- Не может быть! Сколько же ему? Сто семьдесят?!
- Нет, это его сын. Впрочем, и ему почти полтораста лет. Мумия. Что-то ужасное! Мы поговорили. И знаешь? Он нам завидует...
- Есть чему...
- Он этого не понимает. Ну, вот... А потом одна актриса. Их называют реалистками. Она была от меня в восторге. Еще бы, настоящий питекантроп! Я поехал с ней, а наутро сбежал. Это был дворец. Великолепие! Расцветающая мебель, ходячие стены, ложе, угадывающее мысли и желания... да.
- Хм. И она не боялась?
- Нет. Боялась, но выпила что-то, не знаю, что это было, может, какой-то наркотик. Перто или что-то в этом роде.
- Перто?!
- Да. Ты знаешь, что это? Ты пробовал?
- Нет, - сказал он медленно. - Не пробовал. Но именно так называется то, что ликвидирует...
- Бетризацию? Не может быть?!
- Так мне сказал один человек.
- Кто?
- Не могу его назвать, я дал слово.
- Ладно. Так поэтому... поэтому она... - Я вскочил.
- Садись.
Я сел.
- А ты? - сказал я. - А то я все о себе да о себе...
- Я ничего. То есть ничего у меня не получилось. Ничего... - повторил он еще раз. Я молчал.
- Как называется это место? - спросил он.
- Клавестра. Но сам городок в нескольких милях отсюда. Знаешь что, давай съездим туда. Я хотел отдать в ремонт машину. Вернемся напрямик - пробежимся немного. А?
- Эл, - сказал он медленно, - старый конь...
- Что?
Его глаза улыбались.
- Хочешь изгнать дьявола легкой атлетикой? Осел ты!
- Одно из двух: или конь, или осел, - сказал я. - И что в этом плохого?
- То, что ничего из этого не выйдет. Тебе не случалось задеть кого-нибудь из них?
- Обидеть? Нет. Зачем?
- Не обидеть, а задеть. Я только теперь понял.
- Не было повода. А что?
- Не советую.
- Почему?
- Это все равно, что поднять руку на кормилицу. Понимаешь?
Я старался скрыть удивление. Олаф был на корабле одним из самых сдержанных.
- Да, я оказался последним идиотом, - сказал Олаф. - Это было в первый день. Вернее, в первую ночь. Я не мог выйти из почты - там нет дверей, только этакие вращающиеся... Видел?
- Вращающаяся дверь?
- Да нет. Это, кажется, связано с их "бытовой гравитацией". В общем я крутился, как в колесе, а один тип с девчонкой показывал на меня пальцем и смеялся...
Я почувствовал, что кожа на лице становится тесной.
- Это ничего, что кормилица, - сказал я. - Надеюсь, больше он уже не будет смеяться.
- Нет. У него переломана ключица.
- И тебе ничего не сделали?
- Нет. Я ведь только что вышел из машины, а он меня спровоцировал - я его не сразу ударил, Эл. Я только спросил, что в этом смешного, если я так долго тут не был, а он снова засмеялся и сказал, показывая пальцем вверх: "А, из-за этого обезьяньего цирка".
- "Обезьяньего цирка"?!
- Да. И тогда...
- Подожди. При чем тут "обезьяний цирк"?
- Не знаю. Может, он слышал, что астронавтов крутят в центрифугах. Не знаю, я с ним больше не разговаривал. Вот так. Меня отпустили, только теперь Адапт на Луне обязан лучше обрабатывать прибывших.
- А должен еще кто-нибудь вернуться?
- Да. Группа Симонади, через восемнадцать лет.
- Тогда у нас есть время.
- Уйма.
- Но, признайся, они кроткие, - сказал я. - Ты сломал парню ключицу, и тебя отпустили безо всякого...
- У меня такое впечатление, что это из-за цирка, - сказал он. - Им самим перед нами... знаешь как. Ведь они же не дураки. Да и вообще вышел бы скандал. Эл, дружище, ты же ничего не знаешь.
- Ну?
- Знаешь, почему о нашем прибытии ничего не сообщили?
- Кажется, было что-то в реале. Я не видел, но кто-то мне говорил.
- Да, было. Ты помер бы со смеху, если б это увидел. "Вчера утром на Землю вернулся экипаж исследователей внепланетного пространства. Его члены чувствуют себя хорошо. Начата обработка научных результатов экспедиции". Конец. Точка. Все.
- Не может быть!
- Даю слово. А знаешь, почему они так сделали? Потому что боятся нас. Поэтому и раскидали пас по всей Земле.
- Нет. Этого я не понимаю. Они же не идиоты. Ты сам только что сказал. Не думают же они, что мы действительно хищники, что начнем на людей кидаться?
-- Если б они так думали, то не впустили бы нас. Нот, Эл. Речь не о нас. Тут дело серьезней. Неужели ты не понимаешь?
- Видимо, поглупел. Говори.
- Большинство не отдает себе в этом отчета...
- В чем?
- В том, что гибнет дух поиска. О том, что нет экспедиций, они знают. Но не думают об этом. Считают, что экспедиций нет, потому что они не нужны, и все. Но есть люди, которые прекрасно видят и знают, что происходит. И понимают, какие это будет иметь последствия. И даже уже имеет.
- Ну?
- "Ням-ням. Ням-ням во веки веков". Никто уже не полетит к звездам. Никто уже не решится на опасный эксперимент. Никто никогда не испытает на себе нового лекарства. Что, они не знают об этом? Знают! И если б сообщили, кто мы такие, что мы сделали, зачем летали, что это было, то никогда, понимаешь, никогда не удалось бы скрыть этой трагедии!!!
- "Ням-ням"? - спросил я, применяя его выражение. Может быть, постороннему слушателю оно показалось бы смешным, но мне было не до смеха.
- Вот именно. А что, по-твоему, это не трагедия?
- Не знаю. Ол, слушай. В конце концов, понимаешь, для нас это есть и навсегда останется чем-то великим. Если уж мы дали отнять у себя эти годы и все остальное, значит мы считаем, что это самое важное. Но, может, это не так? Нужно быть объективным. Ну, скажи сам: чего мы достигли?
- Как чего?
- Ну, разгружай мешки. Высыпай все, что привез с Фомальгаута.
- Ты спятил?
- Вовсе нет. Какая польза от нашей экспедиции?
- Мы были пилотами, Эл. Спроси Гимму, Турбера...
- Ол, не морочь мне голову. Мы были там вместе, и ты прекрасно знаешь, что они делали; что делал Вентури, пока не погиб, что делал Турбер, - ну, чего ты так смотришь? А что мы привезли? Четыре воза разных анализов: спектральных, таких, сяких, пробы минералов, потом еще ту живую метаплазму, или как там называется эта пакость с беты Арктура. Hop-мере проверил свою теорию гравитационно-магнитных завихрений, и еще оказалось, что на планетах типа С Меоли могут существовать силикоповые тетраплоиды, а не триплоиды, а на том спутнике, где чуть не погиб Ардер, нет ничего, кроме паршивой лавы и пузырей размером с небоскреб. И для того чтобы убедиться, что эта лава застывает такими громадными, идиотскими пузырями, мы бросили псу под хвост десять лет и вернулись сюда, чтоб стать посмешищами, чудовищами из паноптикума; так на кой черт мы туда лезли? Можешь ты мне сказать? Зачем это нам было нужно?..
- Потише, - оборвал он.
Я разозлился. И он разозлился. Глаза у него сузились. Я подумал, что мы, чего доброго, подеремся, и у меня начали подергиваться губы. И тогда он вдруг тоже улыбнулся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
