Между тем в Смольном стал собираться на экстренное заседание Совет. Депутаты собрались кое-как. Большинство их митинговало по заводам и другим местам. Но не в депутатах было дело. Дело было опять в представителях полков, которых снова собрали в экстренном порядке… К ним прилетел Троцкий, который и разъяснил им новое положение дел. Штаб, оказывается, не согласен подчиниться контролю Военно-революционного комитета. Не правда ли, это очень странно?.. Но так или иначе это обязывает к «дальнейшему шагу».
Дальнейший шаг был предложен и сделан в виде телефонограммы, немедленно разосланной по всем частям гарнизона. Телефонограмма была дана от имени Совета и гласила:
«На собрании 21 октября революционный гарнизон Петрограда сплотился вокруг Военно-революционного комитета, как своего руководящего органа. Несмотря на это, штаб Петроградского военного округа не признал Военно-революционного комитета, отказавшись вести работу совместно с представителями солдатской секции Совета. Этим самым штаб порывает с революционным гарнизоном и с Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов. Порвав с организованным гарнизоном столицы, штаб становится орудием контрреволюционных сил. Военно-революционный комитет снимает с себя всякую ответственность за действия штаба… Солдаты Петрограда! Охрана революционного порядка от контрреволюционных покушений ложится на вас под руководством Военно-революционного комитета. Никакие распоряжения по гарнизону, не подписанные Военно-революционным комитетом, не действительны. Все распоряжения Совета на сегодняшний день – День Петроградского Совета остаются в полной своей силе. Всякому солдату гарнизона вменяется в обязанность бдительность, выдержка и неуклонная дисциплина. Революция в опасности! Да здравствует революционный гарнизон!»
В этом документе предпосылки вполне пустопорожни и никчемны; это только страшные агитационные слова с очень наивным содержанием. Но выводы крайне существенны: гарнизону не исполнять приказаний законной власти.
Это уже был определенно акт восстания. Теперь враждебные действия были определенно начаты перед лицом всего народа… Но, не правда ли, вместе с тем были двинуты войска для занятия штаба, вокзалов, телеграфа, телефона и других центров столицы? А также были отправлены отряды для ареста Временного правительства? Ведь нельзя же определенно и недвусмысленно перед лицом страны и армии объявить войну и не начинать боевых действий в ожидании, пока инициатива перейдет в руки неприятеля.
Однако дело было именно так. Война была объявлена в терминах, не допускающих сомнений, а боевые действия не начинались. Никто не покушался ни на штаб, ни на Временное правительство… Мягко выражаясь, это было не по Марксу. И все же такой образ действий оказался вполне безопасным.
Получив объявление войны, но не будучи ни арестован, ни связан в своих действиях, взял ли штаб инициативу в свои руки? Бросился ли он на мятежников в последней отчаянной попытке отстоять государство и революцию от антигосударственных большевиков?.. Ничего похожего штаб не сделал.
Вместо боевых действий Полковников назначил заседание в штабе. На него были приглашены представители ЦИК, Петербургского Совета и полковых комитетов. Из Смольного на это заседание прислали известного большевистского прапорщика Дашкевича с двумя-тремя представителями только что закончившегося гарнизонного собрания. Дашкевич без долгих разговоров повторил постановление этого собрания, то есть содержание приведенной телефонограммы: все распоряжения штаба должны контролироваться, без чего выполняться не будут… А затем делегация Смольного удалилась, не пожелав выслушать противника.
В штабе начали судить-рядить, что делать. Немногочисленные представители гарнизонных комитетов докладывали о настроении своих частей. Они, конечно, не могли сказать ничего утешительного для начальника округа. Но тогда (см. газеты) представители штаба стали утешать сами себя: ведь конфликт произошел из-за неутверждения комиссара; это ничего; это произошло только потому, что уже раньше был утвержден избранник ЦИК. Как-нибудь уладится… В газетах затем читаем: «После непродолжительного обмена мнений никаких определенных решений не было принято; было признано необходимым выжидать разрешения конфликта между ЦИК и Петроградским Советом» («Речь» № 250).
Очень хорошо. Но как же в самом деле: были ли большевики робки, несознательны, корявы, или они знали, с кем имели дело? Был ли с их стороны преступно-легкомысленный риск, или они действовали наверняка?
Заседание в штабе состоялось уже вечером. Одновременно с Дашкевичем, направлявшимся в штаб, из Смольного выехала группа товарищей – небольшевиков, примиренчески настроенных. В их присутствии была принята мятежная телефонограмма. Они видели, что смягчить формы кризиса можно только немедленным соглашением советских партий – на платформе немедленной ликвидации керенщины. Из Смольного эта группа бросилась искать лидеров советских партий. И она нашла их в Мариинском дворце.
Мы заседали там в междуфракционном совещании, отыскивая общую формулу по внешней политике. Люди из Смольного прервали нас. Они рассказали о чрезвычайных событиях, происшедших в эту ночь и сегодня днем после бесчисленных, решительных, многотысячных митингов Дня Совета. Люди из Смольного, в числе которых помню Капелинского, поставили вопрос: что делать?.. Но ведь мы знаем со слов «Известий»: «Члены ЦИК были безусловно на стороне Керенского…» Во всяком случае, сейчас в Мариинском дворце случайная группа ни до чего не договорилась. Да и подлинно ли серьезно дело? Авось…
Тем временем командующий округом Полковников снова докладывал о новом положении министру-президенту. Керенский и другие министры вновь выдвигали вопрос об окончательной ликвидации Военно-революционного комитета: «Самая идея его организации является прямым вмешательством в компетенцию военных властей». Но… Полковников убедил подождать: с Военно-революционным комитетом ведутся переговоры об «увеличении числа представителей Совета при штабе, соглашение возможно». Было решено «пока ограничиться требованием отмены телефонограммы».
Глупо? Непонятно? Оперетка?.. Да, но вы забываете, что в апреле было то же…
Однако Керенский после ночного заседания правительства отправился из Зимнего в штаб и провел там ночь за работой. Он собирал силы на случай «выступления большевиков». При этом премьер сотрудничал с начальником штаба округа генералом Багратуни: командующий Полковников возбудил недовольство Зимнего своей нерешительностью…
Какие же были силы у Керенского? Конечно, прежде всего это был вообще гарнизон столицы. Ведь вся полнота власти в руках Временного правительства; военные власти на своих местах, и их доклады нам известны: «Нет никаких оснований думать, что гарнизон не исполнит приказов». Если бы не было такого убеждения, то, конечно, вся картина поведения Зимнего и штаба была бы иная…
Но все же против большевиков могут потребоваться особо надежные части, на которые можно опереться без всякого риска и в любых пределах. Это ведь было признано еще тогда, когда вызывался с фронта 3-й корпус, то есть в августе. И с тех пор изыскивались эти особо надежные кадры, которые могли понадобиться против внутреннего врага. Этот самый 3-й корпус, во главе которого еще Корниловым был поставлен реакционнейший генерал Краснов, был расположен в окрестностях Петербурга. Керенский в первых же числах сентября шифрованной телеграммой на имя Краснова приказал разместить этот корпус в Гатчине, Царском и Петергофе. В последнее время корпус частью растащили по ближайшей провинции ради усмирения бунтовавших гарнизонов. Все же красновские казаки были бы серьезной угрозой большевикам… если бы большевики по соседству серьезно не поработали среди казаков, не вошли бы с ними в контакт, не обещали бы им мира и немедленной отправки на любезный Дон…
Но во всяком случае, эти части считались особо надежными. Керенский снова, как в августе, первым делом обратился к ним. Однако большевики приняли свои меры. Северный областной советский съезд достаточно скрепил их военную организацию. Передвижению казаков были оказаны всякие технические препятствия. И в течение трех ближайших суток казаки не попали в Петербург. Впрочем, я не утверждаю, что Керенский в ночь на 23-е приказал красновцам выступить. Скорее он приказал только быть наготове.
Кроме казаков особо надежными считались, конечно, юнкера. Большевики – частью убеждением и угрозами, частью техническими средствами – воздействовали и на них. Из уездов по приказу Керенского в Петербург явилось их не так много. Но во всяком случае, Зимний с 23-го числа охранялся по преимуществу юнкерами. Наиболее активными оказались Николаевское инженерное и Михайловское училища. Вместе с юнкерами на охрану правительства и порядка был двинут женский ударный батальон. Он по частям также стал теперь дежурить в Зимнем.
