Хетер улыбнулась ему.
– Когда ты был маленький, ты любил чай.
– Правда?
– Ты просто не желал пить ничего, кроме чая. Даже от газировки отказывался. Что же – выпьешь чаю?
Он был готов отказаться.
«Но ведь она, наверное, специально купила чай, – спохватился он. – И это твоя мать, осел ты эдакий».
– Конечно, – сказал он. – Спасибо.
Она ушла в кухню и вернулась с дымящейся чашкой жасминового чая. Низко наклонившись, она подала Бобби чашку и прошептала:
– Меня не проведешь. Но спасибо за поддержку.
Неловкая пауза. Бобби сделал глоток чая.
Он указал на большой софт-скрин, на гору бумаг.
– Вы – кинорежиссер, да?
Хетер вздохнула.
– Была когда-то. Занималась кинодокументалистикой. Я себя считаю специалистом по журналистским расследованиям. – Она улыбнулась. – Я получала награды. Можешь мной гордиться. Правда, мало кому теперь есть дело до этой стороны моей жизни. Теперь главное, что я когда-то спала с великим Хайремом Паттерсоном.
Бобби спросил:
– Вы еще работаете? Несмотря на то что…
– Несмотря на то что моя жизнь превратилась в полное дерьмо? Пытаюсь. А чем мне еще заниматься? Я не желаю, чтобы моя жизнь зависела от Хайрема. Правда, это нелегко. Все так быстро переменилось.
– Из-за червокамеры?
– А из-за чего же еще? Никому теперь не нужны продуманные сюжеты. О сценариях вообще речи нет. Мы все зачарованы новой игрой – возможностью следить друг за другом. Так что нет никакой другой работы, кроме документального «мыла»: наблюдения за реальными людьми в их реальной жизни – с их согласия и одобрения, безусловно. Ирония судьбы, если учесть мое собственное положение, правда? Вот посмотри. – Она вывела на софт-скрин изображение молодой улыбающейся женщины в военной форме.
– Анна Петерсен. Выпускница военно-морского колледжа в Аннаполисе.
Бобби улыбнулся.
– Анна из Аннаполиса?
– Ну вот, ты понимаешь, почему выбрали именно ее. Съемочные бригады посменно наблюдают за Анной двадцать четыре часа в сутки. Мы будем следить за ее карьерой на первых порах, за ее победами и поражениями, за романами и потерями. Говорят, что ее должны отправить в составе точки в районе Аральского моря, где идет война за воду, так что мы ожидаем поступления неплохих материалов. Командование флота, конечно, в курсе того, что мы наблюдаем за Анной. – Хетер уставилась в пространство. – Правда, ребята? Так что, может быть, нет ничего удивительного в том, что она получила такое назначение, очень скоро мы все будем глазеть на такую семейную, мыльную войнушку.
– А вы циничны.
– Надеюсь, нет. Но это нелегко. Червокамера очень портит мне карьеру. О, пока еще нужна интерпретация – требуются аналитики, редакторы, комментаторы. Но и эти профессии исчезнут, когда все кто попало обзаведутся собственными червокамерами и будут их нацеливать, на кого захотят.
– Вы думаете, это произойдет?
Хетер фыркнула.
– Тут и думать нечего. Мы это уже проходили с персональными компьютерами. Вопрос только в том, как быстро это случится. Под воздействием конкуренции и социальных сил червокамеры обязательно станут более дешевыми, более мощными и доступными, и в конце концов у каждого будет своя.
«Очень может быть, – подумал Бобби с тяжелым сердцем, вспомнив об экспериментах Давида с хроно-фокусом, – они станут еще мощнее, чем вы думаете».
– Расскажите мне о вас и Хайреме.
Хетер устало улыбнулась.
– Ты действительно этого хочешь? Здесь, на планете, которую уже можно переименовать в Скрытую камеру?
– Пожалуйста.
– А что тебе Хайрем обо мне рассказывал?
Медленно, периодически спотыкаясь, он передал ей рассказ Хайрема.
Хетер кивнула.
– Так вот что случилось. – Она надолго задержала взгляд на сыне. – Послушай меня. Я не просто придаток Хайрема, не просто некое дополнение к твоей жизни. И Мэри тоже. Мы люди, Бобби. Ты знаешь о том, что я потеряла ребенка, а Мэри – младшего брата?
– Нет. Хайрем мне ничего не говорил.
– Конечно, не говорил. Потому что это не имело к нему никакого отношения. Слава богу, хоть за этим еще никто не наблюдает.
«Пока», – мрачно уточнил Бобби про себя.
– Я хочу, чтобы ты понял это, Бобби. – Она уставилась в одну точку. – Я хочу, чтобы это поняли все. Мою жизнь разрушают по кусочку – тем, что за мной следят. Потеряв малыша, я спряталась. Я заперла двери, закрыла шторы, я даже под кровать залезала. По крайней мере, были моменты, когда я чувствовала, что я одна. Теперь – нет. Теперь все стало так, будто каждая из стен в моем доме превращена в одностороннее зеркало. Можешь себе представить, каково это?
– Пожалуй, да, – тихо ответил Бобби.
– Через несколько дней фокус всеобщего внимания передвинется на кого-то другого, и этот человек попадет под огонь. Но все равно я ни за что не смогу быть уверенной в том, что где-то в мире не сидит какой-нибудь маньяк и не заглядывает ко мне в спальню, потому что ему и теперь, по прошествии стольких лет, любопытно. И даже если червокамера завтра возьмет и исчезнет, Десмонда этим не вернуть. Послушай, мне было очень погано. Но я-то, по крайней мере, знаю, что все это происходило из-за того, что давным-давно сделала я. Мой муж и моя дочь не имели к этому никакого отношения. И все же они стали мишенями для чьих-то безжалостных взглядов. И Десмонд…
– Мне очень жаль.
Хетер опустила взгляд. Фарфоровая чашка в ее руке дрожала и тонко позванивала о блюдце.
– Мне тоже жаль. Я не соглашалась видеться с тобой, чтобы не делать тебе плохо.
– Не переживайте. Мне и так было плохо. Но я притащил с собой толпу зрителей. Это эгоистично.
Хетер натянуто улыбнулась.
– Они уже были здесь. – Она очертила рукой круг над головой. – Мне порой кажется, что я могла бы разогнать следящих за мной, как мошек. Но вряд ли от этого будет толк. Я рада, что ты заехал, как бы то ни было… Еще чаю?
… У нее карие глаза.
Только на долгом пути до Сидар-сити Бобби пришла в голову эта простая мысль и поразила его. Он проговорил:
– «Поисковик». Основы генетики. Доминантные и рецессивные гены. Например, голубые глаза – рецессивный ген, а карие – доминантный. Значит, если у отца голубые глаза, а у матери – карие, у детей должны быть…
– Карие? Все не так просто, Бобби. Если хромосомы матери содержат ген голубых глаз, то у кого-то из детей могут быть и голубые глаза.
– «Голубые-голубые» от отца; «голубые-карие» от матери. Четыре комбинации…
– Да. И один из четверых детей будет голубоглазым.
– Гм-м-м…
«У меня голубые глаза, – думал Бобби. – А у Хетер – карие».
«Поисковик» догадался, как ответить на тот вопрос, который по-настоящему мучил Бобби:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
