еще… На личике Кирстен расползаются смоляные кляксы.
Каменные тучи извергают как масло густой черный ливень. Жидкая тьма затекает мне в глаза, в уши, в нос, мешает дышать. Мы промокли. Нам очень холодно. Кирстен плачет, ее плечи дрожат. Она кошмарно, сплошняком черная, будто лаком залитая - видны белки да полоска зубов.
- Бежим! – Очнувшись, кричу я, бухаюсь на колени. – Давай, садись!
Кирстен вскарабкивается мне за спину. И я бегу, спотыкаясь, в застилающей глаза черноте. Как тогда, в первый раз, камни у меня под ногами прокручиваются, выдергиваются, точно живые. Я несу Кирстен к жизни, к свету, к надежде. Несу прочь от Габи. Я знаю, что ее сестра там, в черном доме. В Доме Драконов вместе с моей матерью, женщиной, у которой нет сердца. Я услышал это в шуршании камня, в стуке капель по голове и плечам, в неистовом, издевательском смехе Владычицы, который до сих пор грохочет в ушах.
80
Кирстен 12
- Назови меня кукушонком. – Распоряжается Габи.
- Ты же мой кукушонок. – Послушно глажу ее по кудрявой головке.
Скоро мы начнем обсуждать с сестрой ленточки, платья, парней и глупых подружек. А потом каждая из нас заживет своей жизнью. Но пока Габи моя сладенькая малышка. Я для нее старшая сестра, мама и бабушка, и весь ее большой маленький мир.
- Скажи, что любишь меня. – Еще более требовательно приказывает Габи.
- Ты моя самая любимая на свете сестренка. – Шепчу я, и целую теплый влажный носик. Такой крохотный…
Габи распирает от счастья. Она перекатывается по постели из стороны в сторону, сучит голыми ножками, одеяло сбивается. Я боюсь, что она попадет мне пяткой в лицо.
- Спой «Три наливных яблочка».
И я пою, до тех пор, пока Габи не просит:
- Поцелуй меня. Я сейчас начну спать.
- Ты ж моя командирша. – Фыркаю я, чмокув ее в переносицу.
Йерген устроился на лавке возле стола, я на колченогом табурете посреди мастерской. Оба одинаково согнуты, как горбатые старики. Думаю, мы были бы рады, если бы нас сейчас потрепали по макушкам, пожалели и назвали кукушатами…
Каждый молчит о своем. У меня становится все больше секретов. Я не рассказала хозяину ни о подарках Гордиана Анэстея, ни о совместном походе к Дому Драконов. Даже не говорила о том, что чувствовала в яме, где меня заперли вместе с размазывающей испражнения полоумной воровкой. Как я слушала крики раздираемых на дыбе. Как узнала, что меня завтра казнят.
Я не говорила, а он не спрашивал.
- Кирстен, я вот что хотел… - Начинает Йерген.
Поднимаю голову, оторвавшись от созерцания покрытых черной пылью мысов ботинок, и смотрю на хозяина. Лицо эльфа не предвещает приятной беседы. Если он сейчас начнет говорить про то, что я еще смогу вытащить Габи, я просто не выдержу. Меня вывернет прямо под ноги. Если он начнет ботать о себе, произойдет то же самое.
Йерген чешет плечо здоровой рукой:
- Вы, люди, такие хрупкие. Ваши жизни умопомрачительно быстротечны. Знаешь, это несправедливо. Очень несправедливо.
Он поднимается, и мне сразу же становится неуютно от того, что Йерген надо мной возвышается. Я тоже встаю, мысленно проклиная хозяина: приспичило изливать душу тогда, когда у меня сил дышать не хватает. Должно быть, моя душа не вернулась из пустоши возле Дома Драконов. Гордиан Анэстей принес обратно одну оболочку.
Мне кажется, я сплю наяву. Я уже там, за линией бреда. Не в постели лишь потому, что не осталось воли довести себя до тюфяка и расшнуровать проклятые шнурки на ботинках. Боль в боку мешает согнуться.
- Кирстен, знаешь… Все эти события последнего времени, они… Короче, открыли глаза. Я понял, насколько ты мне дорога. – Хмуро признает Йерген.
Нужно что-то ответить, и я говорю:
- Я не виню вас, что вы не смогли мне помочь. Вы бы все равно не смогли ничего сделать. – Хочется добавить «как всегда».
- Ты нравишься мне, Кирстен.
А вот он больше не кажется мне привлекательным. Смотрю в лицо, и вижу нечеловечески красивую маску, прикрывающую мелочность его существа. Он думает только о себе, о том, как стать популярным придворным художником, о склоках с мастерами Ватолобеем и Торкве. Я для него лишь инструмент, Габи – помеха. Он никуда ради нас не полезет…
- Ты мне нравишься, Кирстен. – Повторяет Йерген.
Только сейчас понимаю, что он на самом деле имеет в виду.
Кажется, я сейчас упаду в обморок. Голова кружится, начинает мутить.
Йерген предал меня. Предал нас с ним, предал все простое, теплое и хорошее, что мы разделяли. Он предал моих маму и папу. Предал Габи. Предал клятву. Предал закон.
Но разве не этого я желала, когда млела, исподтишка им любуясь? Когда таяла в ожидании прикосновений? Интересно, я смотрела на него как на прекрасную, но бесконечно недоступную статую или как на мужчину?
Хотя, тут не о чем думать. Правда проста. Он эльф – я человек. Нам нельзя. Он хозяин – я рабыня. Если он будет требовать, я не смогу отказать.
Мы почти одного роста. Мне тяжело настолько близко стоять. Не выдерживаю болезненно горячий взгляд Йергена, опускаю ресницы. Мне дурно, пол неустойчив, словно внизу по-прежнему черные камни.
Зачем он это сказал и сделал реальным? Почему нельзя, чтобы все оставалось как прежде? С этим приятно щекотным, безопасным ощущением недосказанности?
Он делает шаг и касается моих губ своими. Его кожа сухая, обветренная, одновременно теплая и прохладная… Это первый поцелуй в моей жизни. Я бессчетное количество раз представляла, каким он будет, и с кем.
Я не чувствую ничего. Только прикосновение. Хвойный запах кожи эльфа кажется мне неприятным.
- Не надо.
- Не буду. – Соглашается Йерген. – Но правду ты должна знать.
Он рывком меня обнимает и прижимает к себе, со стороны здоровой руки. Я впервые чувствую истинную силу его тела, - оно кажется твердым, словно выкованным из железа. Из клещей объятий не вывернуться. Боль в боку становится невыносимой. Тяжелая, словно стальная ладонь скользит вдоль позвонков, поднимаясь с бедер на плечи, а оттуда на обнаженную кожу загривка. Йерген грубо цепляет за шею, мне кажется, маленькое движение - и он ее переломит. Как ветку.
- Беспокоюсь о твоей безопасности. Поэтому, я кое-что
