«Мы в ДК профсоюзов играли «Мастера…», а «Динамо» (Тбилиси) играло с «Ливерпулем». Это было замечательно. У нас за кулисами все сидели, прикованные к телевизору. И мы придумали очень интересную шутку — Витя наш, говоря текст роли, вдруг как комментатор вставлял: счет матча такой-то… Зал просто взрывался! И когда он объявил, что «Динамо» победило 3:0 — произошел просто «обвал»! Это было нечто…»
3 октября свой очередной день рождения справляла актриса Елена Коренева. Она только-только вернулась из ГДР со съемок фильма «Тот самый Мюнхаузен» и, как и все участники съемок, была свободна — в работе наступил двухнедельный перерыв. Поскольку за дни экспедиции Коренева успела здорово соскучиться по своим друзьям, она пригласила к себе на день рождения их всех плюс кучу малознакомого народа. В числе последних оказался и врач французского посольства по имени Убер, который внезапно… влюбился в именинницу. Случилось это после того, как хозяйка дома станцевала зажигательный танец под музыку из очень популярного тогда американского фильма «Лихорадка субботним вечером» (фильм у нас никогда не шел, но музыка из него в исполнении группы «Би Джиз» крутилась на всех дискотеках страны). Увидев, как танцует Коренева, француз забыл про свою девушку, с которой он пришел на вечеринку, и все свое внимание переключил на хозяйку — они танцевали один «медляк» за другим. Кстати, в разгар вечеринки имениннице позвонил из Западной Германии ее добрый приятель Алексей Менглет и, узнав, с кем она танцует, предупредил: мол, будь осторожна, как бы тебя не подкараулил кто-нибудь из наших подруг с пистолетом за пазухой. Намек был прозрачный: красавец француз из породы «белокурых бестий» был жених выгодный и на него имели виды многие девушки. Но Кореневу это не испугало, и она смело откликнулась на ухаживания француза.
4 октября на 65-м году жизни скончалась замечательная актриса Валентина Телегина. Сниматься в кино она начала еще будучи студенткой ленинградского Института сценических искусств — в середине 30-х. Из-за своей неброской внешности она изначально была определена играть роли простых и добродушных героинь. И первой большой ролью Телегиной в кино стала именно такая роль — Мотя Котенкова в фильме Сергея Герасимова «Комсомольск» (1938). Как писали киноведы: «Искусство Телегиной отмечено теплотой, бытовой достоверностью, естественностью». За свою долгую жизнь в кино актриса переиграла огромное количество ролей второго плана, среди которых лучшими были: Прасковья Телегина («Член правительства», 1940), Христофоровна («Кубанские казаки», 1950), Клавдия Кондратьевна («Дом, в котором я живу», 1957), самогонщица Алевтина («Дело было в Пенькове» (1958), Мария Ефимовна («Прощайте, голуби!», 1961), Марья Ивановна («Телеграмма», 1972)и др.
В последние годы Телегина часто болела и в кино снималась все реже и реже. Одна из последних ее ролей — Матрена в телефильме «Голубка» (1978). Как пишет Э. Лындина:
«Мы встретились, когда она была очень больна. Тяжелое, хриплое дыхание, отечные ноги, сердце сдавало с каждым днем… А ей, неуемной, энергичной, нетерпеливой, хотелось работать. Иногда что-то получалось, она молодела, собиралась, блестели глаза, в голосе звенели веселые нотки. Хотя случалось так все реже и реже. Не только потому, что уходили годы. В кинематографе старость обычно особенно трудна, в силу вступает жестокий закон невостребованности, замешанный к тому же на нашем циничном равнодушии. Нечто подобное происходило и в жизни Валентины Петровны…»
4 октября Леонид Брежнев отправился с четырехдневным официальным визитом в ГДР, чтобы принять участие в торжествах по случаю 30-летия образования республики. Как мы помним, генсек очень плохо себя чувствует, но все равно поехал, поскольку, во-первых, не мог подвести своего друга Эриха Хонеккера, во-вторых, знает, что немцы приготовили ему роскошный подарок в виде сразу двух высших орденов своей страны — Золотой Звезды Героя ГДР и ордена Карла Маркса. И хотя в коллекции генсека скопилось уже до сотни разных наград из многих стран, лишние, как говорится, не помешают. Но Брежнев взял с собой в поездку и своего верного оруженосца Константина Черненко, у которого этих наград куда меньше — что называется, кот наплакал. А это, по мнению генсека, не порядок. Накануне отлета Брежнев лично звонит советскому послу в ГДР П. Абрасимову и заявляет: «Ты там поговори с Хонеккером — не мешало бы немцам наградить Черненко своим орденом». Посол пообещал выполнить эту просьбу, хотя заранее понимал, что она невыполнима. Немцы ведь не дураки: ладно, дать орден Брежневу, но при чем здесь Черненко? Поэтому Абрасимов даже и не подумал подходить с этой просьбой к руководителю ГДР. Но надо знать Брежнева — если он чего решил…
Вспоминает Е. Чазов:
«Первое испытание для нас выпало уже на второй день, когда Брежнев должен был выступить с докладом на утреннем заседании, посвященном 30-летию ГДР. Для того, чтобы успокоиться и уснуть, он вечером, накануне выступления, не оценив своей астении, принял какое-то снотворное, которое предложил ему кто-то из услужливых друзей. Оно оказалось для него настолько сильным, что, проснувшись утром, он не мог встать. Когда я пришел к нему, он, испуганный, сказал только одно: «Евгений, я не могу ходить, ноги не двигаются». До его доклада оставался всего час. Мы делали все, чтобы восстановить его активность, но эффекта не было. Кавалькада машин уже выстроилась у резиденции, где мы жили. Громыко и другие члены делегации вышли на улицу и нервничали, боясь опоздать на заседание. Мы же ничего не могли сделать — не помогали ни лекарственные стимуляторы, ни массаж.
Я предложил, чтобы делегация выехала на заседание и, если через 30 минут мы не появимся, принимала решение о дальнейших действиях. Нервное напряжение достигло апогея. Наконец вместе с охраной, которая переживала ситуацию не меньше нас, врачей, мы решили вывести Брежнева на улицу, в сад, и попытаться заставить его идти. Удивительные от природы силы были заложены в организме Брежнева. Из дома мы его в буквальном смысле вынесли, когда же его оставили одного и предложили ему идти, он пошел самостоятельно, сел в машину, и мы поехали на заседание.
Истинное состояние Брежнева на заседании знали только я и начальник охраны правительства Ю. В. Сторожев. Ответственный и честный человек, он не меньше меня переживал ту ситуацию, в которой мы оказались, и попросил немецких друзей проследить за Брежневым, когда он будет выходить на трибуну. Мы сидели вдали от него и ничем ему помочь не могли…»
Чазов, видимо, запамятовал, но о состоянии Брежнева в те минуты знал еще один человек — его личный телохранитель Владимир Медведев. Именно ему было поручено страховать генсека во время его выступления. Вот как он сам об этом вспоминает:
«Торжества проходили в Спортхалле, Леонид Ильич должен был выступить утром с получасовым докладом… К президиуму нужно было идти через весь зал. Я проводил его. Первый секретарь ЦК Польской объединенной рабочей партии Эдвард Герек помог Брежневу подняться из президиума, а я ждал возле трибуны. И пока Леонид Ильич читал доклад, я стоял рядом, сзади: если начнет падать — подхвачу. Переживал ужасно: упадет — не упадет… После доклада я также проводил его…»
А вот как об этом же вспоминает Э. Герек:
«Брежнев должен был выступить от имени зарубежных делегаций. Ведущий объявил его выступление, собравшиеся разразились аплодисментами, камеры были направлены на советского лидера, однако он не мог встать и подняться на трибуну. Задержка становилась невыносимой, и в качестве дружеского и человеческого жеста я взял Брежнева под руку, поскольку я сидел рядом с ним, а Хонеккер сделал то же самое с другой стороны, и вместе мы поставили его на ноги. Будучи таким образом запущен в движение, советский лидер самостоятельно пошел к трибуне и без дальнейших проблем произнес речь. Казалось бы, этим дело и должно было закончиться. Однако спустя два или три дня, уже после того как я вернулся в Варшаву, меня посетил советский посол Борис Аристов и выразил протест, в котором он заявил, что товарищ Брежнев вовсе не нуждался в моей помощи, чтобы встать со стула, и мой поспешный жест был, в сущности, недружественным, ибо он служил намеком на якобы дряхлость товарища Брежнева…»
Вернемся на несколько дней назад. 5 октября «Советская культура» лягнула группу «Битлз». Сделано это было руками журналиста с подозрительной фамилией Лютый (со времен «Неуловимых мстителей» эта фамилия у всех воспринималась со знаком минус). Поводом к тому, чтобы «лютовать», журналист выбрал событие, которое произошло некоторое время назад в родном городе «битлов» Ливерпуле: тамошние власти приняли решение воздвигнуть легендарному ансамблю памятник. Лютого это событие возмутило: он сообщил советскому читателю, что в Ливерпуле масса других насущных проблем (трущобы, безработица), но власти города не хотят их решать и отводят внимание ливерпульцев такими вот акциями. Лютый пишет: «Кампания прославления ливерпульской четверки доходит подчас до абсурда. Предложено, к примеру, переименовать местный аэродром в «битлодром»…» Эх, Лютый, Лютый! Где теперь ты, и где теперь «Битлз»?
