Я не могла вымолвить ни слова. Страх сковал меня, и я замолчала.
– Он в камере смертников в Серре, в Центральной Тюрьме, – Кинан говорил мягко, таким же тоном Поуп сообщал пациентам плохие новости. – Его должны казнить.
Весь воздух вышел из легких. Я перестала слышать, что кричал клерк, не замечала, как меня толкали чьи-то руки, не чувствовала запаха пота в толпе.
Казнят. Убьют. Умертвят. Дарина не станет.
– У нас еще есть время, – к моему удивлению, голос Кинана звучал искренне.
«Мои родители тоже мертвы, – сказал он, когда я видела его в последний раз. – А точнее, вся моя семья». Он понимал, что значит для меня казнь Дарина. Возможно, он – единственный, кто понимал.
– Его должны казнить после того, как провозгласят нового Императора. Возможно, это случится не так скоро.
Вовсе нет, подумала я.
«Через две недели, – сказал человек-тень, – у вас будет новый Император». У моего брата нет времени. У него всего две недели. Я должна была сказать об этом Кинану, но, повернувшись, увидела легионера, который стоял у входа в курьерскую контору и наблюдал за мной. Хвост.
– Мэйзена не будет завтра в городе, – Кинан наклонился, будто поднимал что-то с земли.
Буквально кожей чувствуя шпиона Коменданта, я продолжала смотреть прямо перед собой.
– Но послезавтра, если сможешь выбраться и сбросить хвост…
– Нет, – пробормотала я, снова обмахиваясь письмом. – Сегодня вечером. Я еще раз выйду. Ночью, когда она уснет. Она не выходит из комнаты до рассвета. Я выберусь и найду тебя.
– Ночью будет слишком много патрулей. Лунный Фестиваль…
– Патрули будут выискивать группы ополченцев, – возразила я. – Они не заметят одну рабыню. Пожалуйста, Кинан. Мне надо поговорить с Мэйзеном. У меня есть важные сведения. Если я передам их, он сможет скорей вызволить Дарина.
– Хорошо, – Кинан ненароком взглянул на легионера. – Приходи на фестиваль. Я тебя там найду.
В следующую секунду он исчез. Я отнесла письмо в курьерскую контору, заплатила по счету и через несколько секунд вышла на улицу, глядя на людей, снующих по рынку.
Будет ли достаточно тех сведений, которые у меня есть, чтобы спасти брата? Чтобы убедить Мэйзена вызволить Дарина прямо сейчас, а не позже?
Так и будет, решила я. Так должно быть. Я зашла так далеко не для того, чтобы видеть, как мой брат погибнет. Сегодня вечером я должна убедить Мэйзена освободить брата. Я пообещаю ему остаться рабыней, пока он не получит всю информацию, какую захочет. Пообещаю вступить в Ополчение. Я сделаю все, что потребуется. Но прежде всего надо подумать, как я смогу выбраться из Блэклифа ночью.
24: Элиас
Пение – это река, что, извиваясь, струилась сквозь мои сны, пронизанные болью, спокойно и сладко. Она вызывала воспоминания о жизни, почти позабытой, жизни до Блэклифа. Убранный шелком караван медленно пересекал пустыню кочевников. Мои приятели мчались к оазису, их смех звенел колокольчиками. Мы гуляли с мамой Рилой в тени пальм. Ее голос звучал ровно, словно гул жизни в окружавшей нас пустыне.
Но когда пение прекратилось, сны растаяли и я погрузился в ночной кошмар, в черную яму боли. Боль преследовала меня неотступно, как мстительный брат-близнец. В надвигающейся тьме открылась дверь, и чья-то рука схватила меня сзади, пытаясь вытянуть.
Затем я снова услышал пение, и оно было словно нить, ведущая к жизни в бесконечной темноте, я дотянулся до нее и сжал так крепко, как только мог.
* * *Я пришел в себя, но голова кружилась так, будто я пролежал без сознания долгие годы. Я ожидал, что будет болеть каждая косточка, но руки-ноги двигались легко, и я сел.
На улице уже зажгли вечерние лампы. Я знал, что нахожусь в лазарете, потому что во всем Блэклифе только здесь стены выкрашены в белый цвет. В комнате не было ничего, кроме моей кровати, маленького столика и простого деревянного стула, на котором дремала Элен. Выглядела она ужасно, все ее лицо покрывали синяки и царапины.
– Элиас! – она тотчас открыла глаза, как только услышала, что я зашевелился. – Слава небесам! Ты пробыл без сознания два дня.
– Напомни мне, – прохрипел я. В горле пересохло, голова раскалывалась. Что-то случилось в скалах. Что-то странное…
Элен плеснула мне воды из кувшина, что стоял на столике.
– Во время Второго Испытания на нас напали ифриты, когда мы спускались со скалы.
– Один из них перетер веревку, – вспомнил я. – Но затем…
– Ты втолкнул меня в грот, но тебе не хватило ума удержаться самому, – Элен сверкнула на меня сердитым взглядом. Ее руки тряслись, когда она подала стакан воды. – Затем ты упал как свинцовое грузило. Ударился головой во время падения. Скорее всего, ты умер бы, но веревка между нами задержала тебя. Я пела во все горло, пока не исчез последний ифрит. Потом спустила тебя в пустыню и спрятала в маленькой пещере позади перекати-поля. На самом деле удобная маленькая крепость. Легко обороняться.
– Тебе пришлось сражаться? Снова?
– Пророки пытались убить нас еще четыре раза. Скорпионов я заметила сразу, но гадюка едва до тебя не добралась. После появились еще существа – маленькие злые твари, совсем не такие, как в историях. Убить их тоже оказалось довольно хлопотно – пришлось давить всех, как клопов. Хотя хуже всего были легионеры, – Элен побледнела, и усмешка в ее голосе угасла. – Они шли и шли. Я покончу с одним-двумя, а на их месте еще четверо. Они набрасывались на меня, но вход в пещеру был слишком узким.
– Скольких ты убила?
– Многих. Но тут или они нас, или мы их. Так что мне трудно чувствовать вину.
Они или мы. Я подумал о четырех солдатах, которых убил на лестнице. Полагаю, стоило возблагодарить судьбу, что мне не пришлось пополнить свой список жертв.
– На рассвете явилась Пророчица. Приказала легионерам отнести тебя в лазарет. Она сказала, что Маркус и Зак тоже ранены, и поскольку я – единственная, кто остался цел, то в этом Испытании победителем назвали меня. А еще она подарила мне это. – Элен оттянула ворот туники и показала мерцающую серебром облегающую рубашку.
– Почему ты сразу не сказала, что победила? – вздохнул я с облегчением. Я бы сломал что-нибудь, если бы победу одержал Маркус или Зак. – И они дали тебе… рубашку?
– Сделанную из живого металла, – пояснила Элен. – Ее сделали сами Пророки, как и наши маски. Она способна защитить от любых лезвий, по их словам, даже от мечей из серранской стали. Хорошая вещь. Кто знает, с чем нам придется столкнуться в следующий раз?
Я тряхнул головой. Призраки, ифриты, твари. Истории кочевников воплотились в жизнь. Я даже не представлял, что такое возможно.
– Пророки все не уймутся, да?
– А чего ты ждешь, Элиас? – тихо спросила Элен. – Они выбирают нового Императора. Это не пустяк. Тебе… нам надо доверять им.
Она вздохнула и торопливо заговорила.
– Когда я увидела, как ты упал, подумала, что ты умер. А мне столько всего нужно было сказать тебе! – Она неуверенно поднесла руку к моему лицу. Ее глаза смотрели робко и говорили со мной на незнакомом языке.
Не так уж он тебе и не знаком, Элиас. Лавиния Таналья смотрела с тем же выражением. И Серес Коран. Прямо перед тем, как ты их поцеловал.
Но сейчас это была Элен. И что? Ты хочешь проверить, на что это похоже? Ты знаешь, что хочешь. Как только я об этом подумал, испытал к самому себе отвращение. Элен не может стать легкомысленным приключением или девушкой на одну ночь. Она – мой самый верный друг и заслуживает лучшего.
– Элиас… – ее голос прошелестел тихо, как летний бриз. Она закусила губу. Нет. Не позволь ей. Я отвернулся, и она отдернула руки, будто от огня, ее щеки заалели.
– Элен…
– Не думай об этом. – Она пожала плечами, в ее голосе слышалась напускная легкость. – Думаю, я просто счастлива видеть тебя. В любом случае, ты так и не сказал, как твое самочувствие.
Я поразился, как быстро она переменилась, но испытал облегчение, что удалось избежать неловкого разговора. Поэтому я тоже притворился, что ничего не произошло.
– Голова болит. Плывет все. Я слышал… пение. Ты не знаешь..?
– Вероятно, тебе это снилось, – Элен, смущаясь, отвела глаза в сторону. И хотя я не полностью пришел в себя, но ясно видел – она что-то скрывает.
Двери распахнулись, и вошел лекарь, Элен подпрыгнула на стуле, явно обрадованная присутствию постороннего.
– А, Витуриус, – произнес тот. – Наконец очнулся.
Мне он никогда не нравился. Тощий напыщенный осел, который обожает рассуждать о своих методах лечения, пока пациенты корчатся от боли. Он склонился надо мной и снял повязку с ноги.
У меня отвисла челюсть. Я ожидал, что там будет кровоточащая рана, но обнаружил лишь заживший старый шрам. Он заныл, когда я коснулся его, но боли я не почувствовал.
– Южная припарка, – сказал врач, – моего собственного приготовления. Я применял ее много раз, но, признаюсь, с тобой я добился совершенной формулы.
