ни одного безоглядного шага. Ибо знает великий воитель: здесь, в сотнях фарсахов от своей державы, случись что, ждать помощи неоткуда. И то известно Тимуру: упустишь время и случай — и пятисоттысячное войско Тохтамыша, собравшись воедино, подобно страшной палице обрушится на него. И чтоб не поднялась она, не раздавила, не разнесла вдребезги двадцать его туменов, он должен в излучине Итиля разбить Тохтамыша — прежде чем подоспеют войска Золотой Орды из южных степей.
Когда тумены Тимура вошли в привольные долины, прилегающие к предгорьям Урала, конный дозор наткнулся на небольшое кочевье башкир, не успевшее укрыться в горах. По свидетельству аксакалов, ногаи, летовавшие к югу от берегов Яика, собирались откочевать в глубь Дашти-Кипчака, войска их, как слышали, готовятся отбыть в ставку Тохтамыша. Что думает, к чему клонится бей башкиров Богара, пока что неясно, неведомо; известно только, что он тоже собирает силы. Во всяком случае, по стариковским догадкам, уж не на помощь ли великого царя Тимура он рассчитывает?
Эта весть очень скоро достигла ушей Железного Хромца. Эмир позвал своих сыновей, самых верных сардаров и приказал установить связь с башкирским беем. Еще он отправил к Уральским горам человек двадцать острых на язык и легких на ногу дервишей. Пусть ходят по тамошним кочевьям, призывают башкир отложиться от Тохтамыша, идти под руку великого эмира. Если не подчинятся, гнев Тимура-Гурагана будет страшен, и ни в горах, ни в лесах, ни в самой преисподней никому от его расправы не найти спасения. Так что судьба башкирских родов — в их собственных руках. Пусть думают.
А Нормурад вспоминал о своем друге Хабрау, с которым расстался много лет назад. Есть ли он еще на этом свете? И, провожая башкир-аксакалов, Нормурад спросил одного из них, что постарше:
— Отец, не знаешь ли ты человека по имени Хабрау?
— Если ты о Хабрау-сэсэне спрашиваешь, кто же его не знает? — ответил старик. — Есть ли другой сэсэн славнее Хабрау?
Поговорить еще, расспросить о друге подробнее не удалось. Охрана, поторапливая, повела стариков в степь. Они тоже получили повеление идти в свои кочевья и рассказывать о том, что великий эмир несет свободу землям Урала и тем народам, которые не поднимут против него оружия, зла никакого учинено не будет.
У Тохтамыша же были свои заботы.
Еще весна не сошла, как в степях по обе стороны нижнего течения Итиля под ярым солнцем выгорела молодая трава, пересохли озера и мелкие речушки и пришла сушь. Бесчисленному множеству мелкого скота, стадам коров, а пуще того измученным зимней бескормицей табунам лошадей, боевым коням нужны были сочные пастбища, войскам же — отдых.
После долгих раздумий Тохтамыш разделил свое войско на две части, одну половину отправил на берега Дона, а другой, оставшейся в среднем течении Итиля, приказал перейти на левый берег. Раскинувшись на со-тип верст, черною тучей закрыв степь, войска двинулись на север. Повелев разбить на степной пойменной стороне Итиля временную ставку, хан определил каждому из двадцати туменов положенное ему становье и под надежной охраной вышел в путь.
Зима прошла в нудной кровопролитной войне с охваченными смутой народами Кавказа, потом в набеге на Хорезм потеряно до восьми тысяч воинов. Но сумрака на душе у Тохтамыша не было. Из последних походов он возвратился с богатой добычей, и самая большая гордость — разбил десятитысячное войско Хромого Тимура, Властелина Вселенной, который поставил на колени полмира. Вот так-то, пусть не слишком заносится славный Мавераннахр, пусть не забывает, что есть под самым боком теплый сосед — могучая Золотая Орда; чуть зазеваешься — он тебя и пригреет. Тимур поносит его, владыку вечного Улуса Джучи, обзывает самозванцем и вором, на каждом шагу норовит дать подножку. Не обидно ли: мол, сытая собака на хозяина бросается. Вот его доподлинные слова. Тем хочет пристыдить, что помог ему когда-то завоевать престол Белой Орды. Будто мир как взял одно направление, так и идет им… Нет, великий эмир, не будет хан семенить, уткнувшись носом в хвост твоей кобылы.
Хан прибыл в свою кочевую столицу и сразу отдался утехам и наслаждению. Вправе он, пока войска отдыхают, лошади отъедаются на тучных пастбищах, от мирских хлопот отрешиться? По высокому ханскому примеру и сановники его, и славные сардары скинули с плеч воинскую ношу и тяготы месячного перехода. Пошли-покатились пиршества, да гульба, да скачки.
Видит Тохтамыш, хорошо понимает настроение своих сподвижников. Они спешат хоть немного пожить в покое, без опаски и тревог, попользоваться награбленным добром, от услады этого бренного мира отведать свою долю. Пусть побесятся малость, недельки две. Будь уверен: опустеют бурдюки с вином, опостылят наложницы, и сами же начнут приходить к хану и заводить разговоры о новых набегах. Добыча им нужна, новые богатства. Смысл их жизни в том.
Но, по правде сказать, и ханам отдых нужен. И более телесного отдохновения надобен душевный покой. Не по нраву было Тохтамышу валяться на мягкой перине, долго ублажать себя изысканной снедью и утехами гарема. На то он и хан, что мог педелями не слезать с седла, спать по два-три часа в сутки, есть что ни попади. А покой и уединение ему нужны, чтобы решить, куда теперь повернуть тулпара своей державной политики, обдумать, как повести дела в самом государстве, которое год от года расшатывалось все больше.
Прямой угрозы от Хромого Тимура пока что нет. По донесениям лазутчиков, он собирается сразиться с Молниеносным Баязетом. Потом на Китай, наверное, обрушится и на Индию. А помыслы Тохтамыша здесь. Пусть про него говорят, что и опрометчив хан, и своенравен — он-то видит, какая беда подстерегает Золотую Орду, на столько-то чутья у него хватает. Одно не дает покоя хану, заставляет думать целыми днями, никого к себе не допуская. Проснется ночью и ходит взад-вперед, как лев в клетке. А вся досада, вся ярость его — на Московское государство. Из всех бед самое грозное — возвышение Москвы. Видит Тохтамыш: растет Москва Золотой Орде на погибель. Стоит отрядам хана перейти на другой берег Итиля, так непременно где-нибудь да натолкнутся на русских и без крови не расходятся — уже в этом видно, что Москва в своей политике сделала крутой поворот. И еще саднящая рана Тохтамышу в печень — русские налаживают связи с богатыми западными странами, крепят государство. Междоусобица притихла, княжества, большие и малые, все больше к Москве льнут. Упустишь время, и кровный враг Улуса Джучи вырастет в грозную силу.
Тохтамыш принял решение:
