Конверс отложил досье и взялся за записную книжку, лежавшую рядом с телефоном на ночном столике. Затем он достал из кармана рубашки золотую шариковую ручку фирмы “Картье”, которую Валери подарила ему много лет назад, и записал: “Ильзе Фишбейн”. Он взглянул на ручку и на фамилию – и то и другое вызвало у него поток воспоминаний. Ручка от “Картье” была для него символом лучших дней – нет, нет, не то чтобы лучших, но самых полных и насыщенных. Валери, по его настоянию, ушла из рекламного агентства с его ненормированным рабочим днем и стала “свободным художником”. В последний день своей работы она пошла в “Картье” и, оставив там значительную часть последней зарплаты, выписала чек за ручку. Когда он спросил ее, чем – кроме метеорического взлета у “Тальбота, Брукса и Саймона” – он заслужил такой подарок, она ответила: “За то, что заставил меня сделать то, что я должна была сделать давным-давно. С другой стороны, если теперь я ничего не заработаю, украду твою ручку и отнесу ее в заклад. Как будто бы ты ее потерял”.
Работа “свободного художника”, как оказалось, оплачивалась очень неплохо, и ручка осталась у него.
Ильзе Фишбейн вызвала совсем другие мысли. Хорошо бы с ней встретиться, но пока это полностью исключалось. Все, что знал о нем Эрих Ляйфхельм, он узнал от Бертольдье через фрау Фишбейн. Очевидно, это было детальное описание его, сопровождавшееся предупреждением: американец опасен. Ильзе Фишбейн, доверенное лицо “Аквитании”, наверняка могла бы вывести его и на других лиц, состоящих в сети Делавейна, но выйти на нее сейчас означало бы окончательно раскрыть себя, а к этому он пока не готов. И все же это – имя, крупица информации, неожиданный факт; опыт научил его собирать и хранить такие подробности, чтобы в подходящий момент неожиданно выложить их на стол. Или использовать тайно, для себя. Как адвокат он понимал: действия другой стороны всегда темный лес. Упустил время – потерял все. Но с другой стороны, чем больше терпения, тем больше везения.
Однако соблазн был велик. Дочь Германа Геринга трудится над восстановлением власти генералов! В Германии имя Ильзе Фишбейн могло бы вызвать целый поток нежелательных воспоминаний. У него в руках крепкая дубинка, придет время, и он взмахнет ею.
“С начала формирования западногерманских дивизий НАТО в течение последних семнадцати лет Ляйфхельм находился на высших командных должностях, после чего был введен в состав штаба верховного главнокомандующего объединенными вооруженными силами НАТО в Европе недалеко от Брюсселя и представлял в нем интересы Бонна.
Его яркий антисоветизм зачастую приводил к разногласиям с его собственным правительством по вопросам мирного сосуществования с Кремлем, так что в последние месяцы пребывания Ляйфхельма на этом посту деятельность его одобрялась скорее крайне правыми представителями “ястребов” из английской и американской фракций объединенных вооруженных сил НАТО, чем политическими руководителями в Бонне.
И только когда канцлер окончательно пришел к выводу, что внешняя политика Америки из рук профессиональных политиков перешла в руки оголтелых милитаристов, он распорядился отозвать Ляйфхельма, специально создав для него какую-то синекуру.
Ляйфхельм, однако, был неглуп и тут же разобрался в ситуации. Это перемещение он воспринял как проявление не силы, а слабости Бонна. Люди непрестанно обращаются к прошлому, считал он, и с особой надеждой взирают на тех, кто высказывается ясно, открыто, не затемняя проблем, стоящих перед страной и миром, и особенно – миром западным.
И тогда он заговорил. Сначала в объединениях ветеранов и в реваншистских организациях, где его боевое прошлое и сегодняшние политические взгляды гарантировали ему благоприятный прием. Вдохновленный энтузиазмом подобных сборищ, Ляйфхельм развил бурную деятельность, выступая перед все более широкой аудиторией, выступления его становились все более резкими и носили все более провокационный характер.
Однако среди многочисленных его слушателей нашелся и такой, которого выступления эти привели в настоящую ярость. Канцлер ФРГ узнал, что Ляйфхельм перенес свою псевдопатриотическую деятельность в стены бундестага, присвоив себе прерогативы, никоим образом ему не принадлежавшие. Более того, используя свой авторитет и незаурядные личные качества, он заручился поддержкой многих депутатов. До канцлера ФРГ дошла и программа Ляйфхельма: рост численного состава армии в масштабах значительно превышающих даже требования НАТО, образование разведывательной службы, построенной на манер недоброй памяти Абвера; цензура школьных учебников с исключением из них всех фактов, которые бросают тень на недавнее прошлое; введение исправительно-трудовых лагерей для лиц, повинных в политических выступлениях, а равно и для подрывных элементов, выступающих под маской “либеральных мыслителей”. Таков примерно был этот набор.
Канцлер решил, что этого терпеть нельзя. Он вызвал Ляйфхельма в свой кабинет и в присутствии трех свидетелей потребовал от него немедленного заявления об отставке, а также отказа от всякой политической деятельности, включая публичные выступления, публикацию политических статей, а также посещение любых политических сборищ. Иными словами, от него потребовали отказа от участия в общественной жизни. Нам удалось связаться с одним из этих трех свидетелей, имя которого не имеет смысла приводить в настоящем докладе. Вот что он рассказал.
“Канцлер был вне себя. Он сказал Ляйфхельму: “Герр генерал, вы можете выбирать из двух возможностей, а кроме того, у вас есть то, что, извините меня, я называю окончательным решением. Первая возможность: вы можете согласиться с моими требованиями. Вторая: вы можете отказаться. В этом случае вы будете лишены воинского звания, пенсии и прочих привилегий, связанных с вашим чином, а также доходов от вашей недвижимости в Мюнхене, которая, если дело дойдет до любого мало-мальски объективного суда, подлежит немедленной конфискации”. Ляйфхельм заявил о своих правах, и канцлер закричал: “Да, у вас есть права, но они незаконны! Совершенно незаконны!” Тогда Ляйфхельм спросил, что он подразумевает под “окончательным решением”, и, пусть это звучит совершенно невероятно, но, клянусь вам, канцлер открыл ящик своего письменного стола, достал оттуда пистолет и, направив его на Ляйфхельма, ответил: “Я сам убью вас прямо на месте. Я не позволю вам, повторяю, не позволю вернуть нас в прошлое”.
Какое– то мгновение мне казалось, что старый вояка бросится на канцлера и напорется на пулю, но я ошибался. Генерал, не шелохнувшись, сверлил взглядом канцлера, и накал ненависти в его глазах был столь же велик, как и презрение в глазах канцлера. И тут Ляйфхельм повел себя просто по-идиотски. Он резко выбросил руку в старом фашистском приветствии и выкрикнул: “Хайль Гитлер!” -затем по-военному повернулся и вышел.
Все мы какое-то время молчали. Потом канцлер нарушил затянувшуюся паузу. “Мне следовало убить его, – сказал он. – Возможно, я скоро пожалею, что не сделал этого. Возможно, мы все будем жалеть об этом”.
Через пять дней после этого инцидента Жак Луи Бертольдье совершил первую из предпринятых им после выхода в отставку двух поездок в Бонн. В этот приезд он остановился в отеле “Шлесспарк”. Нам удалось получить копии всех счетов, оплаченных им в этом отеле. Среди многочисленных счетов на телефонные разговоры – деловые и личные – постоянно фигурировал абонент, фамилия которого никак не была связана с Бертольдье или его фирмой. Этим абонентом была Ильзе Фишбейн. Сверившись со счетами Эриха Ляйфхельма, относящимися к этому же периоду, мы обнаружили, что и он заказывал разговоры с Ильзе Фишбейн и по тому же номеру. Путем опроса и скрытого наблюдения удалось установить, что фрау Фишбейн и Ляйфхельм знали друг друга многие годы. Отсюда вывод: в аппарате Делавейна она играет роль связной между Парижем и Бонном”.
Конверс прикурил. Опять это имя и связанный с ним соблазн. Из страха перед разоблачением дочь Германа Геринга может признаться не только в том, что является связной между Ляйфхельмом и Бертольдье, но и во многом другом, поскольку два отставных генерала наверняка не таятся друг от друга. Возможно, обнаружатся названия компаний, глубоко законспирированных дочерних предприятий и фирм, сотрудничающих с Делавейном в Пало-Альто, это, в свою очередь, даст имена тех, кого на законных основаниях можно будет обвинить в противоправных действиях. В этом случае надо вести себя так, чтобы противники постоянно чувствовали его невидимое присутствие.
Для этого необходим посредник. В прошлом ему уже случалось пользоваться услугами третьих лиц, и он прекрасно знал, как это делается. Через третье лицо удобнее оповещать противоположную сторону о том, что в твоем распоряжении имеются документы или факты, которые могут оказаться для них весьма опасными. Если эти факты или документы достаточно весомы, то обычно стороны приходят к соглашению. Этика подобных сделок весьма сомнительна, но, вопреки установившемуся мнению, этика имеет не два, а три измерения, если не все четыре. Цель не оправдывает средства, однако действенные меры, приносящие справедливое и необходимое решение, нельзя полностью исключать из оборота.
