В июле 1944 года, однако, у всех на устах были другие немецкие солдаты, которые были в Сопротивлении против Гитлера. Война достигла своего перелома, империя трагически потеряла все надежды на «окончательную победу». На северо-западе Франции после удачной высадки союзников проходили тяжелые бои, на Востоке Красная армия с началом операции «Багратион» приступила к летнему наступлению, которое больше невозможно было остановить. Восточный фронт вот-вот должен был быть сломлен. Шансы заговорщиков возросли. 1 июля 1944 года предводитель Сопротивления полковник Граф Шенк фон Штауффенберг получил между тем новую должность, которая предоставила ему доступ к оперативным совещаниям Гитлера в его штаб-квартире, в так называемом волчьем логове. Штауффенберг принял твердое решение самостоятельно установить бомбу в Растенбурге. Затем, однако, — и это сыграло негативную роль в его заговорщической деятельности — он должен был вернуться из Восточной Пруссии в Берлин. Там как движущая сила он был незаменим в том, чтобы из Бендлерблока координировать мероприятия «Валькирия». Покушение должно было стать только началом — решающим был бы запуск государственного переворота. Войска резерва должны были начать движение, чтобы перейти в активное наступление в немецких военных округах и прежде всего в оккупированной Франции. Там один из союзников уже заверил Бендлерблок, что во всем будет содействовать заговору. Это был генерал Карл Генрих фон Штюльп-нагель. Уже 13 июля 1944 года он пригласил к себе коменданта гарнизона Большого Парижа Ганса Фрайхерра фон Бойнебург — Ленгсфельда[93]. Оба уже давно сошлись во мнении, что Гитлер должен был уйти. Штюльпнагель сообщил, что в ближайшее время будет проведена акция по устранению фюрера. Задача, поставленная им перед городским комендантом, была ясна. Его люди должны были точно установить места дислокации СС и СД, частные квартиры их руководителей. После начала операции «Валькирия» должны были быть установлены палачи нацистского насильственного режима.
Через семь дней, 20 июля 1944 года, во второй половине дня, Альфред Шнайдер, солдат штаба главнокомандующего «Запад», получил звонок из штаба армейского командующего во Франции, который озадачил его. Поступила странная телеграмма следующего содержания: «Фюрер Адольф Гитлер мертв. В этот час наивысшей опасности имперское правительство для поддержания законности и порядка ввело чрезвычайное военное положение…» Связные в Париже еще не знали, что в этот день около 13 часов в штаб-квартире фюрера взорвалась бомба — взорвал ее полковник Штауффенберг, который с этого момента был в бегах. «А потом поступили опровержения. Потом были телефонные переговоры. Штабы во Франции звонили друг другу: „Что ты знаешь? Что ты слышал? Получил ли ты циркуляр из Берлина и что там написано?“»
В то время как в Берлинском Бендлерблоке заговорщики уже знали, что Гитлер не получил во время покушения почти не единой царапины, в Париже царила неясность. Генерал Штюльпнагель все же был готов ко всему — вопреки сомнениям в смерти Гитлера. Он безоговорочно поддерживал заговорщиков. Так в Париже был запущен механизм, который был определен в плане «Валькирия»: «Внезапно входит один товарищ и говорит: „Внимание, мы сейчас же должны вернуться в батальон“. К югу от Парижа дислоцировался наш батальон. Там все уже было в движении. Была дана предупредительная тревога. Тогда около 20 часов капитан-врач Гескен оглашал приказ в штабе командира полка, которого на тот момент там не было. И он звучал примерно так: „На родине начались беспорядки, СД совершило переворот, Гитлер мертв. У нас есть приказ срочно произвести аресты членов гестапо и СС“», — вспоминает бывший обер-лейтенант Карл Ванд, находившийся тогда в Париже. Как отреагировали СС и СД? «Они, естественно, были шокированы. Они не рассчитывали на то, что внезапно тихой летней ночью в Париже около 10–11 часов вермахт совершит вооруженный набег и с криками „Руки вверх!“ вынудит их сдаться», — сообщает Карл Ванд в интервью ZDF. Вермахт противопоставил себя мощи национал-социализма в Париже: 1200 представителей СС и СД были арестованы. Так же как в Париже, государственный переворот должен был начаться во всех военных округах империи. Был ли план «Валькирия» гениальным ходом? Или причиной первых успехов в Париже была абсолютная решимость одного особенного человека, Карла Генриха фон Штюльпнагеля?
Между тем он тоже знал, что Гитлер жив. Но все же он ставил в этом положении ставку на предполагаемого союзника — на главнокомандующего группой армий «Запад» генерал-фельдмаршала Клюге, которому подчинялись все немецкие войска, которые вели сражения во Франции. Штюльпнагель полагал, что в западной стороне теперь могла развертываться собственная динамика — был ли Гитлер жив или мертв. Вечером 20 июля Клюге нанес ему визит в его штаб-квартире в Ла-Рош-Гийоне, чтобы просить его, буквально со слов Штюльпнагеля «встать во главе заговора во Франции». Штюльпнагель знал, что фон Ктюге имел контакты є Сопротивлением. Он надеялся на то, что, наконец, активный и знатный фельдмаршал возьмет в свои руки инициативу и вермахт закончит войну на Западном фронте. Фон Клюге должен был просить Америку и Британию о перемирии. Это было бы «решением западного вопроса», Штюльпнагель и заговорщики в вермахте часто размышляли о том, что армия должна была поставить Гитлера на Западе перед свершившимися фактами. Во время сражений в Нормандии многие командиры и солдаты поняли, что вермахт безнадежно проигрывал этому в материальном плане превосходящему его противнику. Поэтому «решение западного вопроса» предусматривало прекращение боев на Западе и отход из Франции в сторону границы с империей. Не должно было проводиться никаких консультаций с диктатором в штаб-квартире фюрера, целью был сепаратный мир с западными державами. Это тоже был своего рода переворот. Еще 15 июля Эрвин Роммель в оперативной сводке сообщил Гитлеру о бесперспективности борьбы и потребовал политических решений. Письмо заканчивалось словами: «Армия повсюду ведет героическую борьбу, однако неравная борьба идет к концу. На мой взгляд, необходимо сделать выводы из этого положения». Он тоже думал о «решении западного вопроса»; но письмо так никогда и не дошло до адресата, так как 17 июля Роммель был тяжело ранен при бомбардировке. Тем не менее его ясные слова были выражением понимания его ответственности как командующего общевойсковой частью. Уже вскоре после этого Роммель связался с Сопротивлением и заговорщиками «20 июля». Но он был настолько подозрителен, что в октябре 1944 года эмиссары Гитлера вынудили его совершить самоубийство. Но его однозначная поддержка или участие в покушении до сегодняшнего дня не вполне доказаны. Гораздо более очевидным кажется тот факт, что генерал-фельдмаршал фон Клюге проявлял, хоть и не всегда определенные, по все-таки симпатии кружку сопротивления Трескова и Штауффенберга.
Вечером 20 июля Штюльпнагель и его сотрудник полковник Цезарь фон Гофакер — кузен Штауффенберга и сторонник Сопротивления-прибыли в штаб-квартиру Клюге в Ла-Рош-Гийон. Фон Клюге точно знал, что Гитлер жив. То, что происходило тогда, описывает Вальтер фон Штюльпнагель, сын парижского заговорщика: «Мой отец и Гофакер обработали его, он хотел участвовать, но потом он произнес свое знаменитое; „Да, если бы эта свинья была мертва!“ То есть он, пожалуй, участвовал бы, но при условии, если бы Гитлер при покушении погиб, а при данных обстоятельствах он не будет этого делать». Хуже того, он усомнился в правомочности приказов Штюльпнагеля, когда тот рассказал ему о том, что в Париже уже производятся аресты руководителей СС и СД. Клюге был возмущен и позволил начальнику штаба генералу Блюментритту тут же позвонить в Париж и отозвать приказ. Но акция уже началась; после этого Клюге освободил Штюльпнагеля от занимаемой должности.
Нерешительный человек Клюге снова одержал победу, без успешного покушения он отобрал у путча последний шанс. Это определенно была правильная оценка, но она показывала и то, в чем фельдмаршал фон Клюге отличался от других заговорщиков. Они действовали в полную силу, были готовы на все. Многие из них, в том числе и совершивший покушение на Гитлера Штауффенберг, пожалуй, предвидели, что у них был очень незначительный шанс. Они даже были готовы совершить чисто символическую акцию: «Покушение должно было произойти. Любой ценой. Это больше не имеет никакой практической цели, важно то. что немецкое сопротивление решилось на значительный шаг перед миром и историей. Все остальное, по сравнению с этим, не имеет значения», — сказал на дорогу своему приятелю в Берлине Хеннинг фон Тресков, который сыграл незаменимую роль в июле 1944 года на Восточном фронте. Он и другие оппозиционеры были готовы пожертвовать ради этого собственной жизнью и репутацией в армии. Штауффенберг: «Это время, когда что-то еще делается: а тот, кто решается сделать что-то, должен осознавать, что он, возможно, войдет в историю Германии как предатель. По если он воздержится от действий, то будет предателем перед собственной совестью». Войти в историю Германии в качестве предателя — этого фон Клюге боялся больше, чем всего прочего С его отказом Штюльпнагелю путч в Париже потерпел неудачу. План «.Валькирия» до тех пор функционировал во Франции — четко организованная армия вермахта с правильными людьми во главе легко могла ликвидировать структуры нацистской власти. После покушения Штауффенберга тем не менее стало ясно, что армия была только военным фактором власти в Третьем рейхе. Политически она не могла и не хотела употребить свое влияние. Вермахт как инструмент сопротивления — все это осталось сокровенной мечтой оптимистично настроенных заговорщиков.
