СВЯЩЕННЫЙ ЦАМ
Преодолев Яблоновый хребет, мы очутились в холмистых бурятских степях. Там у Агинского дацана цесаревича ожидали представители четырех бурятских дум, т. е. самостоятельных общин давних монгольских княжеств, которые подчинились Екатерине II. Там же собралось и ламаистское духовенство во главе с бандидо-хамбо-ламой — не только затем, чтобы почтить престолонаследника как сына царя, но и затем, чтобы оказать ему божественные почести в храме как потомку земного воплощения матери Будды. Подобно всем ламаистским храмам Агинский дацан стоял на холме — массивная постройка с большой открытой лестницей и высокими колоннами, которые несли пестро изукрашенную, изогнутую крышу. Внутри храма опять-таки колонны образовывали центральный проход, ведший к возвышению, где восседал огромный золоченый Будда, окруженный множеством богов поменьше. Наружные стены были белые; колонны, фронтоны и внутренние стены — ярко раскрашенные, с богатой позолоченной резьбой. Вдоль стен на небольших постаментах стояли бурханы {42}, т. е. аллегорические изображения богов, и повсюду развешены хадаки, вышеупомянутые священные шелковые шарфы.
Для престолонаследника подле большой статуи Будды установили высокий, искусно сработанный трон из массивного серебра. Трон этот — дар от всего бурятского населения — был выкован лучшими ремесленниками в Тибете, украшен священными буддистскими письменами и аллегорическими фигурами и освящен хутухтой, ургинским Живым Богом. Весил трон несколько центнеров и стоил не менее 50 000 рублей. С большой торжественностью цесаревича провели по храму к этому седалищу, по обе стороны коего сидели ламы с длинными, порою до 3–4 метров, трубами, издававшими один-единственный тон; другие ламы дули в большие раковины. На серебряном троне горой громоздились семь желтых златотканых шелковых подушек, каждая из которых отличалась особенной святостью. На этих подушках и поместился престолонаследник, после чего у ног его, как и перед большим Буддой, были расставлены семь чаш, наполненных различными жертвенными дарами — зерном, цветами, рисом, золотой бумагой, землей, водой и проч. Затем перед цесаревичем и Буддой состоялась молитвенная церемония. Кульминацией ее стало омовение божества; поскольку же само божество архисвященно, то омовению подвергают лишь его отражение. Происходило это следующим образом: перед Буддой, а на сей раз и перед престолонаследником, поместили большое металлическое зеркало, которое ламы благоговейно протерли шелковым платком. И все это время жгли благовоние, сильным запахом слегка напоминающее полынь, то была трава, которая растет в Монголии и Тибете.
Между тем на открытой площади перед храмом образовался широкий круг из огромного количества лам в разнообразных масках и роскошных фантастических костюмах. Многие из них держали в руках соответствующие маскам атрибуты, например трезубец, жезлы с резными золочеными фигурами животных и растений, музыкальные инструменты, флаги, шелковые шарфы, сосуды и др. Маски представляли собой неестественно большие, карикатурные человеческие лица и звериные морды. Эти диковинные персонажи воплощали людские и звериные страсти и желания; другая группа масок с просветленными ликами Будды символизировала благие качества. Кроме того, в священном танце участвовали силы природы, вода, земля, огонь, воздух, солнце, луна и звезды, сам Будда и властитель подземного мира, ламаистский Плутон. В представлении были заняты несколько сотен исполнителей, а вдобавок множество лам с огромными трубами, раковинами и колокольчиками. Серебряный трон цесаревича с семью шелковыми подушками поставили на верхней ступени открытой лестницы, его тоже окружили ламы со священными свитками, хором распевающие изречения. Верховный священнослужитель бандидо-хамбо-лама, скрестив ноги, восседал на пяти подушках у ног престолонаследника и с божественно безмятежным, как у Будды, лицом монотонно читал священный текст мистерии. Востоковед князь Ухтомский{43} и я стояли подле серебряного трона и поясняли престолонаследнику смысл священного танца-пантомимы; я хорошо понимал этот смысл, так как два лета кряду много общался с ламами.
Престолонаследник выказывал огромный интерес ко всему, что видел и слышал. Представление повествовало о борьбе Будды с желаниями и страстями и о чистилище подземного мира. Большой круг участников непрестанно двигался, все новые группы или отдельные фигуры выходили на середину, исполняя пантомимические танцы, символизирующие всевозможные преображения и очищения человека в процессе метемпсихоза {44}.
День стоял лучезарный, а перед нами разворачивалось зрелище, неповторимое в своей самобытности. Внизу, у наших ног, — живописный танец в ярчайших красках, вокруг же, куда ни глянь, бескрайняя холмистая степь, усеянная верховыми и пешими, пестрыми палатками, огромными табунами коней и стадами коров, овец и верблюдов. Престолонаследник заметил: «Наверно, так выглядело становище Чингисхана, когда он сидел здесь, на моем месте».
Всем, в том числе и престолонаследнику, мешало враждебное отношение православного духовенства к ламаистскому представлению, в котором цесаревич был не только зрителем, но в известном смысле играл божественную роль. Из-за этого возник конфликт, приведший престолонаследника в замешательство. Высшее духовенство во главе с митрополитом также явилось посмотреть на спектакль, и по окончании праздника цесаревич был вынужден пригласить их в свою палатку на трапезу. Однако же духовенство заявило, что отклонит приглашение, если та же честь будет оказана бандидо-хамбо-ламе и другим ламаистским ширету, т. е. настоятелям дацанов. По мнению православных иерархов, престолонаследник и так уже нанес ущерб своему достоинству и скомпрометировал православие, позволив язычникам воздавать своей особе божеские почести и исполнять сей храмовый танец.
Цесаревич не мог игнорировать православное духовенство, ведь его отец был главой церкви, и духовенство России никогда бы не простило ему такой опрометчивости. Пришлось искать другой выход из щекотливой ситуации. Прежде чем идти к трапезе, перед палаткой престолонаследника накрыли праздничный пир для почетных ламаистских гостей и для народа. На длинных низких столах для них выставили несколько десятков жаренных на вертеле баранов, рис, чай, сладости, наливки и шампанское. Подушки для бандидо-хамбо-ламы уложили против входа в палатку, и он сидел визави с цесаревичем, так что последний со своего места мог выпить за его здоровье. Мы расселись в палатке за нашим по-европейски накрытым столом, только когда монголы, скрестив ноги, устроились за своим. Во время трапезы престолонаследник вышел и приветствовал монгольских гостей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
