В ГДР, в городке Вернигероде, продолжаются съемки «Мюнхаузена». 18–20 сентября там снимали эпизоды с участием немецкого каскадера, который дублировал Александра Абдулова: его герой скакал во весь опор на лошади, подъезжал к дому Мюнхаузена и взбирался по веревочной лестнице в окно. Во время съемок Абдулов, что называется, чудил. Он… Впрочем, послушаем лучше рассказ очевидца событий — актера Владимира Долинского:
«Саня Абдулов все время влипал в истории. Например, однажды заспорил с немецким каскадером, у кого руки сильнее. Саша хвастался, что он мастер спорта по фехтованию, и, главное, сам в это верил. В конце концов каскадер предложил помериться силой. Они сцепили пальцы, немец честно предупредил: «Вам будет ошень болно! У меня силны палец». Но Саня залихватски ответил: «Да уж не сильнее, чем у меня. Поехали!» Через секунду раздался хруст Сашиного пальца. Сморщившись от боли, Абдулов процедил сквозь зубы: «У, фашист!» Однако на этом не успокоился и в следующий раз решил, как истинная кинозвезда, отказавшись от каскадера, прыгнуть со стены. Мы его долго отговаривали: «Саня, не делай этого, ну хоть место проверь…» — «Да ладно, что я, не прыгну с каких-то трех метров?» И прыгнул… на один-единственный камешек. Лодыжка хрустнула пополам — закрытый перелом! А ему надо было срочно лететь в Москву на спектакль об обороне Брестской крепости («В списках не значился». — Ф. Р.). Впрочем, думаю, он выкрутился: защитник крепости вполне мог быть хромым…»
На Ленинградском опытном заводе № 85 гражданской авиации вовсю идут работы по строительству специального трапа-эскалатора для… Леонида Брежнева. Эта штуковина должна была помочь больному и немощному генсеку более комфортно попадать на борт его самолета «Ил-62». Приказ о выпуске такого трапа директор завода И. Афанасьев получил лично от замминистра гражданской авиации в начале сентября. При этом имя Брежнева не называлось, но из отдельных деталей и намеков в беседе Афанасьев понял, для кого именно эта штуковина предназначается. Сроки работ были определены максимально сжатые — две недели. Причем Афанасьев попытался было возразить, что такие сроки — абсурд, но его и слушать не стали. Стоит отметить, что завод № 85 был и так загружен работой, а тут всем делам пришлось «дать побоку» и срочно изготовлять трап для генсека. Даже бросили разработку аэродромного автопоезда на 170 пассажиров.
Поскольку опыта такой работы у завода № 85 не было, первое, с чего начали — изучили работу эскалаторов в театрах и магазинах Ленинграда. Затем узнали, что в Донецке есть завод, который производит эти самые эскалаторы. Заказали у них две штуки. Те пришли очень быстро. Эскалаторы предназначались для Москвы, рядовым пассажирам, но прибыли на завод № 85. Правда, в таком жутком состоянии, что хоть караул кричи: ржавые, грязные. При работе цепи соскакивали со звездочек, резиновые поручни сползали с роликов. Пришлось своими силами доводить все до ума. Как вспоминает бывший заместитель главного конструктора завода Е. Сериков:
«Был разработан график выдачи чертежей в цех, где огородили специальный участок. Задания каждому выдавались категоричные: сделать то-то, например, к обеду завтрашнего дня!.. Если же чертежи уходили в цех не вовремя, то это, разумеется, вызывало соответствующую реакцию у сварщиков, сборщиков. Нужно заметить, каждый — специалист высокого класса! Спецзадание доверили только лучшим. Так что привлеченные два десятка конструкторов и дизайнер трудились в две смены, без выходных, в урочное и сверхурочное время. Одним словом, не считались ни с чем. Но постоянно одолевала мысль — в такой суете не дай бог что-то упустить, проглядеть. Понимали, чем может обернуться для любого известная пословица: где тонко — там и рвется… Давили сверху, давили снизу. Стояли над душой, как никогда за тридцатилетний стаж…»
Забегая вперед сообщу, что за две недели все равно управиться не удастся и работы будут длиться более двух месяцев, Но нога генсека на него все равно так и не ступит — трап не пройдет испытаний. Но это уже другая история, а пока вернемся в сентябрь 79-го.
Сам Леонид Брежнев в те дни был далек от забот о трапе-эскалаторе — он отправился к себе на родину, в город Днепродзержинск.
В родных краях он не был почти полтора десятка лет — с тех пор как в 1965 году в Москву по его просьбе переехала отсюда его мать. Однако все эти годы родину свою он не забывал. С тех пор как он стал генсеком, Днепродзержинск и вся Днепропетровская область снабжались по первой категории. Даже соседний Харьков был беднее, а уж о большинстве российских городов и говорить нечего — нищета по сравнению с родиной Брежнева. В продуктовых магазинах Днепродзержинска было практически все — начиная от водки и заканчивая закуской к ней (колбаса, масло и т. д.). Зарплаты здесь были на 20 процентов выше, чем у остальных. Короче, генсек о своих земляках не забывал, и те платили ему тем же — любовью.
В Днепродзержинск Брежнев приехал в субботу, 22 сентября. Сначала он посетил Октябрьскую площадь, где был установлен бюст… ему самому. Там произошло нечто сюрреалистическое. Брежнев достал из кармана бумажку и зачитал следующий текст: «Как-то странно видеть свое изображение в бронзе, хотя это и положено у нас по закону для тех, кому высокое звание Героя присвоено более одного раза. Но, с другой стороны, скажу откровенно: мне приятно, что я как бы нахожусь постоянно здесь, среди своих дорогих земляков, в городе, где прошли мои детство и юность, где начиналась моя трудовая жизнь».
Стоит отметить, что на этой церемонии присутствовали несколько сот горожан, но их отодвинули так далеко от места событий, что они мало что видели и ничего не слышали. Брежнев читал этот текст всего лишь нескольким людям, среди которых были и фотокорреспондент со звукооператором (он записывал речь на магнитофон). На следующий день ТАСС распространит короткое сообщение об этом событии, но фотографию не опубликует. Поскольку даже в те времена было понятно, что это — пе-ре-бор!
В тот же день Брежнев отправился туда, где прожил многие годы — в квартал цельнобетонных коттеджей возле Днепродзержинского металлургического комбината, построенных еще в далекие 20-е годы. Там стоял и дом, в котором Брежнев некогда жил с родителями. Вот, как вспоминает о том дне соседка генсека Надежда Грецкая:
«Зашел Леонид Ильич, Щербицкий и фотограф. Я на рынке фруктов накупила, цветов. Даже на кухне цветы поставила. Нас только предупредили, чтобы не приглашали его на чай. Когда Брежнев вошел, сын мой, Саша, ему букет вручил. Леонид Ильич осмотрелся. Хорошо, говорит, живете, в мое время не так было. И начал подробно рассказывать, где сундук, обитый металлическими полосами, стоял, где велосипед. Кто где спал…»
В тот день, когда Брежнев гостил у себя на родине, в Советский Союз не вернулись знаменитые фигуристы — супружеская пара Людмила Белоусова и Олег Протопопов. Они совершали турне по Швейцарии, где выступали с показательными выступлениями, 22-го должны были вылететь домой, но вместо этого попросили политического убежища в альпийской республике. За прошедший, месяц это был второй громкий побег советских граждан. Но если балерун Александр Годунов, который остался в США в конце августа, все-таки был молодой звездой, то Белоусова и Протопопов являлись куда более именитыми деятелями: они дважды становились олимпийскими чемпионами (1964, 1968), четыре раза — чемпионами мира (1965–1968), пять раз — чемпионами СССР (1962–1964, 1966–1968).
Как выяснится позже, супруги явились в полицейское управление и написали соответствующее заявление. У них забрали советские паспорта, отвезли в какой-то отель, из которого попросили никуда не уходить, заметив, что советское посольство их уже разыскивает. Спустя несколько часов супругам сообщили, что их прошение удовлетворено, политическое убежище им предоставлено. В советской прессе затем будет написано, что супруги выбрали Швейцарию специально — дескать, там у них какое-то наследство. На самом деле ничего у фигуристов там не было, и Швейцария была выбрана случайно — потому что там проходили их гастроли. А причиной побега стала невозможность жить на родине, где их постоянно третировали. Они шесть лет работали в Ленбалете, и все эти годы к ним там относились с предубеждением. Когда они написали заявления с просьбой принять их в ряды КПСС (думали, что это поможет изменить ситуацию в лучшую сторону), их в партию так и не приняли. Говорят, что не нашлось трех человек, кто бы мог за них поручиться. Конечно, характеры у супругов были не из самых легких, но дело тут наверняка было в другом — их не хотели видеть в партии высшие инстанции.
Чтобы выставить невозвращенцев как можно в худшем свете, в советских газетах также напишут, что супруги прихватили с собой даже не принадлежащие им вещи — например, служебный видеомагнитофон. И это была неправда; это был их личный аппарат, они его купили в октябре 72-го на свои деньги. И выручку от своих швейцарских гастролей они не умыкали, как писали те же газеты. Эти 8 тысяч американских долларов, из которых супругам причиталось по 53 доллара 35 центов за концерт (в то время многие советские спортсмены уже получали по 75 долларов за концерт, но это были лояльные режиму спортсмены), были переведены в швейцарский банк СБГ в Берне сразу после того, как супруги остались в Швейцарии. Они вполне могли оставить их себе, но не сделали этого. Протопопов тогда сказал жене: «Я точно знаю, с чего начнут нас поливать грязью. Поэтому эти деньги мы себе не оставим».
