— Жаль, что она не сможет стать врачом. Из вашей семьи выходят лучшие врачи в округе. Вы только взгляните на этот шов — можно подумать, будто вы портной.
— Иногда мне кажется, что я и в самом деле всего лишь портной, — он снова рассмеялся, — который, к тому же не слишком преуспел в своем деле.
Доктор перебинтовал мне руку и велел держать ее в чистоте. За работу я вручил ему несколько золотых эскудо, и дон Пабло принялся благодарить меня за столь щедрый гонорар. Он и не подозревал, как много сумел дать мне в юности. В мрачных стенах монастыря именно он научил меня смотреть на жизнь с улыбкой. Поэтому не хватило бы и тысячи золотых монет для того, чтобы выразить ему всю мою признательность.
Когда он повернулся, чтобы убрать свои инструменты и бинты, я потянул на себя дверь, ведущую в коридор, и… Альма упала прямо мне на руки. Как оказалось, девушка под дверью подслушивала наш разговор. Милый доктор не заметил этой сцены, и я приложил палец к губам, показывая тем самым, что не собираюсь ее выдавать.
— Тебя проводить? — по-прежнему не оборачиваясь, предложил доктор.
— В этом нет необходимости. Я сам найду дорогу.
Очутившись в коридоре, я взял Альму под руку.
— Ты и в самом деле хочешь узнать, что такое страсть? — спросил я.
В ее глазах засветилось неподдельное любопытство, но внезапно радостное возбуждение на ее лице сменилось тревогой. Девушка опустила глаза. Я догадался, что ее угнетает сама мысль о предстоящем замужестве.
— Не беспокойся, — сказал я, — мой урок длится всего одну ночь и хранится в строжайшей тайне.
Это был один из самых основательных уроков, какие я когда-либо давал в своей жизни, а Альма оказалась самой одаренной ученицей, подлинным самородком. В ней не было ни страха, ни жеманства, свойственных многим девственницам. Она отслеживала каждый мой жест и каждое прикосновение, словно вела наблюдение за собственным вскрытием, однако при этом была полна жизни и вовсю наслаждалась новыми ощущениями. Я прикасался к каждому уголку ее тела, давая ей почувствовать, какое удовольствие скрывается в нем, и ее ощущения были настолько острыми, что она извивалась под моими ладонями.
Я собирался уйти до восхода солнца, но девушка, которая даже и не думала спать, стала упрашивать, чтобы я взял ее с собой в Севилью.
— Я не могу взять тебя с собой, потому что не собираюсь жениться ни на тебе, ни на какой-либо другой женщине.
— Тебе и не нужно жениться на мне. Просто продолжай учить меня. Я хочу жить в том же мире, в котором живешь ты.
Меня потрясла ее настойчивость, и в то же время я был польщен ее интересом к моей не вполне обычной жизни. Однако она просила о невозможном.
— Женщина не должна жить в том мире, в котором живу я. Если, конечно, она не проститутка…
— …Или не куртизанка, — добавила она.
— Откуда ты знаешь о куртизанках? — моему удивлению не было предела.
— Читала в романах… Ну прошу тебя! Забери меня отсюда и сделай куртизанкой.
— Ты даже не представляешь, что тебя ждет и от чего тебе придется отказаться.
— Разве быть женой — не то же самое, что быть куртизанкой? Разница только в том, что у нее всего один мужчина, которого она не выбирала и от которого не может отказаться.
Меня удивили ее откровенность и ее ум.
— Извини, но ты не ведаешь, о чем просишь.
Она замолчала и оставила всякие попытки убедить или разжалобить меня, однако ее взгляд, исполненный решимости, настораживал. Было ясно, что она приняла какое-то решение, и я волновался, как любой учитель, который не вполне уверен в том, что ученик использует полученные знания должным образом. Я направился к выходу и благополучно проскользнул мимо ее дядюшки, уснувшего прямо за столом.
Кристобаль ждал меня в таверне, где мы собирались провести ночь, хотя утро уже почти наступило. Мы как следует подкрепились, съев по тарелке каши с медом и молоком. С рассветом тронулись в путь. Вскоре выяснилось, что в карете притаился еще один пассажир.
— Останови карету! — крикнул я.
— Ты не посмеешь выбросить меня.
Альма смотрела на меня своими голубыми глазами с тем же выражением бесстрашной решимости, которое я заметил в ее взгляде, когда покидал ее комнату.
— Поезжайте! — крикнула она.
Услышав доносящийся из кареты женский голос, Кристобаль, конечно, удивился. Но удивился не слишком сильно и потому послушался. Наша карета покатилась дальше.
— Я не могу взять тебя с собой.
— Ты не можешь меня оставить.
— Ты отказываешься от счастья иметь семью и детей ради сомнительных удовольствий. Женщина не должна вести себя так же, как мужчина.
Во всяком случае, так я думал тогда.
— Я приняла решение, — сказала она.
— Я тоже. Мой ответ — нет.
— Если ты не возьмешь меня с собой, я скажу, что ты изнасиловал меня вчера ночью.
— Но я даже не овладел тобой!..
По решительному выражению ее лица я понял, что ей не составит труда исполнить свою угрозу. Почему она так отчаянно хотела убежать? Бежала ли она от клейма, которое поставила на всей ее семье жестокая инквизиция? В таком случае, имел ли я право отказать ей в помощи? Я вспомнил, как великодушно поступил со мною маркиз, предоставив возможность начать новую жизнь. Так или иначе, я не мог продолжать спор, потому что ее губы уже прижались к моим, а ее рука обвила мою талию. Вне всяких сомнений, из нее выйдет отличная куртизанка…
— Разве ты не присоединишься ко мне? — снова спросила Альма, отвлекая меня от моих воспоминаний. Я ничего не ответил и продолжал массировать ее тело жесткой мочалкой, время от времени поглядывая в сторону спальни. Эта роскошная спальня составила бы честь даже принцессе. Кровать, словно алтарь, стояла на возвышении и была покрыта простынями из тончайшего шелка. Хозяйка предпочла красный цвет, справедливо полагая, что мужчины не слишком отличаются от быков.
То, что она умела делать при помощи своего языка, пальцев и святая святых женского тела, побуждало мужчин вновь и вновь возвращаться в эту комнату. Однако падать к ее ногам их побуждало нечто иное. Альма обладала редким даром понимать мужское сердце, его тщеславие и его страхи, неуемную жажду власти и бесконечную слабость.
— Можешь не называть мне их имена. Просто перечисли самые яркие события. — Она предприняла последнюю попытку вызвать меня на откровенность.
Я осторожно провел мочалкой по ее груди и сказал:
— Что тебе за нужда в моих похождениях, если у тебя предостаточно своих!
— Я по-прежнему жажду новых знаний, дон Хуан. Чему ты научишь меня на этот раз?
— Ты была моей лучшей ученицей, — сказал я, лаская ее подбородок кончиками пальцев.
Она прижалась щекой к моей ладони. Я поднялся с табурета и, словно собираясь творить молитву, опустился на колени подле нее. Моя рука скользнула вниз по ее шее, и полная грудь легла в мою ладонь, как в чашу. Альма прерывисто вздохнула. Я медленно сжал ее сосок указательным и средним пальцем, и она застонала от удовольствия.
Потом она внезапно прижала мою руку к своей груди и спросила:
— А как же твое правило?
— Я решил на одну ночь сделать исключение.
— Ты… уверен, что это правильно?
— Если кто-то и неуверен, так это ты. Может быть, я неправильно истолковал твое приглашение?
— Нет… нет. — Мне показалось, что она пытается убедить не столько меня, сколько саму себя.
— Тебя беспокоит гонорар?
— Никакие деньги не могут сравниться с бесценными знаниями, которые ты мне подарил. Я просто никогда не думала…
Ее дыхание прервалось, когда моя рука нырнула в теплую воду и коснулась ее живота. Мои пальцы играли с ее нежной раковиной, словно пытаясь отыскать спрятанную внутри жемчужину. Она откинула голову и сжала зубы, пытаясь сдержать стон, рвущийся из груди.
Потом она порывисто поднялась из ванны, как Афродита из пены морской. Восхитительные изгибы ее тела сводили с ума. Она набросила на плечи халат, и тонкая шелковая ткань тотчас прилипла к влажному телу, подчеркивая его соблазнительные формы.
— …В Кармоне я видела его, — сказала она наконец.
— В самом деле? — с интересом спросил я, только теперь начиная понимать причину ее неуверенности.
Она отвернулась к зеркалу на туалетном столике и стала медленно расчесывать волосы.
— Томас по-прежнему… хотя мы не виделись два с половиной года… хочет жениться на мне. Он продолжает считать меня своей суженой. — Она засмеялась, но в голосе явно звучали нотки растерянности.
— А ему известно о твоей… жизни… здесь, в Севилье?
— Я рассказала ему все, полагая, что это отвратит его от меня. Однако он утверждает, будто ему нет дела до того, сколько у меня было мужчин, если… Если он станет последним.
— Это — настоящая любовь.
— Что дон Хуан может знать о любви?
