— И тебе — беневент,[11] — император сделал знак рукой в сторону обеденного ложа.
Пол в триклинии был выложен зеленым лаконийским мрамором, как и несколько колонн, поддерживающих высокие своды. Обеденные ложи изготовлены из розового порфира.
Городской глава почтительно дождался, пока на ложе возляжет император и лишь затем прилег на ложе напротив, облокотившись на пурпурную пуховую подушку. Он был одет в прелоксту — тогу, окаймленную насыщенным пурпуром, официальную одежду главы магистрата Рима.
Тиберий любил изысканную пищу. Стол, наряду с традиционными римскими кушаньями, украшали золотые тарелки с протертым мясом жареного бекаса, обильно приправленным острым соусом из индийских пряностей, в серебряных мисочках плавали в собственном соку язычки фламинго, большое блюдо с греческим орнаментом было почти доверху наполнено печенью мурены, выдержанной в винном уксусе. Большая глиняная миска с причудливым орнаментом была наполнена привезенными с Италийских гор печеными яйцами горных куропаток, фаршированных кусочками тушеной форели. Отдельно, в приземистых серебряных чашах вздымались холмиками желтоватые шарики его любимого лакомства — фазаньи и павлиньи мозги.
Император звякнул серебряным колокольчиком, и вышедшие из полумрака три флейтиста слаженно заиграли тягучую восточную мелодию. К столу почтительно приблизился прислужник в голубой простой тоге с покрытой пылью запечатанной амфорой.
— Сегодня воздадим хвалу Дионису сорокалетним цекубским вином, — Тиберий щелкнул пальцами.
Слуга серебряным зубильцем сбил печать и плеснул из амфоры в чашу, подставленную появившимся в триклинии дегустарием. Дегустарий сначала понюхал вино, затем омочил им губы и, наконец, сделал маленький глоток. Блаженно откинув вверх голову, он сделал еще один глоток и возвестил, — клянусь Бахусом, вино достойное тебя, великий цезарь…
После неспешно протекавшего обеда, за которым принцепс и градоначальник обменивались впечатлениями от римских новостей, Тиберий удалил всех слуг.
— Что привело тебя ко мне в официальный день, мой верный Полибий?
Короткий, почти в форме приказа, вопрос заставил претора подобраться, он положил подушку на колени и облокотился на нее обеими руками.
— Прошу тебя, венценосный, приподними голову и взгляни внимательно на реку.
Тиберий величаво повернул свою крупную голову. Тибр за окном пенился и бугрился, а вода была необычайно мутной с комками водорослей и ила. Уровень ее был значительно повышен.
— В устье Тибра дует очень сильный юго-западный ветер. Река кое-где возмутилась и вышла из берегов. Вода пошла вспять. Но главное, повреждены и во многих местах разрушены акведуки, подающие воду в Рим. Многие римляне лишены питьевой воды, а та вода, что поступает, смешана с морской. Все недовольны. В городе назревает бунт…
— Почему же мне не сообщают об этом, — лицо императора исказилось в гримасе ярости, — где начальник преторианской гвардии, — рука его схватила колокольчик.
— Я докладываю тебе об этом, великий. Не торопись гневаться на преторианцев. Я упросил квестора Туллия быть первым носителем печальной пальмовой ветви. Клянусь молниями Юпитера, у меня есть хороший замысел в связи с этим. Выслушай же меня…
— Говори. Но защитит тебя Марс — в случае городского мятежа гнев мой падет на тебя, несмотря на нашу дружбу.
— У Рима должен быть жестокий и справедливый отец, — претор покорно склонил голову…
План Гая Юлия Полибия, главы римского магистрата был весьма хитроумным, изощренным и коварным.
Уже в самом Риме появились последователи иудейского пророка — Иисуса из Назарета. Они смущали народ, особенно городскую чернь и рабов, понятиями равенства всех живущих под единым небом. Отрицали старую религию, где каждому занятию, всякому ремеслу был свой бог, свои обычаи. Были, на редкость, фанатичными и упрямыми в своих верованиях.
Следовало свалить всю вину на разрушение акведуков и перебои с водой на представителей секты Иисуса. Гнев богов обрушился на Рим в ответ на крамольные речи провозвестников новой веры. Нептун, бог моря повернул воды древнего Тибра и разбил водоводы. Аннона, богиня урожая, поклялась оставить империю без хлеба. Гнев Юпитера пока непредсказуем, но грозен и неминуем. Людская ненависть и императорские репрессии должны избавить Рим от приспешников очередного иудейского пророка.
План дуумвира Тиберию пришелся по душе, и он велел позвать верховного авгура — главу коллегии жрецов, толковавших волю богов. Они должны довести гнев богов до римского народа и наложить проклятия на новоявленных верозачинателей.
Втроем они обсудили детали плана, после чего император повелел секретарю и легату по римским законам подготовить официальный императорский эдикт, ставящий секту Иисуса и его приверженцев вне закона.
Назавтра же императорские центурии буквально прочесали город, вылавливая иноверцев. Вначале схватили тех, кто эту веру исповедовал публично, затем — на основании вырванных под пытками показаний, задерживали сочувствующих и просто слушавших пагубные проповеди. Магистратский трибунал признавал их виновными в хуле и кощунстве, а также в ненависти к роду человеческому.
Казнили их жестокими и позорными казнями. Зашивали в шкуры диких зверей и отдавали на растерзание бродячим стаям собак, которые водились в городе во множестве. Признанных зачинщиками, распинали на крестах, ночью обливали смолой и поджигали вместо факелов. Тиберий повелел устроить для римлян специальное представление в цирке, где на приговоренных, вооруженных лишь ножами, выпускались голодные дикие звери, рвавшие их на части и тут же поедавшие изуродованные трупы.
Как водится, в сочувствии к ереси обвинили и нескольких знатных патрициев, ненавистных императору. В их число, конечно, угодил и сенатор Марк Целий Теренций, в свое время осмелившийся публично высказать неприязнь к Тиберию, только что пришедшему к власти…
Поначалу Тиберий, став главой Рима, на словах отказывался от власти, называя ее обузой и чудовищем и делал это на протяжении длительного времени. Сенат оказался в глупейшем положении, пытаясь выказать ему подобающие почести и получая в ответ двусмысленности и хитроумные высказывания.
Многие уже потеряли терпение, и на одном из заседаний Марк Целий Теренций, не выдержав, вскричал: «Пусть он правит или пусть он уходит!». Отличаясь необузданностью характера и природной дерзостью, он подошел к Тиберию и воскликнул: «Иные медлят делать, что обещали, ты же медлишь обещать то, что уже делаешь».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
