– Хочу обратить ваше внимание, господа, и на тот факт, что Фрол Евсеевич затопил печи вчера во всех трех комнатах, в том числе и в столовой, однако форточка там осталась открытой, хотя всем известно, что после растопки все фрамуги обязательно закрываются, чтобы зря не выстуживать помещение. Вполне понятно, что преступник открыл или оставил ее открытой, с тем, чтобы криком о помощи заманить легковерного простачка в открытую дверь кабинета, каждый день проходящего мимо окон в одно и то же время. По той же причине «забыли» затворить и ставни этого окна, тогда как ставни кабинета, выходящего во двор, плотно заперли снаружи. Ну, а смертельный удар был нанесен сзади сверху вниз в левую часть груди, в момент, когда жертва склонилась над столом, читая через лорнет письмо. В предсмертной судороге умирающий выбросил лорнет, зацепил им чернильницу, и ее содержимое растеклась по листку бумаги. Теперь, чтобы не испачкаться, залитое письмо оставалось только сжечь. Кстати, пыль в кабинете протерли вчера, поэтому сегодня протирать там было нечего. Я проверил это носовым платком, который после моих опытов остался девственно чист. Опять же и нежный аромат духов, который почувствовал наблюдательный юноша, до сих пор источает благоухание, и не только в комнате… Ну, и последний вопрос: есть ли у вас, господа, предположения относительно личности предполагаемой злоумышленницы, якобы собиравшейся протирать пыль в кабинете покойного, обронившей в камине шпильку, пользующейся тонкими французскими духами, к тому же прибывшей в наш замечательный город из Одессы? – закончил монолог вопросом Клим Пантелеевич.
– А чего тут думать, тут и так все ясно, – листая паспорт горничной, невозмутимо заключил Поляничко и, глядя ей в лицо, с притворным состраданием, «по-свойски» предложил: – Давай, сердешная, покайся.
Девушка разрыдалась. Из торопливых и сбивчивых слов стало ясно, какую трагедию пришлось пережить Веронике Лошкаревой после смерти матери. Ее, тринадцатилетнюю гимназистку, насильно отдали в портовый публичный дом и годами калечили душу. Миллионы раз она прочитывала предсмертное письмо матери и клялась найти и отомстить человеку, по чьей вине на ее долю выпали столь тяжкие страдания. После смерти матери он покинул Одессу, и его след затерялся.
В конце прошлого года, как раз на Рождество, один морячок влюбился в нее и подарил купленный в Марселе флакон духов «Jicky» от парфюмерного дома Герлен и памятный нож с острова Корсика. Она клялась, что бросит бордель и обязательно дождется его. Но на следующий день он ушел в плавание и больше не вернулся.
Случайно, в местной газете на глаза ей попалась статья о Ставропольском театре, а внизу помещалась фотография антрепренера Якова Веселухина, того самого. Она нашла его в Ставрополе. Устроилась горничной и считала дни до наступления долгожданной даты, когда свершится возмездие. Все точно рассчитала. А то, что пострадает безвинный, ее уже не беспокоило, ведь она мстила не только Веселухину, а всему мужскому сообществу, которое презирала целиком и полностью – от наглых гимназистов до болезненно потных, вечно пыхтящих пожилых скряг. Что же до распахнутого сейфа, то он был открыт до ее прихода, и, кроме бумаг, там ничего не было.
Вероника плакала. В комнате стало так тихо, что было слышно, как в непотушенной лампе горит керосин.
«Пейзаж с рекой»
– И запомните, Ефим Андреевич, расследование необходимо завершить до конца недели. Я губернатору пообещал, что преступники будут наказаны в самые короткие сроки. И слово свое я сдержу, – отчитывал подчиненного полицмейстер.
– Даст бог, Ипполит Константинович, нападем на след, – поглаживая правой рукой усы, неуверенно проговорил начальник сыскного отделения.
– Что вы заладили как пономарь: «даст бог», «даст бог». Мне от вас нужны конкретные действия, – недовольно поморщился начальник полиции, – вот прочтите, – и протянул свежий номер газеты «Северный Кавказ» за 9 марта 1908 года.
Нервно пожевывая губы, Поляничко углубился в чтение:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«Вчера, в светлый праздник Прощеного воскресения, марта восьмого числа, в Ставрополе произошло ограбление «Азовско-Донского Российского Торгово-Промышленного банка», располагающегося на Николаевском проспекте.
Известно, что злоумышленники проникли в помещение банка через разобранную заднюю стенку каминной ниши в гостиной старшего кассира Воропаева В.П. Надо сказать, что меблированные комнаты, занимаемые старшим кассиром, и помещение самого банка разделяет капитальная стена шириной почти в аршин; посередине ее, с обеих сторон, устроены камины с общим дымоходом, с единой задней стенкой толщиной всего лишь в полкирпича. Как удалось выяснить репортеру нашей газеты, в момент проникновения в квартиру ее хозяин находился на дневном сеансе в синематографе.
Любопытно будет узнать, что в съемные комнаты господина Воропаева В.П. грабители также попали через расположенные по соседству апартаменты директора банка господина Бельского А.Н., который в этот день находился дома, ожидая возвращения супруги из Москвы. Один из воров представился почтальоном и попросил директора банка отворить дверь, якобы для того, чтобы передать срочную телеграмму от жены. Стоило хозяину открыть квартиру, как к нему ворвались разбойники, связали его по рукам и ногам и под угрозой расправы заставили передать имевшиеся у него ключи от бронированного хранилища, оборудованного специальной герметично закрывающейся дверью, изготовленной в Германии по специальному заказу.
Затем в стене (общей с квартирой Воропаева В.П., в том месте, где имелось заколоченное фанерой и заклеенное обоями слуховое окно) без особого труда был сделан пролом. С обратной стороны стены, то есть в квартире старшего кассира, на этом месте висела известная картина П.А. Брюллова «Пейзаж с рекой», к счастью для владельца, не заинтересовавшая жуликов.
Далее воры, как уже описывалось выше, разобрали общую стенку камина и оказались в одном из помещений банка.
Используя имеющиеся ключи, шайка бандитов похитила денежные ценности и беспрепятственно скрылась. По прошествии нескольких часов господин Бельский А.Н. сумел избавиться от веревок и незамедлительно явился в полицейский участок на Соборной площади.
Руководство «Азовско-Донского Российского Торгово-Промышленного банка» просит вкладчиков не беспокоиться, поскольку все ценности застрахованы. В настоящий момент подсчитывается ущерб.
Кроме того, финансовый совет официально оповещает, что в случае получения полезных сведений о преступниках банк выплатит вознаграждение в 10 000 рублей золотом.
Полиция от разъяснений отказалась, ссылаясь на тайну следствия. Тем не менее детали этого происшествия уже известны каждому обывателю».
– Надо же, десять тысяч – моя зарплата за четыре года, если по теперешнему, по восьмому разряду считать, – удивленно взмахнул руками уже немолодой начальник сыска.
– Да, вознаграждение и впрямь солидное. Только вы, Поляничко, опять не о том думаете. Возьмите газетку да поезжайте к Ардашеву. Может, заинтересуется адвокат да, глядишь, и протянет дружескую руку помощи. Не мне, Ефим Андреевич, а именно вам. Если, конечно, в отставку хотите уйти как полагается, с шестым разрядом. А то ведь, не ровен час, и я совсем иного рода представление на вас могу его высокопревосходительству отписать. Так что ступайте, – указал рукой на дверь Фен-Раевский.
– Воля ваша – сказала мамаша, – обреченно выдохнул Поляничко и, сгорбившись сильнее обычного, скрылся за дверью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
От полицейского управления до дома, где жил присяжный поверенный, ходьбы было не более пятнадцати минут. Всего-то спуститься по белокаменным ступенькам соборной лестницы, а дальше вниз по асфальтовой дорожке бульвара, мимо «Московской кондитерской» Челядинова, аптеки Ивана Байгера и Михайловского ремесленного училища. Ардашев жил несколько ниже по Николаевскому проспекту в недавно купленном доме стиля модерн.
Поляничко дернул за язычок звонка, внизу послышались шаги, и стеклянная входная дверь отворилась. На пороге стояла девица лет двадцати, аккуратно уложенные волосы, правильные черты лица и открытый доброжелательный взгляд производили приятное впечатление на любого, впервые переступившего порог дома адвоката. Белоснежный фартук выдавал в ней прислугу. Так случилось, что для начальника сыскного отделения это был первый визит в усадьбу Ардашева. Окинув прелестное создание с головы до ног, Ефим Андреевич, казалось, почти прикоснулся к щеке девушки своими жесткими, никакому фиксатуару не поддающимися усами и еле слышно произнес:
