И не ошиблись. У крайнего дома стояла подвода.
Мальчишка в синей линялой майке, поправляя хомут, приветливо кивал подбегающим.
— Сразу все не садитесь… Всех прокачу, только не сразу.
Я подивился умению и спокойствию, с какими «кучер» навел порядок. Редкого взрослого человека возбужденная детвора послушалась бы с такой же готовностью, как этого светловолосого мальчугана лет одиннадцати.
— Сразу вернусь и всех прокачу, — сказал Сашка и дернул вожжи.
Повозка с чинно сидевшими пассажирами и стоявшим на передке возницей тронулась по деревне. Теперь уже взрослые люди окликали парнишку:
— Саша, есть что-нибудь?
Мальчишка либо деловито и весело говорил: «Пишут…», либо доставал из сумки газету или письмо…
Деревня Глазово небольшая. Минут через двадцать подвода вернулась. Первая партия пассажиров спорхнула с телеги, и Сашка повез вдоль села остальных.
Когда он вернулся, мы с приятелем попросили и нас прокатить. Сашка не удивился, только спросил:
— А скоко время сейчас?
Я показал часы.
— Садитесь…
Мать Сашки, Надежда Константиновна Гераськина, — почтальон. От главной почты в Липицах она объезжает или обходит еще четыре деревни: Лесничество, Зайцево, Якушино, Глазово.
Этим летом Сашка вызвался помогать матери. Если почта невелика, Сашка садится на велосипед, но часто он запрягает совхозного мерина Мальчика, и тогда появление почтальона вызывает в каждой деревне особую радость.
— Сашка приехал! Сашка приехал!..
Осенью Саня Гераськин пойдет учиться в четвертый класс. Он признался: сам никому еще не писал и писем на свое имя в деревне Зайцево тоже не получал. Но он хорошо уже знает: все любят получать письма.
Всем, кто пишет в деревни Якушино, Зайцево, Глазово и Лесничество, приятно, наверное, будет представить: поездом, самолетом, автомобилем идет письмо, а потом тихими перелесками везет его на лошадке работящий мальчишка. Ему первому достается радость от ваших вестей: «Сашка приехал!»
Пятый член экспедиции
— Пусть обо всем расскажет сам Дима, — сказал отец.
Расстелили на столе карту, и Дима, облизав с пальца варенье, показал:
— Вот тут мы были — Дальний Восток, Чукотка…
Потом погасили свет, и Дима, управляя проектором, показал на экране цветные снимки, которые он и сделал, все по порядку: острова в заливе Петра Великого, морские звезды, бакланы на скалах, потом желтого цвета тундра, летящая стая гусей, гнездо кулика, лагерь экспедиции, маленькие, с Димин ноготь, лепестки нежных полярных маков.
— Как жили вы там, в экспедиции?
— Ну как… — говорит Дима, — спали в мешках, ели, ходили записывать голоса птиц, фотографировали, сушили у огня сапоги, летали на вертолете.
— Признайся, тебе ведь хотелось домой, вот сюда, на диван? Варенья, небось, хотелось?
— Варенье там было, — говорит Дима, — и домой два раза хотелось. Но я никому не сказал.
Гляжу на отца, и тот подтверждает:
— Не хныкал ни разу. Была однажды возможность с улетавшим в Москву коллегой отправить и Диму, но он отказался. Единственный раз заревел: не хочу!
Четверо взрослых людей — ученые-орнитологи — два с лишним месяца провели в экспедиции. Пятым был Дима Вепринцев. Ему семь лет, и я с любопытством разглядываю мальчишку, представляя житье-бытье в тундре, где даже в июле бывает снег. Не всякий взрослый способен там выдержать постоянную мокроту под ногами, безлюдье, ночлег в палатке, дожди, нашествие комаров, еду из банок, ожидание вертолета. Дима все это выдержал. И, по словам одного из участников экспедиции, отличался от взрослых лишь тем, что «у нас росла борода, а у него нет».
У взрослых было задание изучать и записывать голоса птиц. Дима вместе с ними рано вставал и, бывали дни, проходил по тундре до пятнадцати километров. Конечно, занятия взрослых ему временами надоедали. Но он сам находил занятия для себя: измерял след медведя, подползал к гнездам уток и куликов — «я маленький, и они меня не боялись», гонял песцов и кормил жившего рядом с лагерем лемминга.
— Дима, ну хоть чего-нибудь ты боялся?
Дима вздыхает, не в силах сознаться, что думал о тиграх и об орлах, «которые взрослых поднять не могут, а я ведь маленький». Но это было в самом начале. И никто не знал этой тайны, кроме отца.
В вертолет Дима залезал с удовольствием, уверенный, «если есть запасная бочка горючего, то ничего с вертолетом случиться не может».
Ничего и не случилось. Вертолет летал хорошо. Никто из взрослых вверху не догадался «притронуться к туче», а Дима это проделал. «Я высунул руку в окошко. Туча — она, как туман, мокрая и холодная».
Когда прилетели из тундры в поселок, где есть магазин, и отец спросил, что купить, Дима сказал: «Пирожного, а если пирожного нет, то хлеба».
Я знаю Диму со дня рождения и, хотя удивился необычному путешествию, должен сказать: парень был к нему подготовлен. Будь иначе, отец не взял бы его и мать бы не отпустила. В присутствии отца и матери я спросил семилетнего путешественника, что он умеет делать. Вот что я записал: «Умею ездить на велосипеде, грести в лодке, ходить на лыжах, жарить яичницу, фотографировать, разжигать костер, мыть посуду после еды, заступиться за младшего брата Кирилла, включать и выключать магнитофон…» Не боится Дима ночью остаться в машине, когда отец углубляется в лес записывать птиц, не боится грозы, мышей, лягушек, ящериц, тараканов. Он различает десятка два птиц и столько же разных растений. Он много ходил с отцом по болотам в специально склеенных для него резиновых сапогах. Когда его брали в дальнюю экспедицию, знали: не подведет. И он не подвел.
Огорчилась лишь мама: обещал ей писать, но там заленился. И дневник его кончился там же, где и начался. «Когда я ехал в Москву, на полях уже начали сажать огурцы». Это и все, что записано в дневнике.
Вернулся Дима домой, когда уже поспевала малина. Мы вместе искали ее по оврагу возле Оки. Заодно как следует вымыли и просушили обувку, в которой Дима ходил по Чукотке…
Мне кажется важным это все рассказать. И не для того, разумеется, чтобы детишек брали в дальние экспедиции (от этого даже надо предостеречь: экспедиция — дело очень серьезное, и путешествие Димы — особый случай).
Важно увидеть: не с возраста, когда призывают в армию, человека надо растить мужчиной, а с первых его шагов. Здоровье, выносливость, любознательность в теплицах не получают. Жизнеспособность, крепкий росток зеленеет и крепнет только в открытом грунте под ветром и солнцем… Тут, на Оке, рассказали о лагере, где восьмиклассников из санаторного типа жилья на машинах возили «в лесной поход». Палатки для этих ребят ставили загодя взрослые… Это и есть теплица. Вот почему интересно было узнать, как путешествовал Дима на восьмом году своей жизни.
Фото автора. Московская область, Серпуховский район.
7 августа 1977 г.
Книга и время
С председателем ГОСКОМИЗДАТА СССР Б. И. Стукалиным беседует наш корреспондент В. ПЕСКОВ
Вопрос: Борис Иванович, нас называют «читающим народом». Что стоит за этими словами?
Ответ: «Читающий народ» — не просто удачная метафора. Это концентрированное выражение духовных запросов людей. За этими словами — важнейшее достижение нашего строя: народ стал грамотным, народ создал свою огромную книжную индустрию, народ продолжает учиться, духовно обогащаться. И нам всегда важно помнить истоки этого процесса. В царской России три человека из четырех были неграмотными.
На каждую сотню людей издавалось 62 книги. Сейчас грамотны все. И на сотню людей в год издается почти семьсот книг.
В.: Особенности издательского дела в нашей стране… Что главное следует подчеркнуть?
О.: Народность, демократичность, верность ленинским принципам партийности, высокой идейности — вот наиболее характерные черты советского книгоиздания. Задолго до победы Октября В. И. Ленин писал о том, что литература нового общества «…будет служить не пресыщенной героине, не скучающим и страдающим от ожирения «верхним десяти тысячам», а миллионам и десяткам миллионов трудящихся, которые составляют цвет страны, ее силу, ее будущность». Это предвидение давно уже стало реальностью жизни.
И еще одна важная особенность нашей издательской системы. Она — подлинно интернациональна. Нашу страну населяют более ста различных наций и народностей. Некоторые народы только после Октябрьской революции обрели письменность. И сразу книга всюду стала потребностью. Эту потребность мы стараемся удовлетворить, каким бы малым ни был народ. Например, чукчей всего тринадцать с половиной тысяч, эвенков — немногим более двадцати пяти тысяч, ненцев — двадцать восемь тысяч. Но эти народы, как и все остальные, имеют на своем языке и учебники, и художественную литературу.
