За ужином, во время которого она и цесаревич играли роль хозяев, потчуя немногочисленное застолье едою и питьем, первоначальная робость, выказанная юной девушкой при встрече, сменилась безмятежно-радостным настроением. Престолонаследник пригласил ее сесть рядом с ним, и можно было наблюдать, что эти двое молодых людей — ей было восемнадцать, ему двадцать два — прекрасно понимают друг друга. Когда через час старый камердинер, латыш Ратцинг{41}, напомнил престолонаследнику, что ему пора отдыхать, молодые люди расстались с трудом. Старый слуга, который как нянька заботился о престолонаследнике, был совершенно прав, ведь на следующий день спозаранку предстояло принимать депутации, а в восемь продолжить путь. Барышню Татьяну ее отец проводил на ночлег в палатку, разбитую неподалеку.
Постоянное окружение престолонаследника в этом путешествии состояло из четырех адъютантов, князя Барятинского, немца лейб-медика X., ученого-востоковеда князя Ухтомского и художника С.; в Амурской области к ним присоединился барон Корф с тремя спутниками, одним из которых был я.
Каждый вечер перед сном престолонаследник добросовестно делал записи в дорожном дневнике, затем его осматривал лейб-медик, после чего старик Ратцинг купал его и укладывал спать, а утром будил и одевал. Этот старый слуга ходил за цесаревичем с детства и пользовался полным его доверием, так что отношения меж ними были дружеские. Несколько раз старик рассказывал мне, с каким трудом подчас добывал то, в чем нуждался его подопечный. Александр III был чрезвычайно строгим отцом и, к примеру, не разрешал оставлять ужин для сына, когда тот ходил в цирк, театр или балет. Дозволялось только подать ему в комнату чашку чая и один бутерброд, хотя именно вечером аппетит у молодого человека разыгрывался вовсю. Тогда Ратцинг выкрадывал для него на кухне изрядный кусок жареной телятины, а не то любимые его блюда — молочного поросенка, пироги, сладкое венгерское вино и т. п. Все это требовало соблюдения строжайшей тайны, и, пока престолонаследник ужинал, Ратцинг караулил возле двери, так как иногда царь поздно вечером заходил взглянуть на спящего сына. Застигни он их обоих с поличным, им бы несдобровать, ибо с царем шутки были плохи. И с карманными деньгами тоже обстояло плачевно. Сыну не дозволялось иметь в кармане более двадцати рублей, а их не хватало даже на чаевые, которые он, выезжая куда-либо, должен был раздавать. Ратцинг не мог примириться с тем, чтобы цесаревичу недостало денег, и потому частенько совал ему в карман еще рублей сто от себя. В результате престолонаследник совершенно не представлял себе, что такое деньги. Позднее Ратцинг говорил, что если бы отец давал сыну не двадцать рублей, а две тысячи, то наследник теперь знал бы цену деньгам.
В избушке, состоявшей из четырех комнат, помещались также князь Барятинский и барон Корф; мы все ночевали в палатках или в своих экипажах. Наутро поднялось большое беспокойство: завтрак на столе, депутации ждут, а престолонаследника нет как нет. Старик Ратцинг возбужденно сновал взад-вперед по берегу речки. Мы терялись в догадках касательно причины опоздания, ведь обыкновенно цесаревич был очень пунктуален. В конце концов Ратцинг признался, что его господин встал еще на рассвете, велел ему пойти к палатке барышни Татьяны, разбудить ее, пожелать от его имени доброго утра и пригласить покататься на лодке. Никакие увещевания не помогли, цесаревич пригрозил, что сам разбудит девушку, если этого не сделает Ратцинг. Она сразу же вышла, села с престолонаследником в лодку, и они поплыли вверх по реке.
Меж тем как старик исповедовался князю Барятинскому, из-за деревьев на повороте реки появилась лодка с престолонаследником и барышней, и мы услышали последние слова песни, которую они пели. Цесаревича весьма позабавил вид взволнованных опекунов, суетящихся на берегу, он, смеясь, помахал рукой и тотчас снова обратился к своей слегка смущенной и разрумянившейся спутнице, которая сидела у руля. Было чудесное летнее утро, и чистая прелесть этой картины — двое по-детски радостных молодых людей, блеск воды, первозданная природа вокруг — навсегда запечатлелась в моей памяти.
Престолонаследник не преминул лично проводить свою даму из лодки в избушку. Во время завтрака вид у обоих был несколько мечтательный. Прощание далось им очень нелегко. По сибирскому обычаю девушка поднесла цесаревичу «на посошок» бокал шампанского, а он настоял, чтобы первой пригубила шампанское она сама. Осушив бокал, цесаревич разбил его, обнял девушку и по русскому обычаю троекратно расцеловал — в обе щечки и в губы, — потом снял с пальца дорогой рубиновый перстень и подарил ей на память. Будь его воля, он бы скорее предпочел остаться в этом домике и принимать почести, полагающиеся представителю царя, от этой одной подданной, нежели от всего населения Сибири.
Остановившись на обеденный отдых в красивом распадке, мы увидели депутацию молоканских деревень. Несколько сотен крестьян и крестьянок, мужчины в длинных черных кафтанах и высоких шапках, женщины в длинных старорусских сарафанах с высокой талией, пестро расшитых рубахах и национальных головных уборах — кокошниках. Женщины сплошь высокие, крепкие, на редкость красивые, с толстыми косами, с яркими бусами на шее. Мужчины, по давнему обычаю, ни волос на голове, ни бород не стригли.
Экипаж престолонаследника остановился, и все преклонили колени и обнажили головы. Древний старик с длинной седой бородой и волосами держал над головою большое серебряное блюдо с хлебом-солью. Цесаревич подошел к старику, принял блюдо у него из рук и передал стоящему за спиной адъютанту. Потом он наклонился к старику, который уткнулся лбом в землю, поднял его, обнял и троекратно расцеловал. Другие так и стояли на коленях, склонив голову, но вот и они оживились — престолонаследник подошел к ним, передал привет и благословение царя и попросил подняться. Сначала никто из них встать не хотел, и цесаревич один вошел в толпу, сделав стоящим позади кубанским казакам знак оставаться на месте. Мы видели, как людей охватил безудержный восторг, все пытались приблизиться к Николаю, дотронуться до него — голубой его мундир и белая папаха исчезли в черной массе. Потом он появился снова — поднятый множеством рук. Внезапно он вздрогнул, оглянулся и жестом велел казаку вызволить его из толпы. Лица крестьян сияли восторгом, многие не могли сдержать слез, глаза престолонаследника тоже повлажнели. Вскоре после этого мы сели за стол и тогда только заметили, что правая рука цесаревича перевязана носовым платком и графинчик с водкой, из которого всегда собственноручно наливал всем участникам застолья, он взял левой рукой. На наш вопрос он, смеясь, ответил: «Ваши сибирские каннибалы решили меня съесть и даже успели надкусить!» — и показал нам еще кровоточащую руку, на которой явственно виднелись следы зубов. Какая-то женщина в самозабвенном восторге укусила его так сильно, что медику пришлось наложить небольшую повязку. Для молокан, отринутых церковью и государством, царский привет и появление престолонаследника были событием необычайно волнующим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
