ходить, она в больницу ложиться не хочет, а опухоль в головном мозге у нее не прогрессирует. По поводу грыжи первый раз слышу».
И тут я вспомнил Николая Угодника, единственного помощника сестры. Прожила Тамара Павловна 81 год. Умерла в 2011 году.
Суд над колхозниками
Дорогой товарищ Сталин,
синие порточки.
Нам в колхозе за работу
ставят только точки.
Шел 1943 год. Время военное. Законы суровые. В районе Пильны Горьковской области судили крестьян, которые за год не выработали в колхозе минимальную норму — 180 трудодней. Ответчиками в основном были женщины из разных сел — Тенекаево, Княжиха, Мамешево и других населенных пунктов. Целый зал. Тогда почти у всех жителей семьи были большие. Поэтому некоторые многодетные родители старались убежать из колхоза (поскольку там работали за «палочки») и шли работать туда, где хоть мало-мальски платили — то продуктами, то деньгами: в «Заготзерно», на железную дорогу, в «Заготскот». И вот за это теперь крестьяне отвечали. К столу, за которым сидел судья, подходили по отдельности.
Дошла очередь до сельчанки Бакумовой Дуняши. Судья строго спросил ее: «А вы почему не выработали норму?» Дуняша была женщиной средних лет — красивая, крупная, крепкая. На сенокосе, бывало, стога метала не хуже хорошего мужика. Она тоже ходила на побочные работы. Ответила судье: «У меня восемь детей. Сама девятая. Муж на фронте. Если я буду работать только в колхозе, чем же мне кормить такую ораву? Мы очень бедно живем».
Судья был небольшого роста, лысый, нерусской национальности. И он неправильно формулировал предложения в разговоре. И на следующий его вопрос «Какая же пища у вас?» Дуняша сконфузилась. Покраснела, как рак. Любому мужику она бы заткнула рот, а тут перед ней сидел большой чиновник. Строгий судья. И в ответ ничего не сказала. Стояла растерянная. Весь зал тоже притих в недоумении и ожидании. Судья был один, без заседателей. Услышав шепот, он обвел взглядом весь зал. Лысина его покрылась испариной, он напрягся и, громко стуча по столу кулаком, нервно проговорил: «Я еще раз спрашиваю, какая же пища у вас?» В зале сидящие мужики, видимо, тоже не поняв вопроса судьи, закричали в полголоса: «Да покажи, покажи ты ему!» Дуняша повернулась спиной к судье, подняла подол своей юбки и, покорно нагнувшись, тихо произнесла: «Вот какая!» Весь зал грохнул от хохота. Судья зазвонил в свой колокольчик, но люди его не слышали.
P.S. Рассказала мне этот случай моя теща — Бахарева Мария Ивановна, бывшая жительница села Тенекаево Пильнинского района.
Роковая любовь
Это происходило в 1938–1939 годах в селе Тенекаево (колхоз имени Сталина) Пильнинского района Горьковской области.
Ванька Бахарев, парень 21 года, среднего роста, коренастый, с черными кучерявыми волосами, на вечеринке (по случаю Нового года) влюбился в круглолицую, с миловидными голубыми глазами, 17-летнюю Машеньку Кузнецову
Эта вечеринка сыграла в Ванькиной жизни роковую роль, и всегда он вспоминал ее с большой печалью. Вечеринка как вечеринка. Все там было: и шутки, и смех, и бражка на столе, и различные игры. Когда балалаечник заиграл, подружки все повыскакивали из-за стола и пустились в пляс. И Машенька среди них, как яблочко наливное. Глаза наивные, улыбающиеся. Вот тут она Ванюшке и приглянулась. Он весь вечер как петух крутился возле нее. До поту отплясывал. Молодежь тогда в тех краях, как и взрослые, ходила в лаптях, так он пляской все лапоточки свои в тот вечер истрепал. Но дня через два новые смастерил себе и Машеньке. Да такие аккуратные, что все диву дались. Залюбовались. Ваньке Машенька казалась такой хрупкой, что он ее на каждом шагу оберегал и жалел. Даже когда очередь убираться на посиделках подходила до Машеньки, Ванька всегда просил другую девушку. Даст ей какой-нибудь гостинец, и та с удовольствием за нее не только, как другие, окурки да шелуху от семечек из избы выметет, а пол косырем скоблила и мыла, как на большой праздник.
Машенька с первого вечера положительно ответила на любовь чернобрового красавца. Она понимала, что за него замуж любая девушка пойдет. И будет жить за ним, как за каменной стеной. Он мастер на все руки. Делает этажерки, шкафы, столы, стулья — да такого качества, что хоть на выставку в саму столицу отвози. Беспокойный. Кончатся дрова у хозяйки, у которой снимают посиделки, соберет товарищей, договорится с ними, и, смотришь, через день-два дров привезут, распилят их и расколют. Только топи, хозяйка.
Ванька и его друзья с весны этого года гуляли особенно буйно и весело. Они знали, что их к осени забреют в армию. Часто пели свою любимую частушку по этому поводу:
Мы с товарищами вместе
Двадцать лет шаталися,
А на двадцать втором
В солдатушки подалися.
Парни все были как на подбор: стройные, крепкие. Одевались в костюмы из черного шивьета (кто побогаче — из бостона), в белые коленкоровые рубашки с воротником на выпуск. У всех кудрявая шевелюра, на боку фуражка, и к ней пришпилена гроздь черемухи или сирени. Ни дать, ни взять — принцы. Им льстило, когда про них невесты пели:
Тенекаевских ребят
Можно издали узнать.
В правой руке тросточка,
А в левой папиросочка.
Но эти частушки девчата пели, когда они были довольны поведением своих женихов. А когда хотели созорничать над ними, пели про них другую частушку:
Тенекаевски ребята
Сшили брюки, пиджаки.
В черны брюки сунут руки
И стоят, как дураки.
Или еще такую:
Мне миленок изменил.
Я сказала: «Ох, ты!»
На нем белая рубаха
Из матерной кофты!
А одно время у парней была мода носить галоши. Так девушки придумали про них частушку такого содержания:
Тенекаевски ребята
Одели галоши.
Мимо окон ходят боком,
Думают хороши.
Но частушки частушками, а любовь остается любовью. Ванька без Машеньки не мог прожить и дня. При ней озорует, смеется, а домой придет и сам не свой. Тоска гложет несусветная. Хоть обратно беги к ней. И Машенька в нем души не чаяла. Жизни себе без него не представляла. И верила в него.
Ее мать, тетка Анастасия, услышав о беременности Машеньки, руками всплеснула: «Что же ты, дочка, себя и нас опозорила. Я ж вижу, что ты не такая стала. И люди перешептываются, увидев меня». Машенька в волнении ответила: «Маменька, Ванечка вчера сказал, что замуж меня возьмет. Скоро у нас свадьба будет. А люди, которые перешептываются, — злые. Добрые люди
