— Мы с ней теперь лучшие друзья, — усмехнулась Таня. — Кстати, уже поздно, проводи меня.
— Танечка, — заныл я голосом Котяры, просящего рыбу.
— Нет, сегодня нет.
— Обиделась?
— За что? Просто ты еще не забыл свою жену. А выступать в качестве «скорой помощи» я не желаю.
— Таня, забыл, честное слово, забыл. Ну, так же нельзя, ты уйдешь, а мне на стенку лезть?
— Обойдешься. И потом, где твоя хваленая выдержка и спортивная закалка?
— Та-ня-я...
— Пошли. Позвоню во вторник.
...Я вернулся около полуночи, принял душ и, выходя из ванной, нос к носу столкнулся с соседкой (запланированная засада или непредусмотренная случайность?).
— Спокойной ночи, Клавдия Матвеевна, — пропел я фальшивым голосом.
— Спокойной ночи, Вадим Емельяныч. Хорошая девушка эта Таня. Может, человека из вас сделает.
Естественно, я заснул не сразу, а долго предавался размышлениям. Вот как получается, думал я, к Тане у тебя масса претензий, а к самому себе? Но чем ты ей можешь быть интересен? Комнатой в коммуналке, куцей зарплатой? Или ей замуж невтерпеж? Не похоже. Но ведь что-то она в тебе нашла. Что именно? Или ты прельстил ее своими подвигами? Господи, какими? Вот Евсеев, тот умеет пускать пыль в глаза девушкам. Любо-дорого слушать, как он договаривается по телефону: «Мариночка, значит, так: в семнадцать ноль-ноль за вами заедет черная «Волга». Махнем в Архангельское. Заказать заранее столик? Зачем? Меня там все в лицо знают». А ты рискнул один раз пригласить в кафе, да и там вел себя, как школьник. Но значит, что-то она во мне разглядела. Значит, не такой уж я пропащий человек. Значит...
Перечисление собственных достоинств подействовало на меня усыпляюще.
* * *
Надеюсь, Таня сдержала слово и звонила во вторник. Но только мне было не до личной жизни.
— Коля, — сказал я Евсееву в среду утром. — Хочешь отличиться?
— Отличиться? Всегда пожалуйста.
— Пойдем со мной брать голубчиков.
— Опять три рубля сперли головорезы?
— А тридцать тысяч тебя устраивает?
— Тридцать? Устраивает! — мигом согласился Евсеев.
11
Коля — парень понятливый, быстро соображает. Я ему объяснил, что к чему.
— «Если кто-то кое-где у нас порой...», — замурлыкал довольный Коля. — Как там дальше ты поешь?
— «Съел вдруг Фам-Ван-Донга...» — подсказал я.
Коля посерьезнел, оглянулся и вкрадчиво попросил:
— Вадик, дай списать слова.
* * *
— Поздравляю вас с успехом, — сказал мне Приколото. — Вы, Вадим Емельянович, обезвредили опаснейшего преступника. Тяжелая у вас работенка. Но все хорошо, что хорошо кончается.
— Так это еще не конец, Семен Николаевич. Есть за мной грех, пришел извиняться перед жильцами. Рассчитываю на вашу помощь.
— Насколько я догадываюсь, речь идет о заявлении жильцов. Предупреждал вас: люди все видят. И потом, девка она молодая, ветер в голове. Но это можно уладить. Народ наш добрый, отзывчивый. Если с ним откровенно, по совести...
— Бумага лежит в управлении. Разбирать ее будут.
— Вадим Емельянович, я эту бумагу не подписывал. В чужую жизнь не вмешиваюсь. Не в моих правилах. Однако некоторое влияние на общественность имею.
— Сделайте милость, Семен Николаевич.
— Поговорим. Думаю, все образуется. Людям надо идти навстречу. Ведь вы тоже помогли нашему дому. Вора, можно сказать, убийцу выявили. Спасибо вам за это. А Бурдова жалобу второпях сочинила. Она женщина нервная. В общем, Нина Петровна свое заявление назад возьмет. Будьте покойны, я вам обещаю.
— Как уж вас благодарить?
— Не стоит. Я на радостях на все готов, счастье мне привалило.
— Ну! Три рубля по лотерее выиграли!
— Шутить изволите! Я машину выиграл. «Москвича». Не верите? Билет могу показать. Вот он, голубчик. Серия тридцать два — сто тридцать три.
— Номер сто двадцать пять, — подсказал я, и тут Приколото дернулся. Он понял, что пропал. Однако сразу взял себя в руки.
— Да, значит, вы меня обманывали. Говорили, что лотереей не увлекаетесь. А выигрышные билеты наизусть помните.
— Помилуйте, Семен Николаевич! Как же мне не помнить этот билет! Такая с ним была морока... Масса формальностей. Отношение писали в сберкассу. Сотрудник ОБХСС два дня за Куликом охотился. Признаюсь, не так просто было организовать «случайную встречу». Да вы не нервничайте, Семен Николаевич, поберегите здоровье. Вы и так переволновались, когда вместе с Куликом билет покупали у нашего сотрудника.
— Меня там не было.
Мне стало страшно за старика. Не дай Бог, его удар хватит! Это уж совсем ни к чему. Поэтому я засуетился, спросил, где у него аптечка, притащил корвалол, налил воды, очень был неприятный момент. Но, кажется, пронесло.
— Семен Николаевич, отрицать бессмысленно. Вот фотографии. — Я выложил их на стол. — Откровенно говоря, вы поторопились. Восемь тысяч за билет заплатили! А все потому, что нервничали. Поторговались, он бы уступил его вам за шесть с половиной. Такая Семенову была дана инструкция.
— Всю жизнь копил, откладывал трудовые гроши...
Я возмутился. Зачем мне жалкие слова говорить? Я не судья и не прокурор. Ведь мы с Приколото в течение месяца разыгрывали шахматную партию, и мне, пожалуй, было трудней, чем ему. Давайте уж, Семен Николаевич, соблюдать правила игры.
— Много надо было откладывать, чтобы за билет три тысячи переплатить, — сказал я. — Вы бы лучше сейчас достали блюдечко с голубой каемочкой. Хотя бы вот это. Простенький сервиз, но со вкусом. Севрский фарфор? Рублей на восемьсот, не меньше. А какой сервиз вы у Кулика припрятали? Не успел рассмотреть. Да ладно, не уйдет. И уж альбомы импрессионистов с Куликом совсем не вяжутся. Грубая работа. Так вот, возвращаюсь к блюдечку. Взяли бы вы блюдечко и выложили на него все свои «трудовые» сбережения. Где они у вас? В матрацах или книгах?
Минуточку, попробую угадать. Вот в шкафу стоят пять томов Марселя Пруста. Все читали? И не скучно было? Тяжело он пишет. У нас, правда, издавали всего четыре тома. Значит, пятый — муляж. В нем деньги?
Да сидите, сидите, я трогать не буду. Скоро придет Евсеев с понятыми, и тогда сделаем опись по всем правилам.
Но лично мне любопытно, на сколько у вас «трудовых» сбережений? По моим подсчетам, тысяч на тридцать.
— Сорок. Но я не воровал.
— Охотно верю. Воровали другие. Их и сажали. А вы действовали умнее. Я все дела по холодильнику и по мясокомбинату, где вы раньше работали, поднял.
Ловко у вас получалось. Можно сказать, сухим из воды выходили.
Так откуда такая сумма? Чур, мне про переводы от дочери не рассказывать. Я этого не кушаю.
— А курицу вы кушали?
— Не понял.
— Вы курицу в магазине покупали?
— Случалось.
— Вам ее взвешивают в импортной упаковке, весы показывают, допустим, один килограмм четыреста граммов. Все честно.
Но, между прочим, на целлофановом пакете по-иностранному написано: стандарт, вес — один килограмм пятьдесят граммов. Только на эту надпись никто внимания не обращает. За лед переплачивает уважаемый покупатель. А в холодильнике ежедневно такого товару проходит тысячи штук. Это вам не воровство...
— А... а обман рабочего класса? Хорошо придумано. И ОБХСС не подкопается. Но неужели лед на десятки тысяч потянул?
— Вадим Емельяныч, на одном льду можно состояние сколотить.
Вот, к примеру, с холодильника отправляют машину в магазин с осетриной. Экспедитор прихватывает несколько ведер с водой и запирается в рефрижераторе. В дороге он в пасть каждой рыбине по нескольку литров доливает. Теперь считайте.
— Это задача для ОБХСС. Не буду у ребят хлеб отбирать. Но вернемся к «нашим баранам». Итак, закончив трудовые подвиги, вы благополучно вышли на пенсию. Ваши сообщники, те, кто торопился нажиться, погорели. А ваши деньги при вас. Но что делать с таким богатством? Не оставлять же его дочери. Хочется жить на широкую ногу. Купить машину, мебель, дачу. Но тогда люди заинтересуются: на какие средства гуляет Приколото? Возникает легенда о богатом зяте, работающем на Севере, и удачной игре в денежно-вещевую лотерею. Я правильно излагаю?
Приколото был непроницаем.
— Значит, правильно. Итак, этой легенде все поверят, кроме одного человека. Слесарь Пшуков помнит два громких процесса на холодильнике. Тогда посадили две группы расхитителей народного добра. Слесарь Пшуков подозревает, что и у вас рыльце в пушку, есть у него на то основания. Ведь не случайно вы его уволили. Однако за руку вас никто не поймал. Но как только начнется «изящная жизнь» пенсионера Приколото, Пшуков заявит: мол, знаю, откуда у него эти деньги. Значит, вам мешает этот человек. Купить его, как вы купили Кулика, не удается. Более того, при встрече с вами Пшуков как-то криво улыбается. Может, спьяну, а может, и намекает кое на что? Сочувствую вам, деньги есть, а пользоваться ими невозможно — поневоле взвоешь.
