но чисто. У единственного окна, наполовину застекленного, наполовину забитого фанерой, располагалась одноместная продавленная кровать, заправленная с небрежностью одинокого человека, в углу — мольберт, накрытый серой тряпицей, а почти у входа стояли рядом тумба и стол. На тумбе ничего не было, на столе лежала тетрадь и пара карандашей. Даже стула здесь не нашлось.
Хозяин этой небогатой обстановки лежал в центре комнаты на спине, действительно «раскидав клешни» во все стороны. Грязно-русые волосы бесформенной кляксой расплескались по полу, на бледном лице выделялась единственная деталь — очки-полароиды, в здешних условиях постоянного полумрака смотревшиеся совершенно дурацки. Назвать парня худым было бы слишком просто: для этого прилагательного ему не хватало килограммов пять. Одежда (судя по всему, один из двух одинаковых комплектов — второй, вместе с курткой, покоился на краешке кровати аккуратной стопкой) представляла из себя перетекающее друг в друга серое месиво из футболки и штанов. Видимо, сегодня в приюте маргиналов был какой-то особый праздник, и дали отопление— по крайней мере, в этой комнате стоять в пальто было жарко.
— Я смотрю, ты в адеквате!
Иволга уже успела скинуть куртку и плюхнуться на кровать. Её прическа, зеленый свитер и красные кроссовки вносили в бледность окружения хоть какое-то оживление.
— Ага-а.
Существо на полу шевельнулось, подняло правую руку и помахало ей из стороны в сторону. Голос у него был тихий и сиплый, будто парень простудился ещё в младенчестве, и решил не лечиться совсем. Впрочем, если на бетонном полу он валяется ежедневно — ничего удивительного.
— Чудно, — красноволосая адресовала мне короткий быстрый взгляд. — К тебе гостя принесло, Кир!
— Да-а-а?
Слова он растягивал, как жвачку, поэтому окончание «Да?» произнес уже сидя. На меня уставились металлически-непроницаемые стекла очков.
— Ну, раз принесло — подваливай. Ща я…
Кир поднялся на ноги и шагнул к тумбе. Я поразился тому, как он вообще умещается в своей комнатке: в парне было не меньше метра девяносто росту, и примерно треть от этой внушительной цифры составляли ноги. Передвигался Иволгин приятель своеобразно: длинными, медленными шагами, размахивая руками-плетьми, будто лунатик. Добравшись до тумбы, Кир секунды четыре стоял столбом, видимо, вспоминая, что он здесь делает, а потом забрался внутрь, чтобы извлечь на свет железный чайник и маленькую газовую комфорку. Я за это время успел снять пальто, шапку, шарф и перчатки и усесться рядом с Ивой. Поставив чайник на огонь, хозяин комнаты опять полез в тумбу.
— Кир! — позвала Иволга. — Ты воду забыл налить.
— А, ща! — отозвались из недр тумбочки.
— Кир, — не успокаивалась красноволосая, — сделай нам обычный черный чай. Без приколов.
Копание в тумбе возобновилось с утроенной силой, и вскоре миру явилась жестянка с заваркой и небольшой чайничек из белой керамики.
— Я это… — парень невнятно манул рукой в сторону выхода. — Ща!
И вышел, захватив с собой чайник. Оставшись наедине, я тут же повернулся к Иволге.
— Это что за?..
— Это Кир, — сказала она таким тоном, будто «Кирами» называли всех подобных парней. — Друг. Художник, поэт. Творческая личность.
— И наркоман, — догадался я.
Ива дернула плечами — мол, думай, что хочешь.
— Зачем ты меня сюда привела?
— Сам пришел, не передёргивай!
Дальше сидели молча. Ждать пришлось долго — наверное, Кир решил набрать воды в соседнем городе. Или опять забыл, за чем пошел. Наконец, парень появился на пороге. Судя по мокрым волосам и явно посвежевшей физиономии, не только наполнил чайник, но и умылся.
— Только… У меня кружки две всего.
— Ничего страшного, — успокоил я. — Пейте с Ивой, я не буду.
Кир красноречиво хмыкнул и водрузил-таки чайник на огонь.
— А тебя как…
— Глеб! — ответил я.
— Кедр! — тут же поправила красноволосая.
«Творческая личность» почесала за ухом и подошла ближе, протянув длинную лапищу.
— Приятно познакомиться. Кирилл.
Пальцы у него были желтоватые, как пергамент. Я пожал руку и продолжил молча глядеть в пространство. Кир, видимо посчитав долг вежливости отданным, завалился на пол и устроился там, вытянув ноги и опершись стеной на стенку. Иволга делала вид, что очень заинтересовалась пятнышком на рукаве свитера. Молчание затягивалось. Чай закипал.
— Загрузился? — вдруг спросила мелкая, как бы в пустоту.
— Более-менее, — кивнул Кир.
— Давно принимал?
— Позавчера.
— Нормально. Сегодня потерпишь?
— Постараюсь. Ты это…
— Проведать пришла, не напрягайся.
— Это можно. А может, дуну? На поболтать пробьёт моментально.
— Потом, Кир. Ты мне адекватный нужен.
— Понял, — парень развел руками в стороны. Казалось, он может ими обхватить всю комнату. — Ни грамма внутрь. О, чай!
Чашки, алюминиевые, но чистые, тут же извлекли из тумбы. Пили молча недолго — я решил не наращивать неловкость и поболтать с Киром, раз уж Иволга никуда не торопится.
— А что это за место?
— Общага была, — парень безразлично дёрнул плечами. — Ещё при советах, по-моему. В девяностые тут мутные истории творились: студенты с крыш прыгали, вены вскрывали. Говорят, из-за коменданта. Короче, прикрыли зданьице, вместе с институтом.
— А не наоборот? Может, сначала институт, потом общагу?
Кир вяло дернул плечами.
— Как знать. По-моему, сначала жизнь уходит отсюда, а институт ещё пару месяцев барахтается. Не знаю, у меня неоконченное высшее, да и в общагу поселился уже гораздо позже отчисления.
Только сейчас я понял, что определить возраст Кирилла невозможно — ему с одинаковой вероятностью могло быть как двадцать, так и тридцать пять. Есть такие типы: очень долго остаются молодыми, а потом за год-два стареют до положенного возрасту состояния.
— Так ты, значит, художник?
— И поэт, — равнодушно согласился Кир.
Я обвел взглядом комнату.
— Не похоже на берлогу творческой личности.
— Можно подумать, ты специалист по берлогам! — фыркнула Ива.
— Творческая личность отражает состояние общества, в коем обретается! — философски заметил её дружок. — Так что делай выводы, солнышко. Если поэт и художник голоден и болен, это о чём-то говорит!
— Смотря, какой поэт… — осторожно заметил я.
В ответ Кир опять нырнул в недра
