- Один пулемета не дотянешь, - сказал Жарковский Капле.
- Я не один. Я с Федоткой, - ответил Капля.
Тут только Жарковский увидел, что рядом с пулеметчиком стоит какой-то мальчишка.
- Кто это? - удивленно спросил Жарковский.
- Приблудный, - ответил Капля, ухмыляясь. - Он еще в Коканде болтался с нами. С обозом.
- Как он очутился тут? - нетерпеливо перебил пулеметчика Жарковский.
- Да очень просто, - бойко заявил Федотка, отвечая вместо Капли, слышу, паника... стрелят. Думаю - куда спасаться? Вскочил на первого коня. Со всей компанией!
- Способный, - подтвердил Капля, толкнув парнишку. - Разрешите? Ей-богу, мы с Федоткой мигом это сделаем.
- А пулемет он знает?
- Эка невидаль! - пренебрежительно заметил Федотка, сообразив, что вопрос касается его. - Да этих пулеметов я видал-перевидал!
- Ну, валяйте! - сказал Жарковский.
Через минуту Капля и Федотка, прикрыв тряпками пулемет, поползли к горе.
Капля подтягивался вперед на локтях, по-казачьи. Федотка старался не отставать от него. Иногда ему казалось, что Капля слишком забирает вперед, тогда он просил его потихоньку:
- Дяденька... Не могу... Обождите.
В ту минуту, когда отступавшие басмачи вновь выскочили на дорогу, пулемет был налажен. Банда, в лоб встреченная огнем, смешалась и ринулась назад в ущелье. Жарковский послал Лихолетову записку: "Дорога свободна".
Заиграл горнист. Эскадрон, подняв красное знамя, выехал из лощины. Сашка повел последнюю атаку. Хамдам скакал вместе с ним. Палочники были смяты сразу. Джигиты Иргаша хотели выстрелами остановить отступавших крестьян, но задние ряды его же бегущей конницы растоптали их. Все смешалось. Мергены скрылись из своих гнезд, решив подняться выше, на перевал. Частыми выстрелами они прикрывали отход Иргаша.
Иргаша могли взять в плен, если бы не произошли неожиданные события. Конница уже настигала его, охватывая с двух сторон. В пылу преследования никто не заметил нескольких легких толчков, предвестников бури. Она разразилась внезапно, с ревом проходя сквозь ущелье. Пыльный туман закрыл и долину и горы. Буря бушевала до ночи и помогла скрыться Иргашу.
Утром конница обыскивала кишлаки. В одном из домов был найден отставший Мулла-Баба. Он упал с лошади и разбился.
Женщины, причитая, искали в поле погибших мужей и проклинали Иргаша.
17
Похоронив на месте убитых, а раненых отправив в Коканд, отряд продолжал поиски. Но Иргаша будто занесло песком, он опять исчез бесследно.
Осень эскадроны провели в горах, вылавливая остатки шаек. К зиме все вернулись домой. Блинов был очень доволен результатами экспедиции и многим роздал награды.
Хамдам получил почетное боевое оружие. Но это не успокоило его.
- Голова Иргаша - моя награда, - сказал он Блинову и попросил разрешения свидеться с Мулла-Бабой. Через старика он надеялся узнать, где может спрятаться Иргаш.
Мулла-Баба сидел в крепости. Небольшая камера, когда-то выбеленная известкой, пахла уборной, дымом. Оконное стекло было разбито. На дворе, рядом с тюремным помещением, жгли кучи мусора и нечистот.
Хамдам, войдя в камеру, почтительно приветствовал Мулла-Бабу. Мулла-Баба не ответил ему, не поднял головы и только плотнее запахнул свой зеленый халат: на него подуло сквозняком.
Хамдам стоял, разглядывая шелковую черную тюбетейку Мулла-Бабы, вышитую потускневшим уже серебром. Старик не проронил ни слова. Он предоставил выбор Хамдаму: уйти или первому начать разговор.
Мулла-Баба сидел на пятках с таким выражением лица, как будто собрался молиться. Он даже не пригласил Хамдама сесть. Тогда Хамдам сел без приглашения у двери, как мюрид, пришедший к наставнику. Всей своей фигурой, покорностью, молчанием он говорил Мулла-Бабе: "Я каюсь. Начни речь со мной".
Мулла-Баба молчал.
Промучив Хамдама около часа, Мулла-Баба спросил его наконец, зачем он пожаловал.
- Ты лучше меня знаешь об этом, - тихо ответил Хамдам.
- Я не знаю.
- Я хочу тебя спасти, отец, - сказал Хамдам, поглаживая ладонями свою бороду. - Я сам сидел здесь. Я знаю, как это приятно.
Мулла-Баба не выказал удивления. В своей жизни он видел многое. Он не поверил Хамдаму и усмехнулся:
- От тебя ли, джадида и красного, ждать мне спасения?
- Я не джадид и не красный. Я только сгибаюсь, когда дует сильный ветер. Я не хочу сломаться. Не мне тебя учить, Мулла-Баба. Ты меня можешь научить жизни. Что из того, что тигр смел, если комар может ослепить его? Может быть, Иргаш тигр, а я комар. Но я никогда не предам ислама. А Иргаш губит его и губит народ. Те, кто погиб, уже не встанут. Те, кто спасся, постараются уйти от Иргаша. Только смерть или голод поведут их, как пленников, на цепи. Нет, Мулла-Баба, жизнь принадлежит настойчивым, а не храбрым.
Мулла-Баба захохотал.
- Твой красный полк тоже так думает? - спросил он.
Хамдам почувствовал издевательство, но сдержался и ответил спокойно:
- Люди есть люди. Я знаю, что они думают по-разному. Пусть мой полк будет красным, но у меня есть мои джигиты и мои есаулы, и я командую этим полком. Лошадь везет арбу и арбакеша, но дорогу указывает ей арбакеш.
Мулла-Баба поднял голову. Астма опять мучила его. Широкие ноздри его крючковатого, обгоревшего на солнце носа широко раздувались. Казалось, что он нюхает воздух. Он искоса, одним глазом, всматривался в Хамдама, изучая его.
- Что тебе надо? - будто нечаянно спросил он.
- Скажи, где Иргаш? - сказал Хамдам.
- Зачем тебе Иргаш?
- Это мое дело.
- Ты ненавидишь Иргаша. Ты думаешь, если все перевернется, ты опять будешь подручным у него. Ты завистник. Ты расчищаешь себе путь.
- Думай как хочешь!
- Я угадал.
- Пусть будет так! Я не хочу спорить об этом. Я предлагаю тебе жизнь. Это лучше, чем твои догадки.
- Значит, возможна смерть?
- Все возможно, Мулла-Баба. И уж скорее смерть, чем жизнь. Русские злы на тебя.
Хамдам хотел застращать старика. Тот задумался, подкручивая конец бороды, словно купец, размышляющий о делах. Хамдаму эта медлительность становилась уже неприятной. Он не любил колебаний, он считал, что потрачено уже довольно времени на предварительные разговоры и пора приступить к делу. Хамдам спрятал руки, чтобы пальцы не выдали его волнения.
- А чем же смерть хуже жизни? - вдруг спросил Мулла-Баба.
- Ты думаешь о рае, почтенный Мулла-Баба?
- Нет, - старик безразлично махнул рукой, - я говорю о том, что смерть так же естественна, как жизнь. Только глупые люди никак не могут к ней привыкнуть. Это себялюбие. Человек принимает спокойно смерть животного, смерть дерева, смерть звезды, но никак не хочет принять собственной смерти.
- В этом его счастье. Жизнь хороша, - вежливо возразил Хамдам.
- Хороша? - Старик поднял глаза. - Тогда зачем же человек повсюду сеет смерть, убивая все живое вокруг себя, все, что дышит: рыб, птиц, животных, людей? И не жалеет собственной жизни, растрачивая ее на пустяки? Если бы он ее жалел, он бы врос ногами в землю, как дерево, пустил корни и жил, точно кедр, тысячелетие.
- Почему же ты не живешь так, отец? Жил бы, как кедр! - насмешливо перебил старика Хамдам.
- Потому что я человек, - ответил Мулла-Баба, - я не боюсь смерти. Все случайно на земле - и жизнь и смерть.
"Начались разговоры!" - подумал Хамдам. Он встал и резко сказал Мулла-Бабе:
- Мне некогда. Значит, об Иргаше ты ничего не знаешь?
Вставая, Хамдам нечаянно щелкнул шпорами.
Старик, прищурясь, осмотрел кожаную куртку Хамдама, кавалерийские штаны, обшитые кожей, фуражку защитного цвета с красной звездой.
- У тебя широкие шаги, Хамдам, - сказал он ему, - но короткий путь.
- Длиннее, чем твой! - пригрозил Хамдам и вышел из камеры.
Мулла-Баба улыбнулся.
18
Когда Хамдам вышел из крепости, вслед за ним появилась женщина в парандже. Он не заметил ее шагов. В Старом городе, в пустынном месте, он услыхал ее голос. Она окликнула его. Он остановился.
- Агарь? - воскликнул он, обрадовавшись.
- У меня есть теперь дом в Коканде. Приходи ко мне, Хамдам!
- Ты что же, разбогатела?
- Немножко. Приходи!
- Когда?
- Когда хочешь. Хоть сегодня.
Показав ему свой дом, Агарь скрылась. Он подумал, не заманивает ли она его. Но потом отбросил все сомнения: "В конце концов Агарь принесла мне пользу".
Ночью он был на месте. Не успел он постучать в калитку, она раскрылась, и Агарь стояла на дворике. Она взяла Хамдама за руку. В комнате пахло керосином, горела маленькая лампа. За накрытым столом, убранным для ужина, сидел Джемс.
- Это тоже мой гость. Я не могла его прогнать. Хороший гость! сказала Агарь, показывая на Джемса. - Он говорит, что знает тебя.
Хамдам нахмурился. Джемс, приветствуя его по-мусульмански, назвал себя.
- Я подсылал к вам людей еще летом, - сказал он. - Вам передавали, что я хочу видеться с вами?
- Нет, - ответил Хамдам.
- Ну, значит, они боялись вас. Я так и знал, что мне придется все-таки говорить с вами лично.
