судьбу, но должный Путь восхождения – для всех один и тот же. В ином случае у человека просто не хватит срока жизни на прохождение его.
В книге "Путь восхождения" мы попытались определить этот нормативный Путь. Сама эта книга, в известном смысле, не о реальном течении человеческой жизни. Она – о жизни человека в росте и восхождении на Пути. Путь – не реальность. Жизнь, такая, какой мы ее знаем, не путевая, она на обочине Пути, не на нем самом. Поэтому изучить Путь, изучая действительную жизнь, нельзя. Путь можно только видеть, как видение. Для этого нужно смотреть не туда, где его нет, а по возможности только туда, где Путь есть, – в неосуществленность, в истоки души.
Для человека, озабоченного текущей действительностью, Путь восхождения – не то мечта, не то фантазия, во всяком случае, нечто такое, что не имеет практического отношения к его жизни и интереса в ней. Житейской мудрости – даже самого высокого разбора – учение о Пути восхождения не нужно.
У Толстого нет учения о Пути в нашем понимании этого слова. И все же изучение Пути восхождения это изучение движений личной духовной жизни, то есть основ того "нового жизнепонимания", которое в середине 90-х годов прошлого века возвещено Толстым и во многом построено на толстовских принципах духовного роста. Вслед за Толстым мы утверждаем духовный рост и Путь в качестве фундамента мировоззрения и жизневоззрения, по которому человек определяет ценность и достоинство всего существующего в его мире.
11 (31)
Если в начале 80-х годов Толстой выставлял ударение на "приложениях" к учению, на "правилах", способных осуществить на Земле Царство Божие, то лет через 10, в начале 90-х годов, Царство Божие на Земле для него есть то "остальное", которое "прикладывается" к осуществлению Царства Божьего внутри себя. Взгляд Толстого определенно переключился с общей интердушевной жизни на внутреннюю жизнь единичной души, на духовную жизнь отдельной личности – личную духовную жизнь. Соответственно этому изменились и его представления о методах осуществления Царства Божьего на Земле. Если раньше он апеллировал к людскому сообществу в целом, которое и должно было перейти на "новый, сознательный процесс питания", то теперь он считает, что "освобождение всех людей произойдет именно через освобождение отдельных личностей"(28. 175).
"Переход людей от одного устройства жизни к другому совершается не постоянно так, как пересыпается песок в песочных часах: песчинка за песчинкой от первой до последней, а скорее так, как вливается вода в опущенный в воду сосуд, который сначала только одной стороной медленно и равномерно впускает в себя воду, а потом от тяжести уже влившейся в него воды вдруг быстро погружается и почти сразу принимает в себя всю ту воду, которую он может вместить.
То же происходит и с обществами людей при переходе от одного понимания, а потому и устройства жизни, к другому. Люди только сначала постепенно и равномерно один за другим воспринимают новую истину внутренним путем и следуют ей в жизни; при известном же распространении истины она усваивается ими уже не внутренним способом, не равномерно, а сразу, почти невольно…
Люди, переходящие на сторону новой, дошедшей до известной степени распространения, истины, переходят на ее сторону всегда сразу, массами и подобны тому балласту, которым нагружают всегда сразу для устойчивого уравновесия и правильного хода всякое судно. Не будь балласта, судно не сидело бы в воде и изменяло бы свое направление при малейшем изменении условий. Балласт этот, несмотря на то, что он кажется сначала излишним и даже задерживающим ход судна, есть необходимое условие правильного движения его.
То же и с той массой людей, которая всегда не один по одному, а всегда сразу под влиянием нового общественного мнения переходит от одного устройства жизни к другому. Масса эта всегда своей инертностью препятствует быстрым, не проверенным мудростью людской, частым переходам от одного устройства жизни к другому и надолго удерживает всякую долгим опытом борьбы проверенную, вошедшую в сознание человечества истину"(28.197-199).
При такой постановке вопроса следует обращаться не к каждому человеку и не ко всем людям, а к людям активной личной духовной жизни, способным усваивать истину внутренним путем и самостоятельно.
«Нельзя научить людей – каково большинство людей теперь – тому, чтобы они жили, понимая все значение своей жизни, т. е. жили, руководствуясь религиозным сознанием. Люди такие только начинают вырабатываться – являются один на тысячи, и являются совершенно независимо от образа жизни, материального достатка, образования, столько же и даже больше среди бедных и не образованных. Количество их постепенно увеличивается, и изменение общественного устройства зависит только от увеличения их числа»(55.154-5).
Многим людям XXI века близко представление о том, что лучшее будущее, если и достижимо, то не через общественные преобразования, и не посредством какого-либо внушения, и не от непосредственного вмешательства Божества в нашу земную жизнь, а только усилиями личного духа тех, которые способны на эти усилия. Нащупав в самых разных сферах существования человека пункты перевода частной духовной жизни в жизнь всобщедуховную, Лев Толстой обнаружил, что строительство всеобщей жизни на базе личной одухотворенности не невозможно.
Толстой надеялся на некоторых, немногих, "живых" людей (тех, в ком "быстрее движения" духовного роста и, следовательно, "сильнее жизнь"), которые составят новую духовную сплоченность, за которой пойдет вся составляющая "балласт" масса людей.
Дважды – один раз, завершая тему любви в книге "На каждый день"/см.44.333-335/, и другой раз, сокращенно, в статье "Закон насилия и закон любви" /см.37.190 и сл./ – Толстой приводит обширную /даже по его меркам/ выдержку из "удивительного, вдохновенного письма" Дюма-сына. В письме этом французский писатель призывает верить в то, что человечество уже "вступает в эпоху осуществления слов: "любите друг друга" без рассуждения о том, кто сказал эти слова: Бог или человек".
Вглядываясь в общественную жизнь вокруг себя, Дюма видит то же, что и Лев Толстой, что "во всем этом нет души: она перешла в иное место". В жизни людей создается "новая душа" – вот близкая Толстому мысль Дюма-сына:
"Те несколько индивидуальных душ, которые отдельно желали общественного перерождения, мало-помалу отыскали, призвали друг друга, сблизились, соединились, поняли себя и составили группу, центр притяжения, к которому стремятся теперь другие души с четырех концов света, как летят жаворонки на зеркало; они составили, таким образом, общую коллективную душу, с тем, чтобы люди вперед осуществили сообща, сознательно и неудержимо предстоящее единение и правильный прогресс наций, недавно еще враждебных друг другу".
В этих словах Дюма-сына для Толстого не плоды либеральной идеологии, а выражение задушевной его задачи: создать в составе человечества новую духовную сплоченность, основанную не на "общественно-семейно-государственной" религии, а на религии "Божеской". Первая видит смысл жизни в приобретении личностью наибольшего блага –
