— Кто?
— Уполномоченный из Вашингтона, ответственный за программу координации железнодорожных перевозок.
— Что это за программа?
— Ну, это… Ладно, потом. Как ты-то, Дэгни? Ты не по страдала? Ты ведь попала в авиакатастрофу?
Дэгни представления не имела, как будет выглядеть Эдди, когда начнет стареть, но теперь она могла это видеть: он состарился в тридцать пять лет и всего за месяц. Дело было не в коже, не в морщинах, лицо осталось таким же, те же мышцы, но оно поблекло, взгляд потух, в нем застыло безнадежное страдание.
Она улыбнулась ему нежно и уверенно, понимая и снимая все проблемы, и сказала, протягивая руку:
— Все хорошо, Эдди. Здравствуй же.
Он схватил ее руку и поднес к губам — раньше он никогда этого не делал. В его жесте не было ни фамильярности, ни извинения, только простое, искреннее движение души.
— Да, произошла авария, самолет разбился, — рассказывала она, — но, слава Богу, все обошлось, я не особенно пострадала, ничего серьезного. Но журналистам я скажу иначе, как и всем остальным. Прошу не выдавать меня.
— Конечно, не выдам.
У меня не было возможности сообщить о себе, но не потому, что я пострадала. Вот все, что я могу тебе рассказать, Эдди. Не спрашивай, где я была и почему так долго не возвращалась.
— Хорошо, не буду.
— А теперь расскажи мне об этой программе координации перевозок.
— Ну, это… Если не возражаешь, пусть тебе расскажет Джим. Он охотно расскажет, не сомневайся. Просто у меня душа не лежит, если только ты не настаиваешь, — добавил он, делая над собой усилие, чтобы соблюсти субординацию.
— Хорошо, не надо. Просто скажи, правильно ли я поняла координатора: он хочет на два дня снять «Комету», чтобы послать локомотивы в Аризону на срочную перевозку грейпфрутов?
— Именно так.
— И он так же отменяет перевозки угля, чтобы отдать вагоны под перевозку грейпфрутов?
— Да
— Грейпфрутов?
— Именно.
— Но почему?
— Дэгни, слова «зачем», «почему» теперь не употребляют.
Помедлив, она спросила:
— Ты не догадываешься о причине?
— Догадываюсь? Мне незачем догадываться. Я знаю.
— Хорошо, скажи.
— Специальный грейпфрутовый предназначен для компании братьев Сматеров. Год назад они приобрели фруктовое ранчо в Аризоне у владельца, который разорился после выхода Закона о равных возможностях. До этого он тридцать лет владел ранчо. Братья Сматеры год назад занялись производством фруктовых соков. Они получили в Вашингтоне кредит под программу возрождения кризисных зон, таких, как Аризона, и на эти деньги купили ранчо. У них в Вашингтоне друзья.
— Ну и?..
— Дэгни, это известно всем. Все знают, как составляется расписание последние три недели и почему одни районы и грузоотправители получают вагоны, а другие нет. Но считается, что мы не должны говорить о том, что знаем. От нас ждут, что мы будем притворяться, будто верим в то, что все решения продиктованы соображениями общественного благосостояния и что для благополучия Нью-Йорка требуется немедленно доставить сюда большое количество грейпфрутов. — Он немного помолчал и добавил: — Только полномочный координатор может судить, что нужно для благополучия общества; он один обладает полномочиями выделять локомотивы и подвижной состав на всех без исключения железных дорогах Соединенных Штатов. Наступило молчание.
— Понятно, — сказала Дэгни. Еще через минуту она спросила:
— Что сделано по тоннелю Уинстона?
— Все забросили три недели назад. Поезд так и не откопали. Оборудование вышло из строя.
— А что сделано для восстановления старого пути в об ход тоннеля?
— Ничего, проект положили на полку.
— У нас еще остались трансконтинентальные маршруты?
Эдди как-то странно взглянул на нее.
— А как же! — с горечью произнес он.
— В обход по «Канзас вестерн»?
— Нет.
— Эдди, что здесь происходило последний месяц?
Он нехорошо скривился, будто собираясь сделать гнусное признание.
— Последний месяц мы делали деньги, — ответил он.
Дверь открылась, и вошли Джеймс Таггарт и мистер Мейгс.
Эдди, ты хочешь присутствовать на совещании, — спросила Дэгни, — или предпочитаешь уйти?
— Нет, я хочу остаться.
Лицо Джима походило на комок мятой бумаги, хотя на дряблых, пухлых щеках не добавилось новых складок.
— Дэгни, надо многое обсудить, много серьезных изменений, которые… — начал он высоким, взвинченным тоном, его голос включился в дело раньше, чем он сам. — Я рад твоему возвращению, рад, что ты жива, — нетерпеливо вставил он, спохватившись. — Есть неотложные вопросы…
— Пройдемте ко мне, — сказала она.
Ее кабинет походил на историческую реконструкцию, которую осуществил и поддерживал в таком виде Эдди Виллерс. На стенах висели те же карта, календарь и портрет Нэта Таггарта. От эры Клифтона Лоуси не осталось и следа.
— Полагаю, я все еще вице-президент компании? — сказала она, садясь за стол.
— Конечно, — торопливо, почти с вызовом, даже обвиняюще сказал Таггарт. — Безусловно так, и ты не должна забывать об этом, ты ведь не ушла с поста, ты все еще… Или?..
— Нет, я не ушла с поста.
Первым делом надо объявить в прессе, что ты вернулась к своим обязанностям, сообщить, почему ты отсутствовала и где… Да, кстати, где ты была?
— Эдди, — сказала она, — займись журналистами. Сообщи, что, когда я летела над Скалистыми горами к тоннелю Таггарта, у меня отказал двигатель. Я сбилась с маршрута, отыскивая место для посадки, и потерпела аварию в безлюдном горном районе…. Вайоминга. Меня подобрали старый пастух с женой, они перенесли меня в свою хижину, расположенную в пустынном месте, в пятидесяти милях от ближайшего населенного пункта. Я сильно пострадала и почти две недели находилась без сознания. У стариков не было ни телефона, ни радио, никакой связи или транспорта, кроме старого грузовичка, который окончательно развалился, когда они попытались воспользоваться им. Мне пришлось оставаться с ними, пока я не набралась сил и не смогла ходить. Я прошла пятьдесят миль до подножия гор, потом добралась на попутных машинах до железнодорожной станции в Небраске.
— Ах вот что, — сказал Таггарт. — Ну и отлично. Когда ты дашь интервью…
— Я не собираюсь давать никаких интервью.
— Как так? Меня весь день осаждают! Ждут! Это же необходимо! — Он был в панике. — Невероятно важно!
— Кто тебя осаждает весь день?
— Из Вашингтона и… и другие. Ждут твоего заявления. Она показала на то, что Эдди записал в своем блокноте:
— Вот мое заявление.
— Но этого недостаточно! Ты должна объявить, что не уходишь со своей должности.
— Это и так понятно. Я вернулась.
— Надо так и объявить.
— Как еще?
— Сказать что-то от себя.
— Кому?
— Стране, народу. Люди тревожатся из-за тебя. Их надо успокоить.
— Сообщение их успокоит, если только кто-то переживал из-за меня.
— Я не это имею в виду.
— Тогда что же?
— Я имею в виду… — Он поперхнулся, избегая смотреть ей в глаза. — Я имею в виду… — Он сел, ломая пальцы в поисках слов.
Джим разваливается на глазах, подумала она; это возбуждение, дерганье, нетерпение, визгливый голос, панический вид — этого раньше за ним не водилось. Обычно осторожное ровное поведение сменилось несдержанными всплесками эмоций, скрытой, беспомощной злобой.
— Я имею в виду…
Он подыскивает слова, чтобы передать смысл, не выражая его, подумала Дэгни. Хочет, чтобы она поняла то, чего он не предназначал для понимания.
— Я имею в виду, что общественность…
— Я знаю, что ты имеешь в виду. Нет, Джим, я не собираюсь успокаивать людей относительно состояния нашей экономики.
— Но ты…
— Пусть у людей будет столько волнений, сколько у них ума. Теперь к делу.
— Я…
— Джим, говори о деле.
Он взглянул на мистера Мейгса. Тот сидел молча, скрестив ноги и покуривая сигарету. Он был в куртке, не форменной, но выглядевшей как военная форма. Мясистая шея выпирала из ворота, а живот вываливался из приталенной куртки, призванной скрыть его. На руке сверкало кольцо с большим желтым бриллиантом, который переливался, когда Мейгс шевелил толстыми пальцами.
— Ты уже познакомилась с мистером Мейгсом, — полууточнил Таггарт. — Я так рад, что у вас будут хорошие отношения. — Он выжидающе помолчал, но не получил отклика ни от нее, ни от него. — Мистер Мейгс представляет Комитет по координации железнодорожных перевозок. Ты будешь часто сотрудничать с ним.
— Что это за Комитет по координации?
— Это новая федеральная структура, образованная три недели назад. Ты ее оценишь, одобришь и увидишь, что она чрезвычайно эффективна. — Ее поражала примитивность его приемов: он полагал, что, высказав за нее авансом ее мнение, тем самым отрежет ей возможность изменить его. — Это чрезвычайный комитет, который спас транспортную систему страны от развала.
