Глава 32-1
В последнее время Шаламову казалось, что Эм ускользала от него. Или же просто отчаянно её не хватало, потому что виделись они совсем мало, урывками. Она всё ссылалась на работу. А работа у неё вот, значит, какая. Та её улыбка в ответ на похабную выходку до сих пор резала глаза. И даже дело тут не просто в ревности — больше всего травило душу то, что всё это не вязалось с её образом. Да и нет больше того образа. Это всё равно что чарующий скрипичный пассаж внезапно оборвался визгливым глиссандо, а за ним — пустая и холодная тишина.
Нет ничего горше разочарования.
Каких-то две недели назад его так и распирало от счастья. Они всё время гуляли, болтали, смеялись, самозабвенно занимались сексом или просто валялись в обнимку на диване и смотрели всё подряд по телевизору. Ну, это уже после самозабвенного секса. Он вспомнил, как они тащили с Дёминым этот допотопный огромный телевизор к ней на четвёртый этаж, как потом парились с антенной и как весело все втроём отмечали первое «совместно нажитое имущество» «Адмиралом Колчаком» и сосисками. Как Эм захмелела с непривычки и сидела забавная, румяная, с блестящими глазами. Вспомнил, как она несколько дней назад чуть ли не плясала от радости, когда получила пятёрку за экзамен. Он тогда смеялся:
— У тебя в зачётке даже четвёрки-то ни одной, а ты так радуешься, как будто это первая пятёрка в твоей жизни.
— Ты не понимаешь, — смеялась она, — этот Каплунов, он мне весь мозг вынес. Он вообще отказывался даже слушать меня. Пришлось бы уйти в академ. И вдруг, представляешь, говорит — сам! — давайте вашу зачётку и ставит «отлично». Он даже не спрашивал ничего. Просто поставил и всё. Я ничего не понимаю, но это так хорошо!
Да, тогда действительно было хорошо. Даже несмотря на мелкие стычки с Дёминым. Эм понравилась ему — Шаламов сразу это просёк, но Дёмин никаких даже полунамёков себе не позволял. Зато какими глазами смотрел! И выговаривал потом наедине Шаламову, мол, какого хрена он «парит мозги» своим женщинам. Выбери одну. Это будет честно.
Ну не мог же Шаламов рассказать ему про эту дикую ситуацию и поэтому только огрызался, что его амуры никого никаким боком не касаются. На что Дёмин злился, конечно же:
— Не могу тебя понять. То ты ведёшь себя как нормальный пацан, то как полный урод.
И всё равно тогда было очень хорошо. А потом началось: смена, смена, смена… Ну, ещё сессия. Упрекать, обижаться, давить, настаивать и прочее подобное — не его стиль. Это, по мнению Шаламова, вообще удел дам. Позвал — отказалась, ну и пожалуйста. Поэтому злился молча, держал всё в себе. Нет, не держал, выплёскивал на Дёмине, но тот сам тоже хорошо выпрашивал. А вот Эм… он в её сторону не позволял себе и взгляда недовольного, не то что выпада. Да он бы и ждал, терпел, к тому же, недолго осталось. Но теперь Шаламов вообще не знал, что и думать. Это ведь что получается, такое было всегда? Потому что с виду Эм не удивилась, не опешила… Значит, её там лапали, а она улыбалась?
Это не ранило, это убивало.
В четверг Эм приехала к нему в академию. Он бы и рад пройти мимо, но она к нему не подошла, не заговорила, просто скромно стояла у стенда с расписанием и провожала его неотрывным взглядом, а во взгляде — обречённость и мука.
Ну и Дёмин, конечно, проявил инициативу. Заголосил: «О! Эм! Мы вот! Догоняй!».
Только тогда Эм подошла к ним, но посмотрела на него так, будто до смерти боялась, что он сейчас её прогонит. Он зверь, что ли?
Вместе, втроём пошли на Набережную. Дёмина вдруг прорвало на болтовню. Эм ему улыбалась, отвечала впопад, но Шаламов чувствовал её запредельное напряжение.
Присели на свободную скамью, Дёмин в лицах изображал зачёт у Суслова, хотя роль буффона ему вообще не шла, просто он пытался, понял Шаламов, разрядить неразряжаемое.
— Кто хочет мороженое? Пойду схожу.
Актёр из Дёмина, конечно, так себе — его фраза прозвучала явно как предлог, а не как предложение. Но Шаламова этот момент тронул, потому что теперь, напитавшись её близостью, он сам хотел остаться с ней наедине. Но вот ушёл Дёмин, и все слова встали комом в горле. Минуты две они с Эм просто сидели на скамейке молча, тайком поглядывая друг на друга. И даже воздух вокруг них едва не звенел от напряжения. Первой сломилась Эм, выдохнула горестно:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Эш, нам нельзя по-другому!
Шаламов молчал. Он просто не знал, что сказать. Как это нельзя? Совершенно ему непонятно. Зачем тогда вообще нужна такая работа?
— Эш, мы должны держать себя в руках. Нам положено быть с любыми гостями вежливыми, но я сама от этого умираю.
— Тогда я не понимаю, — наконец выдавил он, — чем официантки вашего ресторана отличаются от уличных девок, если любой гость ведёт себя с вами так, как хочет, а вы улыбаетесь?
Эм, может быть, и оскорбилась бы, если б он хотел её оскорбить. Но Шаламов смотрел на неё серьёзно, с неподдельным недоумением, словно действительно пытался понять, в чём же тут разница. Лучше бы оскорблял — тогда волей-неволей включилась бы природная самозащита. А вот под этим взглядом она чувствовала себя совсем беспомощной.
Шаламов, глядя, как она поникла, вздохнул, придвинулся ближе, обнял за плечи. Так стало легче. Так заноза, засевшая у него в груди, саднила меньше. Но всё-таки саднила. А Дёмин со своим мороженым так и не вернулся.
* * *
В пятницу они сдавали экзамен по основам антикризисного управления. Шаламов еле выплыл на тройку. И выплыл-то только потому, что препод его не топил. И вроде билет попался один из самых лёгких. Но никак не получалось сосредоточиться над стадиями неплатежеспособности предприятия, думалось совсем о другом. Они хоть и помирились вчера с Эм, а на душе всё равно было тяжело.
После экзамена группа скопом отправилась отмечать событие в пивной ресторан. Дёмин тоже сразу куда-то подорвался по срочным делам.
— Эш! — окликнули его, когда он вышел из академии.
Лёва, собственной персоной.
— О! Ты как здесь? — удивился Шаламов.
— Да я к тебе… — говорил Лёва как-то неуверенно, в глаза не смотрел, всё стрелял взглядом по сторонам.
«Совсем загнали пацана, — с досадой подумал Шаламов, заметив его суетливость. — Надо в самом деле поговорить с отцом насчёт Лёвиного долга. Вдруг поможет? Он же теперь всё время норовит чем-нибудь меня умаслить, чтоб не дёргался».
— Тут вот какое дело, — Лёва явно с большим трудом выдавливал из себя слова. — Я вчера твою Эмилию видел… с другим…
— Что? — у Шаламова вырвался смешок.
— Я с человечком одним пересекался вчера в том районе, ну, где ресторан, в котором твоя работает. Мы во дворе сидели, кое-какую темку перетирали. А где-то около полуночи во двор въехал мерин. Из него выполз какой-то мужик. А потом минут десять спустя твоя выскочила и сразу же к нему. Они поцеловались… и уехали вместе.
— Ты гонишь, — глухо произнёс Шаламов и угрожающе придвинулся к другу.
— Отвечаю, — голос Лёвы дрогнул.
— Да это бред какой-то! Поехали к ней! И если ты гонишь…
— Да не гоню я! — воскликнул Лёва и отступил на шаг. — Ничего я не гоню. Что я, слепой, что ли? Она это была! Он её к тому же по имени называл.
— Ну так поедем к ней! Прямо сейчас! — Шаламову казалось, что вся кровь внезапно прихлынула в голову, и теперь стучит в ушах, бурлит и распирает так, что вот-вот разорвёт его изнутри.
— Не, я не могу. И тебе не стоит.
— С чего это?
— А смысл? Ты думаешь она во всём признается и покается? Ага, жди. Ты что, баб не знаешь? Все они такие, суки продажные, — Лёва брезгливо сплюнул и тут же получил крепкий удар в челюсть.
— Э! Ты чего? Совсем охренел? Я тут ж*й своей рискую, средь бела дня тащусь к тебе через весь город. Друга предупредить хочу, что ему…
— Ты ж*й рискуешь, если это всё гон. И следи за базаром, а то договоришься, понял? Она тебе не баба и не сука.
Лёва криво ухмыльнулся.
— То есть мне не надо было тебе ничего рассказывать, так? Твоя б… твоя, значит, с мужиком крутит у тебя за спиной, а я должен молчать, что ли? Ты… — Лёва осёкся, уставившись на Шаламова — тот вдруг сел на корточки, обхватив голову руками. Лёва сглотнул, поморщился и торопливо произнёс:
