должен сделать это».
— Алекс, пожалуйста.
«Помнишь старое янки выражение «крыло и молитва»?» — сказал Алекс, ухмыляясь. «Я поработаю над крылом, а ты над молитвой!»
Хоук схватил проволоку, трос, гаечные ключи и плоскогубцы и снова сосредоточил свое внимание на элеронах. В этот момент он был потрясен, увидев с громким хлопком последние нити намотанного кабеля. Самолет резко накренился на правый борт.
«Черт возьми, Алекс!» он услышал крик Конгрива, в его голосе чувствовалась паника: «Мы падаем?» Конгрив обернулся на своем месте, его лицо было мертвенно-бледным. Повернувшись к задней части самолета, он потянул за собой колесо назад, держа его мертвой хваткой. Киттихок резко повернул вверх, отправив Алекса к хвосту.
Маленький самолет вздрогнул и заглох. Внезапная потеря скорости привела к тому, что самолет покатился по сильной правой спирали. Ужасающая скорость снижения и степень вращения означали, что самолет был всего в нескольких шагах от того, чтобы полностью выйти из-под контроля. В любую секунду скорость могла оторвать крылья от фюзеляжа. Не имея времени даже вырваться вперед и взять на себя управление, Алекс мгновенно понял, что Конгриву придется сделать это самому.
«Амброуз!» — крикнул он, сохраняя голос настолько ровным и спокойным, насколько это возможно в данных обстоятельствах. «Давайте штурвал полностью вперед! Нам нужно крутое пикирование, чтобы восстановить скорость! Опустите ее нос! Хорошо, хорошо! Сейчас. Эти две педали в пространстве для ног! Рули направления! Я хочу, чтобы вы так же сильно надавили на левую. как чертов Билли! Сделай это, черт возьми, прямо сейчас!»
«Да, да!» Эмброуз закричал, и Алекс увидел, как мужчина качнулся вперед и ушел, толкая руль вперед и нажимая на левую педаль руля направления.
Алекс наполовину бежал, наполовину кувыркался вперед, к кабине, и самолет теперь резко кинулся в пикирование. Полный левый руль — это все, что могло спасти их сейчас. Он прыгнул на сиденье, пораженный тем, как далеко и быстро они спустились. Синее море неслось к ним. На такой скорости им оставалось жить секунд тридцать.
«Самолет у меня», — сказал он Эмброузу, держа руку на руле, а левую ногу теперь пригвоздив к своей левой педали руля направления. Самолет реагировал на полный левый руль направления, вращение замедлилось, но у них заканчивались время и воздух, и все, что он мог видеть из окон кабины, — это вращающаяся вода.
«Боже мой, чувак, мы уже это сделали», — сказал Конгрив и закрыл глаза.
«Нет… совсем… пока, мы этого не сделали», — сказал Хоук. Играя двумя педалями руля направления, как какой-нибудь мастер воздушного пианизма, он нейтрализовал вращение, выровнял крылья, и, ей-богу, у него еще оставалось добрых пятьсот футов воздуха, прежде чем они упадут в воду на скорости в сто узлов и упадут в воду. распадаться.
«Упси-маргаритка», — услышал Конгрив бодро произнес Хоука, готовясь к собственной неминуемой гибели.
Теперь Хоук одним легким плавным движением потянул руль назад. Нос поднялся, понтоны скользнули по вершинам волн Нантакет-Саунд, и Киттихок снова поднялся в синеву.
«Теперь вы можете открыть глаза, констебль», — сказал Алекс Хоук, улыбаясь своему огорченному другу. «Кажется, снова увернулся от пули».
Глава девятнадцатая
Рим
ФРАНЧЕСКА, СТОЯ В ТУМНОМ РОЗОВОМ СВЕТЕ крошечного туалета, схватила таз из нержавеющей стали и наклонилась к зеркалу, изучая карминный блеск, который она только что нанесла на губы. Когда поезд проходил поворот, послышались покачивание и визг. Экспресс Париж-Симплон катился сейчас через Швейцарию, высоко в Альпах, и на нижней полке залитого лунным светом купе за дверью ее ждал красивый мужчина.
Она подняла тонкие бледные руки и провела пальцами по густым светлым волосам, вдыхая аромат Шанель 19, поднимающийся из тепла расщелины между ее приподнятыми грудями. На ней было черное неглиже Гальяно, и оно прижималось к ней, как любовник. Она улыбнулась себе и на мгновение закрыла глаза, ее губы приоткрылись, ее длинные ресницы коснулись пухлых щек, пока она собиралась с силами для сцены, которую собиралась разыграть.
«Каро?» — тихо сказала она, остановившись в дверном проеме, чтобы он мог видеть ее тело, освещенное бледно-розовым светом позади нее.
— Иди сюда, — просто сказал он, и его хриплый шепот был едва слышен среди металлического стука колес по рельсам.
Небольшое, обшитое деревянными панелями купе спального вагона «Вагонс-Лит» освещалось только темно-фиолетовым светом ночника над дверью. Ник Хичкок, ее американский любовник, лежал на животе, подперев подбородок поднятыми ладонями, и смотрел в окно, как проносился мимо голубой лунный пейзаж с заснеженными вершинами. Он перевернулся на спину и уставился на невероятно красивую фигуру в дверном проеме.
— Ты скучал по мне, Ники?
Она провела руками по бедрам, поправляя драпировку из черного шелка.
«Боже», — прошептал он. Даже звук шепота шелка по ее телу сводил его с ума.
«Почему ты носишь пижаму, Ники?» — спросила Франческа.
«Мне было холодно.»
«Но здесь так тепло».
— Будет, — сказал Ник, откидывая одеяло и освобождая для нее место.
Она прошлепала по застеленному ковром купе, сделав всего три или четыре маленьких шага, прежде чем добралась до него. Она села на край откидной койки и погладила его по щеке. В голубовато-фиолетовом свете небольшой полумесяц шрама на скуле казался светящимся.
«Так много шрамов, Кэро, для доктора. Твои пациенты порезали тебя, Дотторе?»
Он улыбнулся и погладил покрытую шелком грудь, подложив под нее руку, чувствуя ее вес.
«Это врач, дорогая», — сказал Ник. «Я физик. Доктор физики».
— Но ты тоже шпион, не так ли?
«Мы оба шпионы. Мы просто еще не знаем, кто за кем шпионит. Вот почему этот медовый месяц будет таким интересным».
«Ники, дорогая, это путешествие не для медового месяца. Non sposato, mi amore, мы не женаты».
«Сначала у нас будет медовый месяц. Гораздо разумнее».
Франческа засмеялась, наклонившись, чтобы поцеловать его в губы, ее тяжелая грудь мягко прижалась к его груди. Это был крепкий, краткий поцелуй, и когда она почувствовала его щупающий язык, она села прямо и перевела взгляд на окно.
«Ты никогда не выйдешь замуж за такого, как я. Но, va bene, это не имеет значения. Я все равно тебя люблю. И я люблю этот старый поезд. Он не идет на Восток, это не экспресс, он не идет». Это не имеет значения. Тем не менее, они называют это Восточным экспрессом.
«Давным-давно он шел в Белград и Стамбул. Это был самый быстрый способ добраться туда из Парижа».
«Он знает все, мой дорогой dottore pericoloso», — сказала она, наклоняясь, чтобы снова его поцеловать, — «Когда-нибудь, Доктор Опасный, когда мы состаримся и поседеем и займемся всей любовью, на которую
