Тихая степенная речь Семена Федоровича остудила царя, Иван поправил на груди крест и спросил:
— А сами вы что думаете, бояре?
— Мало нас здесь, если надумают крушить, так стража не устоит. Миром бы дело покончить. Скороходы говорят, что ведет их Яшка Хромец. А еще будто бы в руке у каждого по топору, — высказался Федор Шуйский.
— Это что же такое выходит? Бабку свою слепую на поругание челяди отдать?!
Федор Шуйский выдержал устремленный на него взгляд (на смерть и на солнце не смотрят открыв глаза), только слегка прищурился.
— Государь Иван Васильевич, ты же знаешь, что мы добрые твои советники. Хоть и бывали мы у тебя в опале и несправедливости понапрасну терпели, но любим тебя так, как холопам положено любить своего господина. Так вот, просим тебя, накажи Михаила Глинского, тогда смута в Москве сразу уляжется. Не позабыл еще народ, как он, глумления ради, девок на базаре раздевал. А потом свои литовские обычаи в Москве прививать пытался. Все хотел, чтобы мы латинянам служили. Народ зазря глаголать не станет — он да мать его Москву подожгли! А если не накажем его, так челядь все село порушит смертным боем!
— Вырос я, Федор, из колыбели! А бояре мне более не указ! Как хочу, так и держу власть! Если советовать еще надумаешь своему государю, так вновь в яме окажешься. Видать, не пошла на пользу тебе тюремная наука!
— Идут, государь! — ворвался в комнату молоденький рында.
— Кто идет?
— На окраине села чернь показалась в несметном количестве!
— Шапку поправь, простофиля! — обругал рынду Иван. — Перед государем стоишь!
И, не оборачиваясь на перепуганного рынду, пошел во двор. Бояре едва поспешали за царем, а Иван, уподобясь молодому отроку, прыгал аж через три ступени. Он остановился на красном крыльце — глянул вниз и увидел запыхавшихся бояр, которые растянулись по всему двору, поотстав от своего государя.
С высоты боярских хором Иван разглядел огромную толпу, сверху она напоминала паука, который черными длинными лапами заползал в узенькие улочки; того и гляди эти тоненькие ниточки опутают не только обитателей терема, но и самого царя.
Иван уже различал гневные выкрики:
— Государя хотим! Пускай государь на крыльцо выйдет!
— Государя хотим видеть!
Стража переполошилась, высыпала во двор и, выставив бердыши, поджидала мятежников.
Иван остановился у рундука — если хотите видеть государя, что ж, смотрите! Крики умолкли.
— Не гневи Бога, Иван Васильевич, — с жалостью шептал Шуйский в ухо царю. — Накажи Михаила Глинского своей властью.
— Пошел прочь! — осерчал Иван, глядя на Федора Шуйского. — Сам не гневи меня, а не то обломаю вот этот посох о твою шею! Кто здесь царь? Я или Шуйский?!
— А ну со двора! — орали караульщики. — Пошли прочь со двора! Это государев двор!
Но чернь уже сумела потеснить караульщиков, прижала их к перилам лестницы и готова была размазать плоть по крепким дубовым доскам.
— Царь! Мы за бабкой твоей пришли! За ведьмой Анной! Она Москву подожгла вместе со своими сыновьями-выродками!
Государев двор там, где находится царь, и едва ли найдется смельчак, решившийся приблизиться к крыльцу, не сняв шапку. Это значит оскорбить самого государя. Здесь же чернь в треухах шастала по двору и требовала государя. Это был вызов, и Иван принял его.
— Шапки долой! Перед государем стоите!
И этот крик сумел образумить многих — перед ними был самодержец! Совсем не тот сорванец, бегающий по двору с грязными соплями на щеках, а настоящий, перед чьей волей сгибаются бояре, способный карать и миловать. И один за другим миряне посрывали с голов малахаи.
— Прости нас, государь, ежели что не так, только ты своей царской милостью способен рассудить по справедливости.
— Что я должен рассудить?!
— Предать огню ведьму, великую княгиню Анну, и дядьку своего Михаила.
— Знаете ли вы, как суровый хозяин наказывает взбунтовавшихся холопов? Он сечет их розгами нещадно! Но я добр к своим рабам, я прощаю ваши прегрешения. Ступайте себе с миром!
— Прости нашу вольность, государь, но мы не уйдем отсюда до тех самых пор, пока ты не накажешь виноватых!
Сросшиеся брови Ивана Васильевича глубоко резанула морщина неудовольствия.
За плечами все тот же шепот:
— Отдай им Михаила, царь, нам всем от того безопаснее будет.
Иван Васильевич спокойно осмотрел толпу, пытаясь увидеть в ней хотя бы зерна смирения, но его взгляд встречал только озлобленные лица. Они уже успели уверовать в свою силу, пролив кровь царственного родича. Выкрикни сейчас кто-нибудь из них: «Хватай государя!» — и вчерашние холопы ринутся наверх, вырвут из его рук царский посох и бросят на бердыши.
Ивану вдруг сделалось по-настоящему страшно.
— Эй ты, холоп, посмотри на своего государя! — ткнул перстом в толпу Иван, угадав в высоком монахе в большом клобуке именно того человека, который и привел толпу на царский двор.
Яшка Хромой скинул с лица клобук. Нечасто показывал он свое лицо. Скрестились взгляды двух господарей, как в поединке удары сабель, и только искры разлетелись по сторонам. Один был царь над ворами, другой был царь над боярами. Того и гляди упадет искра на пороховое зелье, и тогда грянет взрыв.
— Это Яшка Хромой, по всему видать, — подсказал Федор Басманов. — В монашеском обличии тать ходит и клобук на самые глаза натягивает.
Если и случалось Яшке появляться в Москве раньше, то приходилось красться вором под прикрытием тьмы или притворяться бродячим монахом.
Господином он в Москву пришел впервые.
Государев взгляд словно вырвал его из толпы. Яшка даже почувствовал, что вокруг стало посвободнее, расступились холопы, давая Ивану Васильевичу разглядеть Яшку-разбойника во всем его обличии.
— Чего же ты хотел, государь?
Не было в этом голосе ни почтения, ни страха. Вот сейчас скрестит монах руки на груди и рассмеется над бессилием царя.
— Кто таков?
— Зови, государь, Яковом… по отчеству Прохоровичем величать, — и добавил, помедлив: — Яшка-разбойник!
Как ни велика была власть Ивана, но и он увидел ее границу, которая проходила через этого долговязого монаха с дерзким ликом.
А Федор Басманов нашептывал:
— Мы этого татя повсюду ищем, караулы на дорогах выставляли, а он как вода через решето всегда уходит. Говорят, государь, у него своя казна есть, которая и с твоей потягаться сумеет. Если кто и поджег Москву, так это он! Мало ему власти над бродягами да нищими, так он вот на Москву решил замахнуться!
Брови Ивана, словно крылья ворона, взметнулись вверх.
— Прикажешь взять его, государь?
— Как бы он нас сам не взял в полон, — невесело буркнул Шуйский Федор.
Потеснились вокруг холопы, и Яшка стоял в центре круга: недосягаемый и одновременно очень близкий.
— Зачем ты пришел сюда… Яков Прохорович?
— Только за правдой, государь. Прикажи наказать изменников. Тогда мы тотчас с твоего двора уйдем.
— Как же я могу наказать старую бабку, которая почти слепа?
— Почему же для волхования она не стара? — возражал Яшка Хромой.
— Сначала вам бабку мою захочется наказать, потом вот Михаила Глинского, а затем… и самого государя?! — Иван едва сдержался, чтобы не закричать: «В железо его!» Но, глянув на притихшую площадь, которая затаилась только для того, чтобы взорваться множеством рычащих глоток, продолжал сдержанно: — Мне надо с боярами подумать.
— Государь, ты слово свое царское дай, что разберешься с лукавыми, тогда мы и уйдем с твоего двора.
Неужели Яшка Хромой величавее, чем он? Только сильный может быть великодушным. Не было у Ивана власти, чтобы одним движением руки прогнать собравшихся, но шевельни сейчас пальцем Яшка Хромой, и толпа пойдет за бродягой, позабыв самодержца.
Чем же сумел приворожить этот вор его холопов? Разве он сам не щедр на праздники? Разве не давал царь обильную милостыню, когда выезжал в город, или, быть может, обижал он в кормлении монашескую братию? Нет! Иван Васильевич выезжал со двора с сундуком мелких монет и горстями бросал их на площади. А на Божьи праздники наказывал перевязывать каждую монету в платок и из собственных рук подавал сиротам и обиженным.
— Хорошо, я даю царское слово, — обещал Иван. — Крест на том целую!
Толпа одобрительно загудела, а затем Иван Васильевич услышал задиристый голос Якова:
— Вот и договорились, царь. Эй, господа бродяги, пойдем с царского двора. Государь своей властью разобраться обещал и виноватых накажет.
Толпа медленно, повинуясь басовитому голосу монаха, мощным потоком потекла через распахнутые ворота и вытекла до капли.
— Государь, что же ты делать собираешься? Неужто дядьку своего наказать надумал? — подивился Федор Басманов.
А Иван, не открыв рта, прошел в комнату.
