Внутри будто запустили ледяной душ. Я смотрел на её легкую, даже пляшущую походку, и уже не чувствовал ничего. Меня тошнило от коктейлей, от клуба вокруг, от самодовольного выражения лица Иволги. Но я стиснул зубы и заставил себя сделать вид, что ничего не видел.
— Ну чё, накидался? — она оперлась на стойку, не оборачиваясь ко мне. — Бармен, тащи какую-нибудь крепкую дрянь, на посошок!
Расплатившись, Иволга разжала кулачок, где обнаружился маленький пакетик с единственной таблеткой. Посмотрела на него, быстро вытряхнула себе в рот и залила прозрачным коктейлем. Поморщилась и сглотнула. Вокруг загремела какая-то особенно отвратительная музыка.
Я смотрел. Время будто совсем перестало идти, и я смотрел. Что Ива только что приняла? Это же… Это то, что я думаю? Пожалуйста, пусть это будет не то, только не то!
— Воротит уже от твоей рожи! — она тряхнула бардовой челкой и уставилась куда-то в пространство. — Мы домой сегодня поедем, или ты корни пустил?
— Что это?
— Клуб, дерево!
— Что ты приняла?!
— Витаминку! — огрызнулась мелкая. — Короче, я валю. Делай, что хочешь.
* * *
Естественно, ушли мы вместе. Поймали такси. Я сел на переднее сидение, Иволгу уложил на заднее. Потихоньку поехали, благо, основные пробки в городе уже рассосались.
Накрывать её начало примерно на полпути к дому. Красноволосая издала какой-то странный звук — не то хихикнула, не то откашлялась — и заговорила. Больше она уже не затыкалась, пока не уснула, гораздо, гораздо позже.
— Ты скользкий и мерзкий. Я вот лежу, расплескалась по салону, а тебя не коснусь, противный. От тебя можно плесенью испачкаться.
Таксист глянул на неё в зеркало заднего вида. Я покачал головой: перепила, не обращайте внимания. Ива же продолжала:
— Ты виноват, всё ты. Зачем отпустил, что ты столбом стоишь, дерево, дерево, глупое, пустое, трухлявое! Стоит, дупло разинул, смотрит на меня, а мне плохо, тошно от глаз, от взгляда бессмысленного. Ну скажи хоть слово, сдох там что ли?
— Дома поговорим.
— Не буду говорить, я с тобой не разговариваю!
Она помолчала секунды три, потом опять стала ругаться. Я уже не отвечал, просто смотрел в окно, где опять растягивался и проносился мимо заледенелый Новосибирск. Сегодня мы с Иволгой сломали что-то важное, чего ещё сами не успели осознать и попробовать. В груди саднило, в голове царила звенящая, оглушительная пустота. Никаких мыслей, лишь чувство потери.
Домой её пришлось тащить. К счастью, Ива уже сменила гнев на милость. Теперь её пробило на псевдофилософию.
— Вот мы с тобой идем, а вокруг мир. И мир — полнейшая лажа, кто только умудрился его таким вылепить! Двойку ему, всем по двойке, все плохие уроды!
Я открыл дверь и впихнул Иволгу внутрь.
— А давай вместе разнесем к чертям планету! — тут же предложила она. — Ну неужели тебе не хочется? Хоть раз в жизни быть по-настоящему? Чтобы кричать до хрипоты, кулаки в кровь, чтобы они все увидели, какой ты?
— Не хочется, — пробормотал я, помогая девушке выбраться из куртки и стягивая с неё кроссовки. — Хватает и твоих выходок.
— Скучный! — Ива резко вскочила, стукнулась плечом о дверной косяк и ввалилась в комнату. — Та-акой пресный, обыкновенный, серый мальчик!
Я чуть задержался, чтобы тоже раздеться-разуться, поэтому продолжение монолога не услышал. Перешагнув порог комнаты, застал красноволосую на полу в позе какой-то ломаной звезды, с раскиданными как попало лучами-конечностями. Попытался поднять и переложить в кровать, за что получил чувствительный пинок в бок, и вынужден был лечь в одиночестве.
— … сделать так, чтобы звёзды вокруг, — продолжала вещать мелкая. — И чтобы люди рождались счастливые, чтобы детей не запирали, чтобы родителям запретить умирать! Ты хоть представляешь, дурень, какая тогда жизнь начнется?!
— Ага. Счастье для всех, и пусть никто не уйдет обиженным, — усмехнулся я.
— Конечно! И что в этом плохого? Всем хорошо, все сидят счастливые, планета светится!
На это у меня ответа не нашлось, да он и не требовался. Ещё некоторое время Ива лопотала про свой идеальный мир, про то, как вокруг плохо и неправильно. Потом замолчала ненадолго. Тишина после её голоса возникла оглушительная, было ощущение, что я никогда в жизни до этого не оказывался в такой беззвучной пустоте, будто всю жизнь шёл по обочине автострады, а рядом ещё и Иволга, не переставая, чушь несла.
— Пить хочу, — сообщила красноволосая.
Пришлось вставать и идти в кухню за водой. Ива выпила весь стакан, мелкими-мелкими глоточками.
— Меня будет ночью тошнить, — предупредила она. Голос у девушки совсем охрип. — Принеси какой-нибудь тазик, что ли.
Я принес. Мелкая кивнула и с трудом поднялась на ноги. Хватило её сил только на падение в кровать. И, словно удар о подушку головой переключил какой-то рычажок, Иволга снова открыла рот.
— Вот вы тут бегаете за мной, и ты, и Милка бегала, и Рус тоже. Думаете, что я сильная и всё могу, всё знаю. А я дура, не понимаю уже ничего, Кедр. Где свобода, где смысл? Зачем всё вокруг так погано, а? Ну, скажи мне, дерево! Я бы у ясеня спросила, так не растут они у вас…
— Растут.
— Чё?
— Растут у нас ясени. Протрезвеешь — иди и спроси.
Опять помолчали. А потом Иволга села. Я тоже сидел, на полу, прислонившись к стене спиной. В свете ночника особенно жутко выглядели глаза девушки: ничего, кроме огромных зрачков, в них не было. Будто смотришь в две пустых глазницы.
— Ты чего?
— Давай вместе уедем, — голос Ивы дрогнул. — Далеко-далеко. Я знаю, на севере еще холоднее и труднее жить. Но мы же будем вдвоём. Поселимся где-нибудь в деревне, найдем себе угол. Будет у нас хозяйство. Может, даже дети. Поедем, а?
— Заткнись, ради Бога! — мне аж дурно стало от таких предложений. — Ляг и проспись, с утра самой стыдно будет!
— Не будет, — послушно легла мелкая. — Я давно об этом думаю. Одной страшно. Вы все думаете, я железная. А мне двадцать только вчера исполнилось, знаешь? Я девочка, меня любой обидеть может. Не хочу ехать дальше, в ещё больший
