Хилли покачивала головой. В такт долетающим до них звукам гитары. «„Попкорн“», — сказала она.
«Прости?»
«„Попкорн“, — повторила Хилли, — песня, которую играет Ионни, называется „Попкорн“. Мне нравится. Между прочим, сыграть ее на гитаре совсем непросто».
«Да, — сказал Виктор, — в общем, я обеими руками схватился за руль, крепко держал, машина медленно катила по дороге, отец изучал карту. До тех пор дорога все время шла прямо, а тут неожиданно возник поворот. Я был в отчаянии. Испугался, вспотел. Как поступить?»
«Ты же не всерьез спрашиваешь?»
«Послушай: отец сказал, чтобы я держал руль. Не сказал, чтобы я рулил. Это же разные вещи — держать руль и рулить. Я очень-очень хотел быть послушным пай-мальчиком, хотел доказать отцу, что на меня можно положиться. И раз он говорит, держи руль, я держу руль, и будь что будет».
Хилли покачивала головой. Слушала ли она?
«Пойми! Ребенку можно приказать: держи руль! А тем самым дать ему сигнал: я тебе кое-что доверяю! Но ты никогда не скажешь ребенку: порули-ка немного вместо меня, будь добр! Я имею в виду, любому ребенку ясно: рулить, по-настоящему вести машину — привилегия взрослых!»
«Поп-поп-поп-поп-поп-поп-поп!»
«Что?»
«Песня, — сказала Хилли, — она мне нравится!»
«Н-да. В общем, у меня душа ушла в пятки от страха. Машина медленно катила по прямой, я крепко держал руль, а впереди виднелся поворот. Я знал: если отец сейчас не поднимет голову, мы съедем с дороги, свалимся в кювет. И понимал, что надо повернуть руль. Но отец не велел рулить, велел держать руль! Можно бы, конечно, сказать: папа! Там поворот! Да только я онемел. Был так поглощен великой задачей держать руль, не разочаровывать отца, показать, что я способен выполнить поставленную задачу, а там будь что будет! С другой же стороны, я понимал: надо рулить! И я…»
«Повернул руль!»
«Нет. Упрямо его держал. Тут отец, к счастью, поднял глаза от карты, в последнюю секунду успел вывернуть руль, машина чиркнула по краю кювета, выехала на дорогу, а отец сказал: поверить не могу, что мой сын такой дурень. Тебя, случайно, не подменили в больнице?»
«Пошли, давай пересядем к ребятам!»
Виктор не сумел произвести впечатление на Хилли. И когда они встали и направились к беспощадной гитаре, игравшей «House of the Rising Sun», опять упрямо подумал: он же не сказал, чтобы я рулил, он велел крепко держать руль! А ты спросила, о чем я думаю, а вовсе не о том, чего мне хочется.
«Отвези меня домой!»— сказал он Мистеру Оксфорду.
Виктор отхлебнул глоток красного вина, передал бутылку Хильдегунде, которая иронически усмехалась. Тем самым уголком рта.
— В сущности, — сказал он и рыгнул, — безразлично, говорим ли мы сейчас о тысяча девятьсот семьдесят втором годе или о тысяча шестьсот двадцать втором. То и другое — история, в сущности, словно кратеры на чужой планете!
— Тебя на философию потянуло!
— Нет, я просто говорю как профессиональный историк, — сказал он, чуть ли не прокричал — успел привыкнуть за длинным столом «Золотого тельца».
— Не кричи, пожалуйста!
— Конечно. Извини! — отозвался он, почти заговорщицким шепотом. — История, нет, историография в последнее время функционирует именно так: сорокалетний рассказывает с авторитетностью пережившего то, о чем семнадцатилетний уверенно рассказывал как о пережитом в двенадцать лет. Понятно?
— Нет!
— Помнишь нашу притчу о кольце?
— Нет!
Хильдегунда лгала. Вот сейчас она прижалась к нему. Наконец-то. Хотя нет. Просто поворот. Центробежная сила. Виктор спросил себя, не потому ли так восхищается Хильдегундой, что она всегда способна перевернуть физику с ног на голову: сумела развить центробежную силу, прежде чем жизнь сделала поворот.
Так называемая притча о кольце, по сути, была банальной историей, простым недоразумением. Нужно быть семнадцатилетними, причем именно в те времена, и принадлежать к двум разным мирам, чтобы подобное переживание могло оставить глубокий кратер по меньшей мере в одном из двух миров.
Быть счастливым очень просто, усвоил Виктор, достаточно с воодушевлением включиться в общий хор, когда Йонни пел «Born to Be Wild». Усвоил он и еще кое-что: это блаженство называется «жизнерадостность». Наконец-то у него есть жизнерадостность. Ночные вылазки вошли в привычку, все уже наизусть знали тексты Йонниных песен. Йонни сделался предметом обихода, музыкальным автоматом, как Валленберг — такси. Теперь к привычным восторгам примешивалась грусть: лето шло к концу. Виктор нервозно наблюдал, как все ускорили темп, последний рывок перед финишем. Финиш именовался «опытом». А он ни разу даже не дотронулся до Хилли. Не поцеловал ее. Впрочем, он не жаловался, уже был счастлив, если она сидела рядом и слушала его, а выслушать ей пришлось немало, ведь он боялся молчания. Если они оба станут молчать, что тогда? Тогда немедля возникало напряжение. Перенапряжение, до того сильное, что безмолвный взгляд мог пустить его в распыл. Но теперь напряжение возникало, даже когда он говорил. Потому что вокруг почти не разговаривали. Последний рывок, спурт. Там пели, целовались, обнимались — и исчезали. Поначалу вокруг Йонни сидело три десятка ребят, теперь же — максимум половина, меньше половины, намного меньше. Горстка. А остальные? Виктор разглядывал свои руки. Почему он не мог протянуть руку, схватить? «Somebody in Love». Виктор громко пел вместе со всеми. Жизнерадостность.
«Слушай, — сказала Хилли, — английское произношение у тебя вправду очень хорошее, но поешь ты жутко фальшиво, просто уши вянут! Не умеешь петь, так лучше помалкивай!» Очень мило, что Хилли сперва похвалила его, а уж потом уничтожила. Ясное дело, она обожала Йонни. Хотела слушать одного Йонни. Не желала больше сидеть с Виктором в стороне, слушая музыку на расстоянии, не желала с ним разговаривать. Слушать его. Ей хотелось сидеть в кругу, возле Йонни. Виктор понял это еще и по тому, как Йонни ее игнорировал, прежде чем исчез вместе с ней.
В фильмах, которые Виктор на каникулах видел в свой глазок, герои всегда признавались в любви, вручали кольцо, и лишь затем мужчина получал избавительный поцелуй. А если ему, что бывало редко, попадал в руки номер «Браво», то д-р Зоммер, якобы отвечая на письмо некоего Кая-Уве (16 лет) из Равенсбурга или Ханса-Дитера (17 лет) из Букстехуде, советовал: «Нет, твоя подружка не фригидна, если не целует тебя! Сперва ты должен показать, какие чувства к ней испытываешь, тогда все остальное произойдет само собой!»
Как Йонни это сделал? Как показал, какие чувства к ней испытывает? Может, Хилли решила, что этот музыкальный автомат играл только для нее? А если да, то как Иоганн Гёльс, по прозвищу Йонни Гитара, это сделал? Себялюбивый юнец, в свои семнадцать уже непомерно толстый, которого, если не знать, что в свое время он станет ресторатором, можно было принять за будущего серийного убийцу, а фамилия — ну точь-в-точь название провинциальной австрийской железнодорожной станции. Гёльс! Остановка одна минута!
«Summertime Blues». Петь так и так нельзя, Виктор встал, сделал несколько шагов, разучивая, каково быть существом глубоким и трагическим, — и вдруг заметил, как в траве что-то блеснуло. Он замер, присмотрелся. Светлячок? Шпилька? Нет. Нет. В ночном свете что-то поблескивало… он нагнулся, поднял, рассмотрел то, что сверкало на ладони, это был — знак судьбы. Подарок Провидения. Послание от д-ра Зоммера.
Вот так. Конечно, все, что Виктор до тех пор переживал и воспринимал как необыкновенное, на самом деле было весьма банально, однако же сейчас именно банальному суждено сделаться по-настоящему необыкновенным — в переживании, в ощущении, а также и в своеобразных последствиях. Виктор нашел кольцо. Странное кольцо, но он ведь в подобных вещах не разбирался! Вероятно, модное украшение. Тем лучше. Кое-что современное, новинка моды. Теперь он может показать. Какие чувства к ней испытывает. А все остальное произойдет само собой. Недолго думая, Виктор подошел к Хилли, взял ее руку, надел ей на палец кольцо и сказал — не «я тебя люблю!», на это он тогда не осмелился, а произнес словно эхо своих размышлений: «Вот какие чувства я к тебе испытываю!»
Как реагирует девушка, когда юноша со словами «Вот какие чувства я к тебе испытываю!» надевает ей на палец мусор, как реагирует девушка на отброс, врученный с заявлением: «Вот что ты для меня значишь!»
Виктор начал вытеснять Хиллины слова, еще когда она их произносила. Йонни играл «Neanderthal Man» группы «Хотлегз», а Мистер Оксфорд крикнул: «Come on, дуралей, отвезу тебя домой!»
Виктор не знал, что это было кольцо от банки с колой или с пивом, кольцо-открывалка, откуда ему это знать? В интернате напитков в банках не было. Он не знал, честное слово! Он подумал — кольцо! Это наверняка что-то значит. А она подумала — мусор! Это наверняка что-то значит.
