— Я рассердился на тебя, Мадлен.
— Но разве можно, Анри, сердиться на любовь? Ведь это она привела меня под окна твоего дома, она заставила бросить все, что у меня было и идти сюда.
Анри насторожился.
— Ты что, Мадлен, неужели ты все рассказала мужу?
— Нет, не бойся, — рассмеялась мадам Ламартин, — я не так глупа как ты думаешь.
— Я этого никогда не говорил.
— Муж не знает, куда я пошла, ему и в голову не придет подозревать меня в неверности.
Разогретая ласками, Мадлен наконец-то перестала дрожать. Ее немного подсохшие волосы стали нежнее, и виконт намотал одну прядь себе на палец.
Мадлен взяла его за руку.
— Подержи еще немного, вот так, и они сохранят форму, запомнят тебя точно так же, как твой образ отпечатался в моей душе. Я сохраняю сейчас твою форму, Анри.
— Не говори глупостей, Мадлен. Это не любовь, а всего только жалость. Ты жалеешь себя, а я пожалел тебя.
— Хорошо, Анри, называй это как хочешь, но главное, ты любишь меня,
Мадлен еще крепче прижалась к виконту Лабрюйеру и тот ощутил, как оглушительно громко бьется ее сердце.
— Я люблю тебя, — прошептал он, пытаясь поцеловать ее в губы.
Но женщина, смеясь, избежала поцелуя и обхватив Анри за шею, поджала ноги. Тот не удержался на ногах и вынужден был опуститься прямо на ковер перед камином.
— Еще немного, Мадлен, и мы рухнули бы в огонь.
— Мы и так с тобой сгораем, Анри.
— Ты слишком близко сидишь к огню.
Анри ощутил, как пышет жаром на его руку, ложащуюся на плече Мадлен.
— Я всего лишь хочу высушить одежду, — и Мадлен через голову сбросила блузку, а затем, засмеявшись, бросила ее в камин.
— Что ты делаешь? — воскликнул Анри, глядя, как огонь неохотно пожирает мокрую материю.
— А почему, Анри, на тебе до сих пор надето вот это? — Мадлен сорвала с него рубашку и тоже бросила в камин.
Огонь взвился, загудело в дымоходе и на какое-то время спальня наполнилась ярким светом сгоравшей одежды.
— Ты что, Мадлен, сошла с ума?
— А зачем мне одежда, я же не собираюсь уходить отсюда никогда, — Мадлен обхватила его за шею и повалила на ковер.
Жак, пришедший узнать у своего хозяина, не нужно ли ему чего, стоял у приоткрытой двери спальни, не решаясь войти. Веселый смех Мадлен вгонял его в краску.
— Нет, наверное, ему ничего не нужно, — пробормотал Жак, прикрывая дверь.
Но все же далеко отходить он не решился. Жак устроился в хозяйском кресле в гостиной, даже не поднимаясь подкинул дров в камин задремал, чутко прислушиваясь к звукам, доносившимся из спальни.
Кому-нибудь они и помешали бы дремать, но только не Жаку. За свою службу у виконта Лабрюйера он наслушался и насмотрелся всякого. Единственное, что удивляло слугу, так это почему его господин не прогнал мадам Ламартин прочь, ведь еще ни одной женщине не удавалось завладеть его сердцем дважды.
А Анри Лабрюйеру на какое-то время показалась, что перед ним совсем другая женщина, не та Мадлен, которую он знал раньше, не та, которую он соблазнял в имении своей бабушки. Словно дьявол вселился в нее.
«Это же надо додуматься сжечь одежду в камине!» Но этот же дьявол страсти завладел и душой Анри. Он смеялся, комкая свой пояс и бросая в камин.
— Так, пусть горит, Мадлен, пусть горит все наше прошлое, мы вновь нашли свою любовь.
Скорее всего, это неистовство для Анри было способом убежать от обуревших его мыслей. Ведь завтра нужно будет идти к Констанции просить прощения. А тут еще и Александр Шенье, скорее всего, успел рассказать Констанции многое, а в мстительности женщин Анри не сомневался ни на минуту.
Но сейчас не время было думать об этом. Перед ним на ковре сидела Мадлен. Из одежды на ней оставалась лишь юбка, да еще непонятно для чего прихваченная вместительная сумка, которую берут обычно в дорогу.
— Уж не собралась ли ты остаться у меня навсегда? — расхохотался Анри, пытаясь завладеть сумкой Мадлен.
Та, со смехом отбиваясь, прижимала к груди левой рукой свою сумку так, словно та была самым большим ее сокровищем.
— Подожди, Анри, дай я отложу ее в сторону, — Мадлен вскочила и поставила сумку на подоконник, а затем не спеша, так, чтобы Анри мог рассмотреть ее тело, двинулась к камину.
Отблески живого огня плясали на белоснежной коже женщины, и виконт Лабрюйер залюбовался этим зрелищем. Ему не хотелось больше никого искать, достаточно было и Мадлен. Наверное, слишком долго Анри убеждал себя в том, что любит эту женщину и наконец сам хоть на один вечер поверил в свои слова.
Мадлен отбросила волосы со лба и, склонив голову набок, спросила:
— Так ты любишь меня?
Анри был готов сейчас признаться в чем угодно. Спроси его Мадлен, убил ли он свою мать, он признался бы и в этом.
— Да, я люблю тебя, Мадлен.
Странная улыбка показалась на губах Мадлен, такой еще никогда не приходилось видеть виконту. Странная смесь любви, восхищения и в то же время коварства. Сердце на мгновение похолодело в груди мужчины, но тут же лед отчуждения растаял.
Мадлен протянула руки и сделала шаг навстречу Анри. Она, ничего не говоря, опустилась на колени и обняла его. Горячая волна страсти обдала виконта, и он окончательно забыл, что есть какой-то иной мир, где существуют другие женщины.
Мадлен поистине была прекрасна. Каждое ее движение напоминало о совершенстве природы, создавшей подобную прелесть.
— Иди же ко мне, — прошептала Мадлен, и ее руки сомкнулись в замок на спине Анри.
Мадам Ламартин запрокинула голову, и виконт Лабрюйер прикоснулся губами к ее шее. Каждое прикосновение приносило ему неземное наслаждение, словно он впервые в жизни обладал женщиной.
Куда подевалась скованность и холодность прежней Мадлен, так упорно сопротивлявшейся любви. Она уже не стеснялась ничего — ни своей наготы, ни света, идущего от пылающего камина. Наоборот, то и дело она отстранялась, давая возможность Анри разглядеть себя.
— Ты мой любимый, — шептала она, — как хорошо, что мы снова вместе.
— Любимая… — лишь одними губами отвечал виконт Лабрюйер, касаясь ладонью ее волос.
— Ты запомнишь этот день на всю жизнь… Анри привлекал к себе Мадлен и шептал:
— Я запомню тебя и всегда буду вспоминать. Чтобы ни случилось, Мадлен, я никогда не подумаю о тебе дурно.
— Не зарекайся, — звучало в ответ, — и не давай лживых обещаний.
— Ты научила меня, дорогая, что счастье может повториться.
— Не думай сейчас об этом, Анри, сейчас доверься моим рукам, ощущай меня всем телом. Ведь слова могут вернуться в твоей памяти, ты вновь можешь услышать их, но прикосновение моих рук, мой взгляд, ты не сможешь их вспомнить, как ни старайся.
