал за гусарами. Через час Ильин привел взвод гусар, подводы стояли на дворе, и мужики особенно заботливо укладывали господские вещи, старательно затыкая сенцом в уголках и под веревками, чтобы не потерялись.
— Ты ее так дурно не клади, — говорил[1034] тот самый рыжий мужик,[1035] который грознее всех кричал на сходке, принимая из рук горничной шкатулку. — Она ведь тоже денег стоит. Что ж ты ее так-то вот бросишь, а она потрется. Я так не люблю. А чтоб всё честно, по закону было, вот так-то, под рогожку-то и важно. Любо!
— Ишь, книг-то, книг-то, — приговаривал добродушно другой, выносивший библиотечные шкапы князя Андрея. — Ты не цепляй. А грузно, ребята. Книги здоровые.
— Да, писали — не гуляли, — говорил третий, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.
Дрон, сначала запертый в амбар, но выпущенный по желанию княжны Марьи, вместе с Алпатычем внимательно распоряжался нагрузкой подвод и отправкой их.
Nicolas Ростов, доложив о положении княжны Марьи своему ближайшему начальнику, получил разрешение конвоировать ее эскадроном до Вязьмы и там же, направив ее на путь, занятый нашими войсками, простился с нею, почтительно в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.[1036]
* № 185 (рук. № 91. T. III, ч. 2, гл. XIX).
Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 числа на Колочу и не велел тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то Шевардинский редут был бы левый фланг и сражение произошло бы так, как мы его ожидали, т. е., вероятно, мы бы еще упорнее защищали Шевардинский редут — наш левый фланг и, вероятно, делали бы наступательное движение в центре; но так как ночь застигла нас, отступающих от Шевардинского редута, на который были направлены превосходные силы, то к утру мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наш левый фланг и укреплять его.
