И мы пошли. Скрипач немного впереди, а мы сзади и по бокам. Молча. Я чувствовал себя ужасно по-дурацки. А Юрка вроде бы ничего. Спросил у мальчика:
— Ты откуда взялся? Мы всех в округе знаем.
— Мы из Приморска приехали. Папа будет поликлиникой заведовать, вон той, — мальчик мотнул головой назад..
— Ух ты… — сказал Юрка с насмешливым уважением. — А что, в Приморске все с бантиками ходят?
— Нет, — отозвался мальчик. — Там ходят без бантиков. Просто я сейчас занимаюсь у одного… у дедушкиного друга. Он старый музыкант и любит, чтобы ученики всегда были, как на концерте. Мне это не трудно, а он доволен.
Юркины насмешки как-то усыхали от этих спокойных ответов. И всё же Юрка сказал:
— Не забудь снять, когда пойдёшь обратно.
— Да, сниму.
Он жил в новом двухэтажном доме с полукруглыми окнами. У нас в Старогорске много таких понастроено: разноцветных, небольших, квартир на восемь. Перед каждым — газон с низеньким пластмассовым штакетником.
Мальчик сказал нам:
— Я быстро… — и скрылся за дверью высокого крыльца.
Мы сели на штакетник.
— Глупо, — сказал я.
— Что глупо? — огрызнулся Юрка.
— Сидим здесь без толку, а там Глеб ждёт. И Ерёма, наверно, пришёл.
— Ну и подождут. Надо же опыт до конца довести.
— Какой опыт?
— Психологический. Выйдет Ниня или нет.
По правде говоря, мне тоже было интересно: выйдет ли? И хотелось, чтобы мальчик вышел. Назло Юрке…
Распахнулась дверь. Я обрадованно привстал. Но это был не скрипач. Вышла женщина в красном платье и соломенной шляпе. Оглянулась на нас.
— Мальчики, вы, наверно, моего сына поджидаете?
Самое время было сыграть отбой. Я уже прикинул: кувырок назад, а там через траву и в переулок. Но она сказала:
— Он просил подождать две минутки. У нас вешалка в коридоре сорвалась, он прибивает.
Женщина, улыбаясь, подошла к нам. Юрка незаметно саданул меня локтем в бок: встань, дубина. Когда надо, он умел себя вести. Мы поднялись. Я виновато затоптался, захотелось куда-нибудь спрятать босые ноги. Мать скрипача посмотрела на них, улыбнулась и объяснила :
— Он сказал: «Там два моих товарища сидят, пусть не уходят…» А почему вы не зашли в дом?
— В другой раз, — вежливо отозвался Юрка. — Спасибо.
Она опять улыбнулась нам и пошла вдоль газона. Красивая такая, молодая. Вроде моей мамы. Юрка опустил голову и досадливо шевелил щекой.
И в эту минуту появился наш музыкант.
Конечно, уже без бантика. И вообще без концертного наряда. В синей майке, в мятых шортиках от летней школьной формы, в потрёпанных кедах. Встал перед нами, опустил руки и сказал:
— Ну вот… — И посмотрел хмуро. — Куда пойдём?
— Зачем? — удивился я.
— Как зачем? «Разговаривать».
— Можно и здесь, — неловко проговорил Юрка. — Ты скажи вот что… С чего ты нас в товарищи записал? Матери сказал…
— А что я должен был сказать? «Мама, там два мальчика драться со мной пришли, попроси их подождать». Да?
— Да кто с тобой драться собирался?.. — насупленно произнёс Юрка.
— А что, нет? — Он глянул довольно дерзко. — Пожалуйста. Вы же сами хотели.
— У нас двое на одного не нападают, — сказал я.
— Нигде не нападают. Значит, по очереди?
— Да ну тебя, — вздохнул Юрка. — У меня с тобой силы разные. Если хочешь, давай с ним. — Он кивнул на меня.
— С какой стати! — возмутился я.
Юрка вдруг засмеялся. Я сердито посмотрел на него и спросил у мальчика:
— Тебя как зовут?
Он шевельнул губами, будто улыбнуться хотел и раздумал. Опустил глаза и сказал:
— Янка.
Честное слово, за полсекунды до этого я уже знал, что он — Янка. Сам не понимаю почему. Будто шепнул кто-то. А может, незаметно шевельнулось воспоминание про книжку, которую я когда-то читал? Старая такая книжка, называется «Янка-музыкант». Или Янко? Не помню… О крепостном мальчишке, которого забил до смерти помещик.
Конечно, этот Янка был непохож на крепостного. Но тоже скрипач. И такой беззащитный на вид. У меня почти никакой мускулатуры, а у него даже по сравнению со мной руки как спички. А ещё драться хотел…
— Ян-ка… — машинально повторил я. Шёпотом.
А Юрка сказал с заминкой:
— Имя какое-то… не здешнее.
— Меня дедушка так назвал, — объяснил мальчик и зацарапал кедом тротуар. — Дедушка с Балтийского моря родом, ну и вот… Полное имя Ян. А Янка — это так, пока…
Я подумал про своего деда и спросил Янку:
— А твой дедушка кем был? Скрипичным мастером?
— Почему «был»? Он и сейчас есть, он врач. Ну и мастер тоже… Он скрипки всю жизнь делает. Ему даже Лев Сайский скрипку заказывал.
Я понятия не имел, кто такой Лев Сайский. Но Юрка поднял брови, будто сказал про себя: «Ого!» И спросил:
— А твою скрипку он специально для тебя делал?
— Да… Сразу, как я родился.
— А ты давно учишься играть?
Янка улыбнулся:
— Ну… наверно, да. Всю жизнь.
— Значит, тебя не заставляют? Ты сам? — поинтересовался я.
— Кто меня может заставлять? — Глаза у Янки распахнулись от удивления.
Я вспомнил, как три года назад тётя Вика и бабушка пытались записать меня в музыкальную школу. Рёву было…
— Я сам… — сказал Янка. — Я если долго не играю, то просто… ну, как будто не живу.
Юрка посопел и проговорил нерешительно:
— Тогда конечно… А сегодня ты много играл?
— Я не знаю… Наверно, да.
— А ещё можешь? — совсем тихо спросил Юрка.
Янка обрадованно вскинул глаза:
— Я хоть сколько могу! Пошли ко мне! Вы хотите?
Я не знал, хочу ли. Но Юрка почему-то хотел. И сам Янка весь прямо засветился.
Но Юрка вдруг насупился:
— Да ладно, потом. Дела у нас.
Я понял, что он стесняется своего балахонистого наряда. И подумал, что и сам не гожусь для гостей.
Янка сказал быстро:
— У нас дома никого нет. Пойдём!
Бабушка говорит, что я ничего не понимаю в музыке. Потому что когда по радио играют сонату Бетховена, я могу свистеть разбойничьи куплеты из фильма «Замок на Чёрном острове» (свистеть вообще неприлично, а при Бетховене… О, этот ребёнок!). Ну, не понимаю, и не надо. Что теперь делать?
То, что играл Янка, я тоже не понял и не запомнил. Сперва мне понравилось, как струны пропели: та-а… та-та-а… Будто и не струны, а трубач в летнем лагере. Но дальше музыка взвилась, закружилась — не уследишь, не разберёшь. И я от неё отключился. Но всё равно мне очень понравилось, как играет Янка. Смотреть на него нравилось.
Мы сидели на пустой веранде с разноцветными окнами. У стены, прямо на полу, сидели. А Янка стоял посредине. То есть он не стоял, а будто летел вместе со своей музыкой. Солнце косо било в жёлтые и красные стёклышки, и мимо Янки словно неслись на быстром ветру яркие осенние листья. Чёрный смычок рвал воздух над блестящей скрипкой, пальцы летали над грифом, волосы у Янки растрепались, пряжка на пояске съехала набок, майка сбилась выше живота, но это было не смешно нисколечко…
Мне вдруг показалось, что Янка мчится, стоя на спине золотистой лошади…
В музыке опять прозвучали те ноты, с которых началась мелодия. Как сигнал. И Янка опустил смычок. Откинул волосы. У него на лбу и на горле блестели крошечные капельки.
Юрка сидел, скорчившись. Поставил на колени кулаки, на кулаки положил подбородок. Глядел на Янку из-под волос.
— Вот… — тихонько выдохнул Янка.
— Это что было? — спросил Юрка, не шевелясь. — Тадеуш Левский?
Янка чуть улыбнулся:
— Нет… Это дедушка написал. И я немножко. Мы вместе…
— Вот я и смотрю: что-то совсем незнакомое, — полушёпотом сказал Юрка. Я удивлённо покосился на него.
Янка поправил майку, почесал смычком ногу, облизнул губы. Вскинул голову:
— Ещё?
И спохватился:
— Ой, вам же надо идти. Да?
Юрка лопатками оттолкнулся от стены и вскочил.
— Да, — сказал он. — Хочешь с нами?
Янка не спросил: куда? Не спросил: зачем? Сразу ответил:
— Хочу.
Мы вышли на крыльцо. Уже совсем вечерело. Солнце делалось кирпичным и проваливалось в гущу тополей на станции. Я сказал Янке:
— Мы домой поздно вернемся. Тебе не попадёт?
(Про себя-то я точно знал, что попадёт.)
Янка удивился:
— Почему? Мне хоть до какого часа бегать разрешают, я человек вольный… Только я дедушке записку оставлю, ладно?
Он опять убежал в дом. Юрка задумчиво сказал ему вслед:
— Вот это игра у парня.
— Не знал, что ты такой любитель музыки…
— Ты много не знал, — усмехнулся Юрка. — В Нейске из меня делали всесторонне развитого ребёнка.
— Поэтому ты и сбежал?
— Ты же знаешь, что не поэтому, — ответил он сумрачно.
Я прикусил язык. Потом примирительно спросил:
— А что, Янка в самом деле здорово играет? Я ведь не разбираюсь…
