- И, наконец, мой генерал... - тут Анри на мгновение замялся. Он не знал, в какой форме следует сделать эту последнюю часть доклада, касающуюся деятельности верховного комиссара Французского Марокко Пейрутона, направленной к поддержке испанских мятежников. У Анри были основания предполагать, что между Леганье и Пейрутоном существует связь, не проходящая по каналам французской разведки и не находящая отражения в секретных досье Второго бюро.
Предположения Анри были верны: Леганье связывали с Пейрутоном не только старые дружеские отношения, но и общие интересы коллег по фашистской организации де ла Рокка. Тем не менее Леганье слушал Анри с таким видом, словно для него было новостью, что Пейрутон снабжает Франко деньгами, что через формально закрытую границу Французского Марокко идут эшелоны с зерном; что из Меццаны в Чечауэн и из Берканы в Мелилью то и дело отправляются транспорты с припасами для франкистских мятежников; что вербовщикам Франко открыт доступ во Французское Марокко.
Все это отлично знал Леганье, но он не предполагал, что это известно и сотрудникам французской разведки. Эта осведомленность Второго бюро не доставила ему никакого удовольствия. Его собственная деятельность по линии кагуляров была его частным делом.
Леганье переместил пенсне с носа на палец и многозначительно помолчал. Потом, меняя тему, проговорил:
- Если бы мы с вами могли разгадать источник информации этого Роу, а? Сведения настолько точны и идут так глубоко, будто информатором является... сам Александер...
- О-о! - произнес пораженный Анри. Такое предположение в отношении начальника абвера казалось ему абсурдным. Его не стоило даже отрицать. - Это была, вероятно, просто шутка?
- Вот именно, - согласился Леганье. - Это была простая шутка... А теперь дело: по моим данным, из Советского Союза в Испанию выехал некий венгр по имени Барток с намерением вступить в армию Испанской республики. Это не простой солдат и не рядовой коммунист. Он едет на большие роли. Необходимо не выпускать его из виду. Этот человек может быть уже в Париже. К сожалению, я не знаю, под какой фамилией он едет. Но, если он действительно уже здесь, - вы его без труда найдете сегодня на велодроме. Там состоится митинг коммунистов, на котором выступит эта испанка Ибаррури. Там же вы увидите этого господина... Ну, того самого, которого вы заагентурили вчера.
- Кеша, мой генерал?
- Вот именно... Он приколет к шляпе Бартока красную гвоздику.
10
Зинн с жадностью следил за каждым движением Долорес. Теперь он видел не актрису в костюме Пассионарии, а живую Долорес Ибаррури. На ней действительно было такое же простое черное платье, как тогда на русской актрисе. Она действительно была олицетворением пламенной энергии. Пассионария!.. Дышащее благородством, подвижное лицо испанки отражало владевший ею нервный подъем. Ее волнение передавалось всем, кто ее видел, не говоря уже о тех, на ком хотя бы случайно останавливался ее взгляд.
Стараясь казаться спокойной, хотя это ей плохо удавалось, Долорес двигалась сквозь толпу журналистов. Иногда она улыбалась, - когда задаваемые ей вопросы казались слишком наивными. На дерзкие вопросы правых газетчиков она отвечала пренебрежительным молчанием.
То и дело перед ее лицом вспыхивали ручные лампы фотографов.
Зинн, вместе с Матраи сидевший в ложе у самой трибуны, с нескрываемым восхищением смотрел на Долорес. Он представлял себе чувства, которые она должна была испытать сегодня. Здесь, в колыбели французской революции, в столице Народного фронта, в городе старых пролетарских традиций, она имела право рассчитывать на сочувствие. Сердца парижан не могли не откликнуться на призыв испанского народа. Зинн понимал, что Ибаррури ехала сюда с законной уверенностью в успехе своей миссии. Если ей и не удастся, так же как не удалось дель Вайо, пробить брешь в стене так называемого "невмешательства", то братская рука французов должна будет помочь республике. Правительство французских социалистов должно будет хотя бы сделать вид, что ничего не видит, если оно не захочет само помочь испанским братьям. Иначе не могло быть!
Зинн взглянул на Матраи. Тот казался спокойным, хотя Зинн отлично знал, что такая же буря, какая бушует в его собственной груди, клокочет и в груди его друга. Просто человек умеет держать себя в руках. У Иштвана... то-есть у Тибора, железный характер, несмотря на добродушную физиономию и ласковые глаза. Это настоящий человек!
Долорес прошла совсем близко от ложи. Зинн услышал ее сильный грудной голос. Она говорила какому-то журналисту:
- Я спешу уехать. На родине разыгрывается трагедия моего народа. Мне хотелось бы, чтобы она скорее кончилась, но для этого нужна помощь. Помощи всех, кто ненавидит фашизм... А мое место в Испании, меня там ждут. У меня очень мало времени.
Когда Пассионария появилась на трибуне и ее стало видно всему велодрому, овация возникла, как внезапный ураган. Казалось, рукоплескания и крики опрокинут стены. Слушатели вскакивали на скамьи и тянулись к испанке, словно желая заключить ее сразу в несколько тысяч братских объятий. Это был рабочий Париж - Париж предместий и заводов, Париж простых людей.
Долорес стояла с гордо поднятой прекрасной головой - живое олицетворение народной Испании. Испанские флаги вперемежку с французскими спускались за спиною Долорес к ее голове. Цветные полотнища шевелились, как если бы до них доходило взволнованное дыхание толпы.
На велодроме становилось тише. Рукоплескания короткими шквалами проносились над трибуной. Наконец все стихло.
Голос Пассионарии сразу захватил толпу:
- Мы пришли к тебе, народ Парижа, к тебе, овладевшему Бастилией и сражавшемуся за дело Коммуны...
Она сделала паузу, как бы давая слушателям время вспомнить, что они потомки санкюлотов, сыновья и внуки парижских коммунаров.
Пассионария говорила о мужестве испанцев, о героизме бойцов, не имеющих подчас иного оружия, кроме храбрости и преданности свободе. Она говорила о разрушенных городах, о тысячах расстрелянных, о замученных пленных, об изнасилованных женщинах, о растерзанных стариках, о детях, вздетых на штыки марокканцев. Слезы текли по лицам не только женщин. Голос Пассионарии звучал негодованием и уверенностью в победе:
- Испанский народ победит, ибо сражается за свои идеалы. Но испанский народ, ценя симпатии и солидарность французского народа, с горечью узнал, что правительство Французской республики не идет навстречу законному правительству демократической Испании. Надо прийти на помощь испанскому народу! Он борется на фронте свободы и отстаивает своею кровью дело мира против фашизма и зачинщиков второй мировой войны.
С трибуны раздался призыв:
- Самолетов для Испании! Пушек Испанской республике!
Голос Долорес гремел все громче:
- Дайте нам самолеты! Весь народ Испании поднялся на защиту республики, но ему нужно оружие. Дайте нам оружие!
- Оружие Испании! - подхватили на скамьях.
А Долорес:
- Народ демократической Франции, народ, боровшийся за свободу и права человека, берегись! Сегодня мы, а завтра твой черед! Пусть ваши мужчины дадут нам оружие. Мы не просим бойцов, нам нужно только оружие. Винтовок, пушек, самолетов бойцам свободы! Дайте же нам самолеты!
У нее был могучий голос оратора, но и его не стало слышно. Слушатели вскакивали с мест.
- Оружие Испании!..
Толпа устремилась к трибуне. Перескакивая через скамейки, слушатели спускались с амфитеатра. Пассионария стояла с поднятыми руками. Скоро ее не стало видно, но вот она снова появилась над толпою, поднятая на руках людей. Ее несли к выходу с криками:
- Самолетов Испании! Дайте Испании оружие!
Испанские флаги с трибуны исчезли. Они реяли уже над головами толпы, хлынувшей с велодрома. Зинн тронул Матраи за плечо:
- Пойдем?
Матраи вздрогнул, словно его неожиданно вывели из задумчивости.
- Дадим схлынуть народу... Мне нужно поговорить с Ибаррури.
Матраи подошел к барьеру ложи, стараясь взглядом отыскать Пассионарию.
Протискиваясь сквозь толпу, к ложе приближался Кеш.
Он помахал шляпой, и Зинн заметил заткнутую за ее ленту красную гвоздику.
- Как вам это нравится, какой успех, а?! - крикнул Кеш Зинну, словно старому знакомому, и хлопнул по плечу Матраи. - У тебя недостаточно праздничный вид для такого дня! - Он выдернул гвоздику из-за своей ленты и воткнул ее за ленту на шляпе Матраи. - Вот твоя кокарда. Кокарда революции, мой генерал! - И, шутовски отдав честь, он нырнул в толпу.
Зинну показалось, что несколько типов в сдвинутых на ухо синих беретах - форме деларокковцев - наблюдали за этой сценой. Шум за ложей отвлек его внимание: у выхода синие береты затевали драку с группой рабочих. Зинн подался было телом в ту сторону, но на его плечо легла тяжелая рука Матраи.
