о том, как помочь Джуэл. Все подтвердилось в тот момент, когда Финеас Ньюборн и Джоуи Коллинз узнали о расставании моих родителей. Они не удивились. Однажды они видели папу с другой женщиной.
Почему они мне ничего не сказали?
Потому что не хотели причинить мне боль. Или обидеть маму.
После развода я хотел остаться в Кловердейле, но мама знала, что повернуть время вспять невозможно. Я должен был жить своей жизнью дальше. Она помогла мне. Мама внесла залог за небольшой домик на Голливудских холмах. Моим соседом был Кристофер Энуке, нигериец, получивший образование в Англии, с которым я познакомился через маму Элизы Штейнберг, Ленни. У Кристофера был талант. Он был на четыре года старше меня и блестяще учился в Художественном институте Отиса при Школе дизайна Парсонс.
Мы сняли старый дом на Голливудских холмах с двумя спальнями. Вся эта конструкция стояла на сваях и открывала великолепный вид на город. Поскольку арендная плата истощила все наши ресурсы, у нас не было никакой мебели, кроме матрасов. У нас даже не было машины, поэтому нам приходилось по полчаса спускаться вниз по холму, чтобы добраться до ближайшего продуктового магазина. Наше питание было довольно скудным: жареный картофель в меду и белый японский рис с морскими водорослями.
У меня были музыкальные инструменты, у Кристофера – чертежный стол, и на какое-то время этого было достаточно. Мы днями и ночами оттачивали свое мастерство. Наша квартирная хозяйка, Марти Костанца, привлекательная женщина в возрасте, каждый месяц терпела наши постоянные задержки с оплатой аренды в обмен на бесстыжий флирт. Мы с Кристофером спорили, чья сейчас очередь идти к ней домой, чтобы попытаться очаровать ее и дать нам еще немного времени.
Кристофер сам шил себе одежду и позволял мне ее носить: кожаные штаны и куртки, килты и украшения, сделанные из обрезков металла. У него был прекрасный вкус, а еще он был дамским угодником с очаровательным высокомерием африканского принца.
Однажды вечером Кристофер решил сделать мне подарок. Он знал красивую женщину, готовую провести со мной ночь. Когда она пришла, я не знал, что здесь затевается. Я поздоровался с ней и пошел наверх слушать музыку. Следующее, что я помню, – девушка вошла в мою комнату и сняла с себя всю одежду. Она сказала: «Я – подарок от Кристофера». Как бы она ни была хороша, я просто не мог этого сделать.
Когда Кристофер окончил «Отис Парсонс» в 1984 году, я закатил большую вечеринку. На те небольшие деньги, что у меня были, я нанял кейтеринговую компанию, которая специализируется на афроамериканской кухне. Они устроили нам настоящее пиршество: жареная курица, кукурузный хлеб, листовая капуста, макароны с сыром – все в этом духе. И, конечно, арбузы. Пришли все его друзья и однокурсники. Когда Кристофер вошел, мне не терпелось увидеть его реакцию.
Будучи нигерийцем, выпустившимся из английской школы-интерната, он не понял этого прикола. Вот он, звездный студент на своей большой роскошной вечеринке по поводу выпускного, а вот и я, смущаю его всей этой ниггерской едой. К концу вечера, однако, он это пережил, начал танцевать с друзьями и есть чертову курицу.
Кристофера, несомненно, ждало большое будущее в мире моды, но наша жизнь в качестве сожителей в доме на Голливудских холмах продлилась не так уж долго. У нас кончились деньги, и мы начали крутиться, как только могли.
Тем временем я продолжал продвигать свою музыку. Я спрашивал себя: «Кто я и что я хочу сказать?» У меня по-прежнему не было ответов.
Я все еще был Ромео Блу.
Я все еще не нашел то звучание, с которым хотел бы жить дальше.
И у меня по-прежнему не было группы, которую я мог бы назвать своей.
Я был в поиске.
Поиск означал, что нужно продолжать джемить. Я обнаружил, что в моменты сомнений я по умолчанию начинал джемить. Этот процесс – сам по себе награда. Поэтому я продолжал джемить с лучшими музыкантами из Беверли, такими как гитарист Вадим Зильберштейн, басист Усама Афифи, клавишник Дон Уайатт и басист Кевин Уайатт.
На улицах, на вечеринках на заднем дворе и во время ночных сессий звукозаписи в студии я не сдавался. Я искал мудрости у своих крестных матерей и других старших наставников, таких как Линда Хопкинс, легендарная соул-певица. В детстве я видел Линду в музыкальном ревю «Я и Бесси» на Бродвее. Она была маминой подругой, а потом стала и моей. Линда была настоящей: необузданная, шумная блюзовая певица, которая представляла собой самую прямую связь с древним наследием черной музыки. Мне нравилось проводить время в ее атмосферной квартирке, где она готовила для меня в кругу своих обожаемых друзей-геев.
Еще я искал продюсеров, таких как Джон Барнс, красноречивый брат с сонными красными глазами, густыми усами и низким голосом. Этот юный волшебник играл на «We Are the World» для Лайонела Ричи и Майкла Джексона, помогал сводить «Liberian Girl» на альбоме Майкла Bad, а также работал с Дайаной Росс и Хулио Иглесиасом. Одним из первых освоив синклавир, Джон создавал сложные музыкальные конструкции, словно архитектор.
Джон помог Ромео Блу сделать большой рывок, позволив стать сопродюсером дискодивы Тельмы Хьюстон и ее песни «What a Woman Feels Inside». Кроме того, я исполнил гитарную партию. Я сделал из этой композиции откровенную балладу в стиле R&B, но Джон добавил в нее большую дозу синклавира, из-за чего, на мой слух, она создавала не такое яркое впечатление. Тем не менее лейблу MCA понравилась эта версия, и они поместили ее в альбом Тельмы Qualifying Heat.
Мы с Джоном продолжали развиваться. Я изучал его технику игры. Я был в восторге от его таланта. Его отношение к труду более чем совпадало с моим, но только подпитывалось оно кокаином. Едва ли он был единственным. Снежная буря восьмидесятых годов окутала музыкальную индустрию. Марихуана давала мягкий кайф. Кокаин давал какой угодно кайф, только не мягкий. Наркотик вызывал неистовую энергию, которая отделяла меня от моей души. Я не осуждал «нюхачей». Мне просто не нравилось то дерьмо, которое они нюхали.
После одной ночной сессии, когда Джон был под кайфом, мы пошли завтракать. Мы ехали по Голливуду, когда нас остановил полицейский. Мы не превышали скорость, не пили, и на этот раз у меня не было травки. Я не волновался, волновался Джон. И я понял, почему, когда копы нашли огромный пакет кокаина на заднем сиденье. Они сказали, что примут нас обоих. Однако Джон был стойким парнем: он настаивал, что кокаин принадлежит ему, а не мне, и тогда меня отпустили. Джона отвезли в участок, а я тем временем поехал за ним на его машине и договорился об освобождении под залог.
Могу себе представить реакцию родителей, если бы
