— Но дочь у него же есть, так?
— Эко! — прижала она руку к груди, раскраснелась и заволновалась: — Это кто тебе сказанул, ведь не отец же?
— Письмо нашла от неё, ему адресованное.
Она сложила теперь обе на груди руки и покачала головой, поджав подбородок. Посмотрела на меня, прицениваясь — говорить ли? — и печально вздохнула:
— Выходит не уберег Виктор свою тайну, а уж как старался. Он даже через это дело меня от вас отвадил. Боялся всё, что сболтну лишнего. Я ж не глупая, видела о чём печётся, а навязываться тоже не станешь. Так постепенно и разъехались пути-дороженьки, только на похоронах и видимся. Да я не в обиде, у всех свои заботы.
— Расскажите мне про неё, — попросила я, боясь, что она отдаляется от интересующей меня темы. — Теперь уже нет смысла держать в тайне.
— Девчонка и вправду его, то уж я наверняка знаю. Это остальные не знали от кого Тамарка нагуляла, таилась она, а меня как сестру Витькину душила своей любовью. Любовью к Вите. Сколько я этих разговоров вытерпела, ой! Сколько фантазий наслушалась — страсть!
Говорила она эмоционально, помогая себе жестами и кивками головы, демонстрируя тем размеры своей печали. Затем досадливо махнула рукой и подлила мне чай.
— Ты пей чай, пей, рассказ выйдет долгий. Тамарка в соседках у меня жила, через три дома. В одном классе с отцом твоим училась. Ох уж и побегала она за ним, да всё крадучись, словно шпион, исподтишка. Робкая она. Он даже не замечал её, то мы, девчонками, потешались над ней. После школы твой отец в город ваш подался, образование получать, там и осел, а Тамарка она плохонько училась, да и родители не отпускали её, обидит ещё кто боялись. На этом бы история и закончилась, да случилось отцу твоему в командировку сюда приехать. Комбинат наш тогда Витькины хозяева под себя подмяли, вот отца твоего сюда и направили. Вроде как знакомо ему тут всё. Не одного, разумеется, несколько человек их прибыло. Новое оборудование на линию запустили, они налаживали, а он вроде как контролировал. Бабка твоя с дедом уже на тот момент померли, рано господь прибрал, — тут она перекрестилась, прошептала «покойтесь с миром» и продолжила: — Квартиру родительскую он ещё до приезда продал, мать моя к нам его жить и пригласила. Им гостиницу предоставили, а там в те годы разруха. Мужику то уход нужен: с работы прийти горячего, домашнего поесть, где состирнуть, ну и прочее. С месяц он где-то у нас обитал, а по выходным домой ездил. Тебе в то время годик был, мать твоя за тобой в декрете была.
Она маетно вздохнула, горько, и неожиданно соскочила со стула. Бросила мне «обожди» и юркнула в кухню.
Услышав о своем параллельном существовании в этой истории, она стала мне нравиться ещё меньше. Особенно понимая, куда эта самая история ведет. Я была уверена, что наличие у отца дочери не имеет никакого отношения к нам с матерью, в том плане, что нас в этот период ещё не существовало в его жизни. Раскраснелась, сомневаюсь, что от выпитого чая, хотя и от него наверняка тоже, и замахала кистями рук, вентилируя на себя прохладный воздух. Валентина вернулась и объяснила свой побег:
— Бульон у меня там. Выключила покамест. Так вот, Томка одинокая была, хотя уже за тридцать с гаком перевалило, углядела Виктора и давай бегать. Но это я опосля уже выводы сделала, а поначалу думала, так, по-соседски шастает. Мы тогда «Просто Марию» все смотрели, она каждый вечер у нас, зачастила. Сериал посмотрим, в картишки перекинемся. Томка взглядом его буравит, да в рот ему заглядывает на каждый вздох, на каждую шуточку его реагирует… Заболтала я тебя, к чему тебе все эти подробности.
— Я слушаю — слушаю, вы, теть Валя, рассказывайте, — поторопила я. Убрала руки под стол и зажала между своих ног — тряслись предательски. Тётка повозила ладонью по клеенке, разгладила и без того ровную поверхность и продолжила:
— На комбинате у Виктора стычка случилась с прежним директором. Тот вроде орал, что комбинат незаконно захватили. Витя ему ответил грубо, да послал с недовольством по адресу, дескать, в другом месте жалуйся. Подробности я не шибко знаю. В общем, нанял тот директор каких-то бандюганов, те нашего Витю отколошматили. Сильно поколотили. Домой полз. Времена лихие шли — бардак, бандит на бандите. Там потом народу, конечно, понаехало от Витькиного начальства… ладно, к делу это отношения не имеет. Томка она медсестрой в больнице работала, в училище нашем выучилась, после этого и вовсе чуть ли не поселилась. Придет с суток и сразу к нам. За Виктором всё ухаживала. Примочки делала, ребра потуже мотала. Два ребра у него сломаны были, а домой не ехал — вас пугать не хотел. Мать твою, конечно, ты не понимала ещё ничего. Чёрт его знает, как у них там случилось, думаю, пожалел он её… — вздохнула она и помяла свои ладони. — Виктор не долечившись однажды домой подорвался, как в одно место ужаленный. Синяки ещё даже не все сошли, я тогда и не поняла ничего. Но уехал и уехал, бог с ним, ничем вроде не обидели. Через несколько месяцев у Томки пузо выросло, а потом и вовсе пришла ко мне и шёпотом адрес Витькин выспрашивает. В руку мне впилась клещом, глаза блестят, ну я и скумекала что к чему. Адрес ей, понятно дело, не дала, а сама на выходной до Виктора поехала: так, мол, и так. Тот открещиваться давай — не моё. Ни при чем я. Она, дескать, баба взрослая, сама себе хозяйка. И адрес давать строго-настрого не велел. Я и не давала. Томка письма ему строчила, а я будто передавала их, а сама печку ими топила. Родила она выходит девочку. Я ей — радуйся, это сколько счастья тебе и радости перепало, могло ведь и стороной в жизни обойти, материнство то. Она вроде радовалась, но письма исправно строчила. Работала, девчонку поднимала потихоньку, а потом я замечать стала: ветру ей в голову надуло. Околесицу несёт всякую. И с каждым годом всё хуже и хуже. То стол накроет Виктора, дескать, ждёт, то заявит, что звонил, замуж звал. Дальше он и вовсе у неё покурить вышел. Откуда что брала, — развела тётка руки, — Виктор отродясь не курил. А потом эта трагедия случилась. Как гром… Господи, да ты побелела вся! Приляг на диван вон.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Нет-нет, я в норме, — заверила я. Валентина не сдавалась и со словами: «тут будет удобнее» усадила меня на диван. Сама направилась к серванту, открыла снизу глухую дверцу, альбом вытащила. Толстый, с твердой обложкой. Села рядом, альбом на подлокотник приткнула.
— Карточку сейчас найду. — Пролистала несколько страниц, нашла, мне тянет: — Вот она, Тамарка.
Фотография оказалась не вклеена, отдельно лежащая, на ней самая обычная женщина. Высокая, худая, светлые волосы на фото выглядели невыразительно — пегими. Абсолютно никакой в ней изюминки. Глаза красивые, пожалуй. Я поднесла фото ближе и убедилась: зелёные, с крапинкой. Юбка ниже колена, сверху кофточка с пуговицами впереди — застегнута каждая до шеи. Плечи опущены, стоит в позе «футболиста»: пальцами одной руки, обхватила пальцы другой, держит их впереди себя. Взгляд устремленный за фотографа, казалось, видит далеко за пределами горизонта.
— Что за трагедия? — вернула я фото и мягко попросила: — Рассказывайте, это мне душно просто немного.
Она взяла из моих рук снимок и поерзала немного, плотнее пристраивая пятую точку в угол дивана. Вытянула руку с изображением Тамары, сдвинула брови, насупилась:
— Видеть совсем плохо стала, старею. Дуры мы бабы. Сами по себе дуры, а у Томки это ещё и наследственное. По женской линии у них всю дорогу какие-то отклонения промелькивали, — покрутила она рукой, показывая эти самые отклонения, и заложила фотографию между страниц альбома. — Как у неё в голове бедовой эта мысль появилась даже и не вспомню… вот ведь, свой семьей занята была. Проглядела момент. Она меня совсем тяготить стала, избегала её, чего уж греха таить, — вздохнула она шумно и перекрестилась. — Дочка Томкина и нашла её, из школы прибежала, а та — висит. Холодная уже. А дочка совсем дитя ещё, первый класс заканчивала. Визг сто-о-я-я-л, говорят… у соседей чуть окна не повылетали.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
