Вид у Хирги был и впрямь неважнецкий, но в данный момент я сочувствовал другому человеку. Однако напоследок Хирга и для меня припас сюрприз.
— Вадик, утром звонили от комиссара. На тебя поступила жалоба от группы жильцов. Пишут, что сотрудник МУРа Капустин, используя служебное положение, вместо розыска опасного преступника занимался амурными делами с некоей Таней Сердан, проживающей в этом же доме. Мое отношение ко всему этому ты знаешь. И я в твою личную жизнь никогда не лез. Но на будущее запомни: не давай повода для сплетен. Для свидания с дамами выбирай другое время и место.
* * *
Дверь открыла жена Пшукова. Глаза у нее были заплаканы, и на меня она старалась не смотреть.
— Витька, марш в комнату.
— Здравствуйте, Зинаида Ивановна.
— Ходили, ходили и посадили. Не люди, а милиционеры. Ну, что еще?
— Мне нужен Кулик.
— У себя в комнате. Забился, как крыса. Этот вам доложит.
— Я сегодня разговаривал с Анатолием Петровичем. Он вам привет передавал.
— Здоров?
— Здоров.
— И на том спасибо. Эй, Кулик, подколодыш, к тебе пришли.
На пороге комнаты появился Кулик, маленький, невзрачный, в засаленном пиджаке.
— Здравствуйте, Василий Иванович. Я Капустин, из милиции.
Он посторонился, давая мне пройти, и плотно прикрыл за собой дверь.
— Вы подписывали заявление?
— Какое заявление? Ничего не подписывал.
— Зря отрицаете. Я видел вашу подпись.
— А, бумажку... Это мне Бурдова приносила. Она сказала, что Пшуков ей угрожает, а вы ее защищать отказываетесь и все с Танькой гуляете.
— Вы слышали, как Пшуков ей угрожал?
— Слышал, не слышал... Не имеет значения. Я давно знаю Тольку, он антиобщественный элемент.
— Что же вы раньше молчали?
— Молчал, молчал... Мы не молчали, сигнализировали. А что толку? Пока женщину по голове не стукнули, милиция пальцем не шевельнула.
— «Мы не молчали, мы сигнализировали». Кто это мы?
— Мы, общественность дома...
— Василий Иванович! Я вижу, вы человек культурный, импрессионистов собираете...
— Каких таких импрессионистов? Ко мне никто не ходит.
Я показал на массивный буфет довоенного производства.
Там за стеклом, вперемежку с чайным сервизом, стояли Тулуз-Лотрек, Моне, Ренуар.
— Ах, альбомчик, — облегченно вздохнул Кулик. — Это не мои, родственников. У них ремонт, вот мне и подбросили. И посуду тоже. С ней одно беспокойство, разобьешь еще ненароком.
— Понятно, Василий Иваныч. Кстати, новый анекдот про вашего знаменитого тезку: пил ли Чапаев? Точно не помню, говорит Петька, но перед атакой Василий Иваныч всегда кричал: «Порублю!»
— По рублю? — Кулик закудахтал, закашлялся от смеха. — Ишь, остряки, самоучки, чего только не придумывают.
— Правильно, Василий Иваныч, чего только не придумывают. Вот и на меня напраслину возвели. А эта бумага для меня — сплошное беспокойство. Вы бы взяли назад заявление. Ведь мы с вами люди интеллигентные, зачем же нам друг другу неприятности чинить?
— Меня просили, я и подписал.
— Василий Иванович, я же к вам по-доброму. Вдруг мы еще когда-нибудь встретимся?
— Я что, я ничего. Ежели другие откажутся, так и я — мигом...
— Договорились, Василий Иваныч. Заранее благодарен.
10
Итак, я сделал все что мог. Результаты не замедлили сказаться. Через два дня меня отвел в сторону Гречкин и, предварительно как следует обматерив, сообщил: звонили из моего подшефного дома, жаловались, что, дескать, Капустин уговаривает жильцов взять жалобу обратно и угрожает.
— Хорошо Александра Ильича не было в кабинете и я подошел к телефону, — добавил Гречкин. — Но ты совсем рехнулся! Или из-за девки потерял остатки соображения?
— Это прекрасно, Петя, — сказал я. — Теперь они решат, что я у них в руках.
— Кто они?
— Домовые.
— Емельяныч, ты от рождения чокнутый или прикидываешься?
У Гречкина было туговато по части юмора, поэтому пришлось ему объяснить.
— Прикидываюсь. Ты смотрел фильм «Вызываем огонь на себя»? Похожая ситуация.
— Да я давно догадываюсь, что у тебя там «химия». Но есть ли живая конкретинка? Или просто с огнем играешь?
— Поживем — увидим.
— Эх, Вадик, — вздохнул Гречкин, — молодой еще. Смотри, укатают сивку крутые горки. Но, чур, меня не подводить. Я ничего не знаю, я к телефону не подходил. Но ведь они позвонят еще раз. Как пить дать.
— Ну, тогда с меня пол-литра, разопьем с горя.
* * *
На всякий случай повторяю: Таня Сердан тут ни при чем. Она действительно в то утро встречала своего дядю. Я, каюсь, звонил на аэродром, узнавал. Верно, опоздал самолет из Тбилиси. Страсть к проверкам осталась у меня от супружеской жизни. Рецидив. Самому противно, но привычка.
Пока что подведем предварительные итоги. Первое: дело, официально мне порученное, я успешно провалил. Причем при отягчающих обстоятельствах (я имею в виду компрометирующую меня жалобу от общественности дома). Если последует еще один звонок Хирге, то у меня будут серьезные неприятности. Второе: непонятно, что делать с этим чертовым пальто гражданки Бурдовой. Вешать его на Пшукова? Нечестно. Но впутывать Таню Сердан я не намерен. Как же выкручиваться? Покупать за свой счет? Не слишком ли накладно?
А чем мы можем похвастаться? Первое: знакомством с Таней. Второе: Таня. Третье: неким таинственным омутом, который мы обнаружили и куда забросили удочку с аппетитной наживкой. Ловись, рыбка, большая и маленькая! Ежели мы кого поймаем, то этот улов разом компенсирует все наши просчеты. А если не клюнет? И такое вполне вероятно. Значит, рано еще раскрывать карты. Помолчим для ясности.
* * *
Со своей милицейской точки зрения я представляю себе молодых женщин некоей пирамидой, которую венчает косметика и прическа, а сверху укрывает кофточка, блузка, платье и прочие причиндалы. А снизу на сооружение натягивается только одна, узкая, небольшая часть туалета, и именно эта деталь одежды определяет поведение женщины. Если женщина решила, что сегодня — нет, никогда и ни за что, то и поступки ее соответствующие. Если же она догадывается, что нынче ее добровольно заставят спустить этот флаг, то, естественно, ей хочется, чтобы все было обставлено торжественно, конечно, желателен дружественно-церемониальный салют наций, праздничный фейерверк или, в крайнем случае, как при спуске корабля, разбитие (вернее, распитие) бутылки шампанского.
Таня явилась ко мне при полном параде, но, насколько я понимаю, готовая для... И я был весьма настроен, даже очень, и бутылка присутствовала. Но когда настал момент активных действий, я вдруг подумал, что вот так, наверно, и моя бывшая жена, и у нее, наверно, была такая же загадочная улыбка, и такие же глаза с поволокой, и так же начинался этот медленный и сладкий ритуал, — словом, во мне что-то замкнулось. Я закурил и спросил:
— Интересно, ты так с каждым?
Лицо Тани сразу изменилось, и я прочитал по ее глазам: «Ну и дурак же ты, и теперь тебе фигу с маслом, и вообще сегодня — никогда».
— Ну и что? — сказала Таня. — Я же раньше не была с тобой знакома.
Пошел разговор о странностях любви, и в конце его мы оба несколько оттаяли, и опять стало возможно. Однако тут в передней хлопнула дверь, а следом из кухни донесся лязг и грохот кастрюль, сковородок и посудного металлолома — Клавдия Матвеевна честно сигнализировала о своем приходе. Надо отдать ей должное: она моментально догадалась, что я не один, более того — что у меня интим.
Я застыл в ожидании неотвратимого вторжения.
Таня глянула на меня и рассмеялась.
— Соседка блюдет твою нравственность?
В ответ я вымученно улыбнулся:
— Не блюдет, а терроризирует.
И вкратце изложил Тане всю диспозицию.
— Тогда я пойду представлюсь, — сказала Таня.
— Таня, — взмолился я, но она уже выскользнула из комнаты. Я схватил Котяру и забился с ним в угол, ожидая, что вот-вот на кухне раздастся звон битого стекла, и лихорадочно прикидывая, есть ли у меня дома йод, бинт, лейкопластырь?
Полчаса я слушал тиканье будильника. Потом забеспокоился. Может, они втихаря придушили друг друга? Вот наберусь смелости, выгляну, а там два окоченевших тела? Поспешить на выручку? Но не подолью ли я тем самым масла в огонь? А вдруг вообще все обойдется, и Таня отделается легкими царапинами...
Таня возникла неожиданно, прикрыла дверь и с победной улыбкой швырнула на стул старое пальто Клавдии Матвеевны.
— Радуйся, выторговала за пятнадцать рублей. Точно такое же, как у мадам Бурдовой.
— Танька! — завопил я. — Ты гений! Но как ты уломала Клавдию Матвеевну?
— Мы с ней теперь лучшие друзья, — усмехнулась Таня. — Кстати, уже поздно, проводи меня.
— Танечка, — заныл я голосом Котяры, просящего рыбу.
