— Хорошо, — повторил священник.
Хук по-прежнему не торопился отдавать подвеску.
— А молиться за твоего брата? — напомнила Мелисанда.
— За Майкла молится король, этого довольно, — ответил Хук. — Ежедневную мессу за Сару, святой отец.
— Я все исполню, — кивнул отец Роджер.
— Она была из лоллардов, — испытующе взглянул на него Хук.
По губам отца Роджера скользнула загадочная улыбка.
— Тогда я буду служить за нее мессу дважды в день, — пообещал он, и Хук отпустил цепь.
Звонили колокола. В городских аббатствах, церквях и соборе звучал Te Deum — благодарственная песнь Богу. Англичан, отплывших некогда в Нормандию и загнанных в ловушку в Пикардии, ждала там почти неминуемая смерть, грозившая и королю, и армии.
Англию спасли стрелы.
Хук с Мелисандой свернули на западную дорогу — домой.
Историческая справка
Битва при Азенкуре — одно из наиболее заметных событий в истории средневековой Европы. Ее известность далеко превзошла принесенную ею пользу. В долгом соперничестве между Англией и Францией лишь Гастингс, Ватерлоо, Трафальгар и Креси[96] могут сравниться с Азенкуром в славе. Можно сомневаться, была ли битва при Пуатье более значительной (или победа более полной), можно спорить, был ли триумф Вернейля более удивительным, и уж конечно Гастингс, Гохштедт, Виттория, Трафальгар и Ватерлоо имели гораздо большее влияние на ход мировых процессов, однако Азенкур до сих пор остается для Англии легендарной битвой. В день 25 октября 1415 года (битва при Азенкуре случилась задолго до перехода на новое летосчисление, современная годовщина приходится на 4 ноября) произошло нечто столь поразительное, что слава об этом событии не иссякает уже почти шестьсот лет.
Славу Азенкура можно было бы счесть случайностью, причудой истории, превознесенной гением Шекспира, однако факты свидетельствуют о том, что это сражение в самом деле потрясло всю Европу. Многие годы спустя французы называли 25 октября 1415 года la malheureuse journće (прискорбный день). Даже после изгнания англичан из Франции они припоминали la malheureuse journćе с болью — битва при Азенкуре стала для Франции трагедией.
Впрочем, она чуть не стала трагедией для Генриха V и его немногочисленной, но хорошо вооруженной армии. При отплытии войска из Саутгемптонской гавани главной целью войны виделся быстрый захват Гарфлёра, после чего планировалось предпринять рейд в глубь Франции в надежде вынудить французов к битве. Победа стала бы (по крайней мере, для набожного Генриха V) свидетельством того, что Бог поддерживает его притязания на французский престол. Возможно, такая победа действительно облегчила бы ему путь к трону. При обычном состоянии войска в этих надеждах не было бы ничего несбыточного, однако осада Гарфлёра затянулась и армия Генриха едва не вымерла от дизентерии.
Описание осады в романе в целом соответствует истине, я позволил себе единственную вольность — обвал подкопа напротив Лёрских ворот. Такого подкопа не вели, этого не позволила бы почва. Все подземные ходы делались лишь войском герцога Кларенса, осаждавшим Гарфлёр с востока, и все они были уничтожены встречными подкопами французов. Однако мне хотелось показать — пусть и не вполне исторически достоверно — те ужасы, с которыми солдаты сталкивались в сражениях под поверхностью земли. Гарфлёр защищался великолепно, что в немалой степени было заслугой Рауля де Гокура, одного из командующих гарнизоном. Его стойкость, задержавшая англичан у Гарфлёра, позволила Франции собрать армию много больше той, которая смогла бы выступить против войска Генриха в случае более раннего (например, в начале сентября) завершения осады.
Гарфлёр в конце концов сдался, и это спасло его от разграбления и прочих ужасов, подобных тем, что в 1414 году последовали за падением Суассона — еще одним событием, потрясшим Европу, хотя здесь потрясение было вызвано варварством самой же французской армии по отношению к соотечественникам. Ходили слухи, будто город предали подкупленные врагом английские наемники. Этим объясняется появление в романе вымышленного сэра Роджера Паллейра. Однако в контексте азенкурской кампании Суассон важен своими покровителями — святыми Криспином и Криспинианом, чей праздник приходится на 25 октября. Для многих в тогдашней Европе события дня святого Криспина в 1415 году явились свидетельством небесной кары за ужасы Суассона в 1414-м.
Здравый смысл заставляет предположить, что Генриху не стоило продолжать кампанию после сдачи Гарфлёра, достаточно было поставить в новообретенном порту английский гарнизон и отплыть домой в Англию. Однако фактически это значило бы признать свое поражение. Потратить немалые деньги и взамен обрести лишь нормандскую гавань — не такой уж успех. Как бы ни была неутешительна для французов потеря Гарфлёра, обладание городом не давало Генриху сколько-нибудь серьезных аргументов для урегулирования дел с Францией. Да, город стал английским (на ближайшие двадцать лет), но его осада отняла слишком много драгоценного времени, а необходимость оставить в разрушенном городе английский гарнизон еще больше ослабила армию Генриха, так что ко времени выступления в поход лишь половина войска оставалась на ногах. И все же Генрих предпочел поход. Отвергнув добрый совет прекратить кампанию, Генрих приказал поредевшему, охваченному недугом войску выступать из Гарфлёра в Кале.
На первый взгляд задача не была такой уж невыполнимой: расстояние в 120 миль конная армия, в которой не было ни единого пешего воина, могла пройти дней за восемь. Поход не имел целью разграбление земель. У Генриха не было ни технических средств, ни времени осаждать попадавшиеся по пути огражденные города и крепости (куда укрывали бы от англичан все ценное). Но это не было и классическим chevauchée[97] — опустошительным набегом в глубь территории, когда английская армия сметала все на своем пути в надежде спровоцировать французов на бой. Сомневаюсь, что Генрих надеялся вынудить французов драться. Несмотря на горячую веру в Божью помощь, он не мог не видеть слабость войска. Возжелай он битвы, разумнее было бы идти напрямик в глубь страны, а не двигаться вдоль берега. Мне кажется, он просто дразнил врага. Вынужденный после бесплодной осады униженно возвращаться в Англию без ощутимого успеха, он просто хотел унизить французов зрелищем того, как английская армия безнаказанно шествует через их страну.
Все вышло бы, как он задумал, не окажись переправы у Бланштака охраняемыми. Чтобы добраться до Кале за восемь дней, нужно было как можно скорее пересечь Сомму, но французы перекрыли броды, и Генрих в поисках переправы был вынужден идти в глубь территории.
Восемь дней растянулись на восемнадцать (или шестнадцать — хронисты ужасающе небрежны при указании даты выхода армии из Гарфлёра), кончилось продовольствие, французы наконец собрали войско и двинулись наперерез злосчастным англичанам.
Так смехотворно малая армия Генриха встретила врага на Азенкурском плато в день святого Криспина 1415 года, незаметно для себя шагнув прямиком в легенду.
В 1976 году, когда сэр Джон Киган создавал свою великолепную книгу «Лик битвы» (Sir John Keegan. The Face of Battle), он еще мог написать: «К удовольствию военного историка, ход событий Азенкурской кампании однозначен и прост… в сведениях о составе обеих армий почти отсутствует обычный буйный хаос неопределенности».
К сожалению, от былой уверенности не осталось и следа — если не в отношении хода событий, то уж точно в отношении состава армий. В 2005 году профессор Энн Карри, авторитетный специалист по Столетней войне, опубликовала книгу «Азенкур: новая история» (Anne Curry. Agincourt: A New History). После детальных доводов она выдвинула предположение, что армии отличались по численности не так сильно, как считалось прежде. Обычно принято полагать, что 6 тысяч англичан бились против 30 тысяч французов, однако доктор Карри сводит количество к 9 тысячам англичан против 12 тысяч французов. Если это правда, то слава Азенкурского сражения оказывается надуманной — ведь она зиждется на несопоставимости размера армий. Шекспиру было бы непростительно писать о «горсточке счастливцев»[98], будь французов почти такая же «горсточка».
Сэр Джон Киган совершенно прав, упоминая традиционный «буйный хаос неопределенности» при попытке оценить численность войск в средневековых сражениях. Нам повезло иметь описания битвы, составленные свидетелями, мы располагаем рассказами современников, записанными недолгое время спустя, но их сведения о численности войск чудовищно разнятся. Английские хронисты, определяя количество французов, называют числа от 60 до 150 тысяч, французские и бургундские источники говорят о войске величиной от 8 до 50 тысяч. Самые надежные свидетели оценивают французскую армию в 30, 36 и 50 тысяч, внося свой вклад в «буйный хаос неопределенности», только усугубленный доктором Карри. В конце концов я предпочел считать верным общепринятое мнение, согласно которому в битве участвовало около 6 тысяч англичан против примерно 30 тысяч французов. Должен отметить, что это не было результатом моих научных изысканий: я лишь полагался на чутье, говорившее мне, что реакция современников отразила некую необычность Азенкурской битвы, а главная необычность в свидетельствах — несоразмерность численности войск. Английский священник, находившийся на поле боя, говорил о тридцати французах на одного англичанина — очевидная гипербола, но она неоспоримо свидетельствует в пользу традиционного мнения, что Азенкурская битва воспринималась современниками как исключительное событие именно из-за явного неравенства армий. И все же я не ученый, и отвергать выводы доктора Карри казалось безрассудством.
