Огарок уже догорал, а Барички все еще не было. Янчик все больше и больше беспокоился. Он умел определять время подобно другим, не имевшим часов, и, по его мнению, было уже около полуночи; никогда еще не было случая, чтобы Баричка так запоздал.
Мальчик при малейшем шуме, доносившемся в комнату, выбегал в сени и прислушивался. Все ксендзы, жившие в доме уже давно возвратились, а Барички все еще не было. От испуга Янчик начал молиться. Случай был настолько из ряда вон выдающийся, что он в полночь постучал в дверь жившего в соседней комнате каноника Андраша, имевшего привычку засиживаться поздно ночью за книгами. Ксендз Андраш был человек средних лет, веселого характера, любивший пошутить, но в обращении с низшими напускавший на себя притворную строгость. Несмотря на это, его не боялись, и Янчик был с ним фамильярнее, чем с другими, хотя каноник не раз оттаскал его за уши и за вихор.
Грубым, ворчливым голосом, как бы уже заранее собираясь его обругать, не зная даже за что, ксендз Андраш велел ему войти.
– Чего ты ночью бродишь, как сова?
Он не успел окончить эти слова, как увидел перепуганное лицо мальчика и, быстро приблизившись к нему, добавил:
– Ради Бога! Что случилось?
– Ксендза Барички нет, он еще не возвратился.
– Не возвратился, – повторил каноник, – а где же он был?
– У францисканцев служил обедню.
– А затем?
Мальчик с плачем пожал плечами и ответил, что он не знает.
Ксендз Андраш задумался, но так как не в его характере было принимать все с трагической стороны, то он начал утешать мальчика.
– Епископ, по всей вероятности, поручил ему какую-нибудь срочную работу. Теперь уже, должно быть, полночь, и если его до сих пор нет, то он уже не придет. Иди спать, только не забудь прочесть молитву перед сном, потуши огонь и закрой на засов двери. С ним ничего не могло случиться. Этими словами ксендз успокоил мальчика, а сам предался тревожному размышлению. Но это у него недолго продолжалось. По характеру своему спокойный и инертный, он себя утешал тем, что ничего плохого не могло случиться, и что завтра все выяснится.
Прочитав краткую молитву, он лег спать. Янчик заснул лишь на рассвете. Настало утро, а ксендза Барички еще не было, и никаких известий о нем тоже.
Проснувшись, ксендз Андраш вспомнил, что вчера произошло, и зашел к Янчику; узнав от него, что ксендз Марцин еще не возвратился, он отправился разузнать, что случилось с Баричкой.
Первым делом он пошел во францисканский монастырь. На его вопрос о вчерашней обедне, которую служил ксендз Баричка, настоятель ему ответил, что они напрасно ждали его с обедней, приготовив церковное облачение в ризнице, ибо он обманул их ожидания, что с ним никогда не случалось; если бы он даже внезапно заболел, то мог бы послать мальчика, чтобы их предупредить заблаговременно.
– Но он не болен, потому что со вчерашнего утра его дома нет! – воскликнул ксендз Андраш, начиная беспокоиться.
Страх овладел обоими ксендзами. Каноник быстрыми шагами побежал к епископу, рассчитывая, что если не застанет там ксендза Баричку, то, по крайней мере, что-нибудь о нем узнает.
Капеллан, которого он встретил на пороге, на его вопрос о Баричке ответил, что епископ только что послал за ксендзом Марцином, которого он в течение вчерашнего дня не видел.
Они вдвоем отправились к епископу. Все это представлялось загадочным и заставляло предполагать что-нибудь страшное. Епископ заломил руки.
– Боже мой! – воскликнул он. – Неужели Баричка пал жертвой? Но нет, этого быть не может!
В епископстве произошел большой переполох, и во все концы разослали людей. Ксендз Андраш возвратился к себе домой. Янчик молился и плакал.
У некоторых из ксендзов явилась мысль, что тут совершилось преступление из-за мести. Вскоре по всему городу распространилось известие о том, что ксендз Баричка пропал без вести.
Хотя после выступления Барички против короля прошло уже некоторое время, и не было никаких доказательств того, что двор намерен отомстить епископскому послу, однако разные догадки и предположения передавались из уст в уста.
Самым тщательным образом старались узнать, где он был в этот день. Факт был тот, что Баричка на рассвете вышел из дому с тем, чтобы поспеть к обедне во францисканский монастырь, кто-то утверждал, что встретил его на улице, направлявшимся в монастырь, а между тем, его там вовсе не было.
Это случилось в феврале, когда рано утром очень мало людей на улицах, и если заметна кое-какая жизнь, то лишь в центре города и на главных улицах, ведущих к рынку. Утро было холодное и туманное. Деревья были покрыты инеем, и был большой мороз; выпало много снегу, и в городе трудно было найти следы шагов.
Весь день прошел в ожидании возвращения ксендза Барички, так как явилась мысль, что он по дороге был приглашен к умирающему. Всем известно было его усердие, когда дело шло о наведении на путь истины и о спасении человека; поэтому не теряли еще надежды на его возвращение.
Больше всех беспокоился епископ Бодзанта, и он первый начал подозревать придворных в убийстве Барички из-за мести.
На третий день произошло событие, давшее повод к размышлениям. Какой-то крестьянин из Лагевников, ехавший рано утром на рынок в Краков, рассказывал, что будто накануне праздника Святой Лючии, проезжая по льду через Вислу, он был свидетелем происшествия, нагнавшего на него большой страх. Он видел, как несколько людей, лиц и одежду которых он в темноте не мог рассмотреть, тащили к Висле человека, не оказывавшего им никакого сопротивления. Затем они его вложили в заранее приготовленный мешок и, бросив его в прорубь, моментально сами скрылись, не заметив свидетеля. Послали в Лагевники за мужиком и привели его к епископу. Он под клятвой подтвердил пастырю, что видел все это собственными глазами, что у убитого руки были сложены, как для молитвы, что он не вырвался из рук убийц, не кричал и весь был одет в черное.
День и час совпали со временем исчезновения ксендза Барички, но не было уверенности, что это он. Река замерзла, и невозможно было в ней искать труп, а до весны течение могло бы его далеко отнести.
Несмотря на то, что на основании этого рассказа можно было сделать только предположение о том, что это был Баричка, в городе упорно и с уверенностью говорили о том, что ксендза Баричку утопили в Висле.
После сильных морозов, бывших во времена праздника святой Лючии, погода вдруг неожиданно переменилась, наступила оттепель, выпал дождь, стало темно, лед тронулся раньше, чем обыкновенно, и река вскрылась.
Как будто чудо какое-то совершилось, и люди, работавшие на берегу Вислы, заметили плывущий по воде мешок. Они думали найти в нем что-нибудь ценное и с опасностью для жизни с помощью кольев и крюков зацепили его и вытащили на берег.
В мешке оказался труп ксендза Барички со сложенными накрест руками, со спокойным, умиротворенным лицом.
На берегу собралась толпа любопытных, и кто-то из них сразу узнал в трупе ксендза Баричку, а так как он совершенно не изменился, сохранив свою красоту и величие, то начали кричать, что свершилось чудо; толпа упала на колени и дали знать епископу.
Трудно описать, какое волнение поднялось в городе. Все устремились к реке, чтобы посмотреть на останки мученика; была большая давка, многие опускались на колени перед трупом, плакали, и среди толпы раздавались угрозы и крики возмущения.
Епископ, узнав о произошедшем, немедленно отправился вместе с духовенством к берегу реки, распорядившись, чтобы впереди шествия несли крест и траурные хоругви, а также, чтобы звонили во все колокола.
Принесли гроб и вложили туда останки мученика; из всех монастырей и костелов вышло духовенство с хоругвями, тоже направляясь к месту, где лежал труп, и куда стекались со всех сторон толпы народа.
Мешок, в котором был завязан труп, тщательно рассматривали, стараясь найти какие-нибудь улики, которые навели бы на след преступников. Мешок был обыкновенный, из толстого грубого материала, такой же, какие употреблялись для зерна, только значительно больше, по всей вероятности, нарочно сшитый из двух.
Возле трупа нашли веревку и пояс, который мог навести на след, потому что он был кожаный с железной пряжкой, какие обыкновенно носила придворная челядь.
Но не одна только челядь при дворе носила такие пояса, а потому подозрение разрослось.
Торжественное перенесение тела убитого в костел, панихида, проповедь, с которой молодой ксендз обратился к толпе, все это сильно повлияло на всех, навело страх и расположило к покаянию.
Все обратили внимание на то, что никто из придворных и окружающих короля не показался ни в костеле, ни на похоронах, и даже на улицах их не было видно. Поэтому начали громко, не скрываясь, говорить о том, что преступление было совершено слугами короля и по его распоряжению.
Епископ, возвратившись в слезах из костела, куда он велел на несколько дней поставить гроб убитого, чтобы еще больше взволновать людей и восстановить их против короля, окончательно решил предать его анафеме. Доказательств того, кто совершил преступление, и по чьему приказанию оно было совершено, все-таки не было. Vox populi[8], не мог быть юридическим доказательством для обвинения простого смертного, тем более, короля. В течение нескольких дней останки ксендза Барички были публично выставлены в костеле, и начали утверждать, что при них совершаются чудеса, что от тела по ночам исходит какой-то свет, что оно вовсе не разлагается, а наоборот, издает чудный благовонный запах; под влиянием этих рассказов народ проникался все большим страхом.
