– Ага, сами… – хмыкнул Ташур. – Конечно. Как же… Особенно там – у статуй этих… И, вообще, не морочь мне голову…
Осси собралась было возразить, что не морочит, не пытается и не собирается, но не успела.
– Ты вообще, на эту тему не думай. Оно все само произойдет. Иди себе и иди, куда хочется. И к себе понемногу так прислушивайся. К своим ощущениям… И если захочется тебе где-то остановиться – останавливайся. И вообще, – ни в чем себе не отказывай.
Отличное это было наставление. Главное, – очень внятное. Просто – руководство к действию. Но другого все равно не было, и Осси пошла. Пошла туда, куда ей хотелось, полностью следуя полученным инструкциям и указаниям.
А хотелось ей налево, туда, где высилась огромная трехпролетная арка, высеченная, как и все вокруг из белого, как снег мрамора.
Шла и прислушивалась, как учили, к собственным ощущениям, при этом с каждым следующим шагом все больше чувствуя себя полной дурой. Занятие это оказалось не слишком-то увлекательным, и граничило оно с безнадежной глупостью, то и дело норовя эту зыбкую грань пересечь.
Сначала Осси не чувствовала вообще ничего.
Потом, – шагов эдак через тридцать, жутко зачесался нос, но это, безо всякого сомнения, очень важное изменение вряд ли можно было счесть за поданный свыше знак, а потому этим принципиально новым ощущением пренебрегли. И едва только с этим разобрались, как тут же в глаза начали лезть растрепанные легким ветерком волосы, и пришлось останавливаться, чтобы собрать их в хвост. Затем стало жарко, потому что яркое солнышко никак не желало скрываться за маленькими, быстро проносящимися по небу облачками, ловко от них уворачиваясь, и, наконец, тупой ноющей болью напомнила о себе вчерашняя рана на бедре, почти уже совсем зажившая, но все еще немного кровоточащая.
В общем, Осси тонула в своих противоречивых, часто сменяющих друг друга ощущениях и эмоциях, а поскольку все это время она к ним самым тщательным образом прислушивалась, анализируя и раскладывая по полочкам, то совсем неудивительно, что относительно спокойное и безмятежное ее утреннее настроение в конце концов уступило место тихой, медленно растущее в душе злобе, и глухому, пока еще по счастью, безадресному раздражению. Да и вообще, то чем она тут занималась все больше напоминало полную ерунду, и причем не только со стороны. Изнутри, так сказать, это еще глупее смотрелось.
В довершение всего катящийся под ногами хилависта вдруг вырвался вперед, обогнав леди Кай на пару шагов, развернулся и, подняв на нее свои небесно-голубые очи, тихо так и очень душевненько проскрипел:
– Мне кажется, ты слишком буквально мои слова восприняла. Ты особо-то не напрягайся… Оно само придет… Когда надо будет.
Смотрел он при этом на нее своими широко распахнутыми глазами снизу вверх, и оттого выглядело это очень трогательно и даже немного печально. Душераздирающее это было зрелище, а потому Осси первый свой порыв сдержала, и хилависта остался где и был, а не отправился в скоростное путешествие по воздуху, вдоль отрезка параболы, берущей свое начало аккурат возле тяжелого походного ботинка интессы. В общем, – повезло ему.
Но, как бы то ни было, а совет это был дельный, тем более, что Осси и сама уже об этом подумывала, а потому, поднапряглась, расстаралась и попробовала от контроля над своими чувствами и эмоциями отключиться. Сначала оно не очень-то получалось – видно, привыкла уже, но потом, как-то незаметно наладилось, а когда леди Кай ступила под арку, к которой стремилась все это время, остатки суетных и никчемных мыслей исчезли сами собой.
Исчезли в том числе и потому, что возвышающаяся над ней арка состоящая из трех одинаковых белоснежных пролетов, сквозь которые надо было пройти, как сквозь тройные ворота, обладала какой-то невероятной силой. Это, чтобы не сказать – аурой. Умиротворяющей и настраивающей. Как гигантский камертон. И будто даже где-то далеко и еле слышно играл орган, пока Осси под аркой этой проходила. Хотя понятно было, что как раз и не где-то далеко, а именно тут, и более того: не играл он вовсе, а наваждение это было, но до того явственное и убедительное, что пробирало. До мозга костей и до мурашек.
А еще почему-то очень это напомнило один недавний концерт для клавесина с ночным незнакомцем. И от этого еще неуютней стало…
Изнутри на поверхности арки у самого ее основания, почти у земли была выбита руна Веры. Аккуратно и неброско. Для знающих и просвещенных, так сказать. То же и на двух других, только руны там иными были: Надежда и Милосердие, а вся вместе эта композиция составляла одну из самых главных достопримечательностей Аулы – Врата Покоя. И целью этой, если так можно выразиться, конструкции было именно упокоение.
Но не мертвых, как вы могли бы подумать, а тех кто остался. Тех, кто потерял покой и веру, проводив своих близких. Тех, чья жизнь утратила смысл. И то, что арка эта была вознесена высоко в небеса, утвердившись на одной из Ступеней, нисколько силы ее, поверьте, ни умаляло. Скорее даже напротив, ибо аура ее и сама по себе чудеса творила не малые. А уж вкупе со Странником…
Так что повезло, можно сказать, леди Кай, что она тут оказалась. Боль от нежданной нечаянной потери ее не угасла – нет, но притупилась и теперь напоминала не открытую страшную рану, а давно затянувшийся шрам, и рождала она теперь не отчаянную тоску несовместимую с жизнью, а теплую нежную память о былом и немного грустное сожаление о несбывшемся.
Так что, пройдя сквозь Врата, леди Кай от накатывающей на нее депрессии излечилась полностью и окончательно, сохранив в душе самую нежную память о повстречавшемся ей однажды на жизненном пути ее человеке по имени Эйрих.
Вот только ненависть, вскормленная и взращенная накануне никуда не пропала и не делась. Неподвластно это чувство Вратам было, а потому и не растаяло оно призрачной дымкой. Сросшись с душой леди Кай, оно осталось, ничем более незамутненное и готовое к употреблению.
За аркой находилась небольшая, зажатая со всех сторон площадь, от которой в разные стороны разбегались аллеи, ограниченные тесными рядами склепов и усыпальниц. Все эти монументальные строения, призванные увековечить и возвеличить, выстроены были из одинакового белого мрамора, но во всем остальном разнились абсолютно, словно соревнуясь в вычурности и великолепии.
Украшенные пилонами, портиками и колоннадами склепы, возвышаясь над интессой гигантскими своими фасадами и нависающими над ней скульптурами, среди которых большей частью преобладали, естественно, ангелы.
Здесь были ангелы всех возрастов, полов и размеров. Со сложенными крыльями и с распростертыми, отбрасывающими густую почти абсолютно черную тень. Были ангелы-девы и ангелы-войны с обнаженным мечом. Были спящие ангелы и ангелы, будто выхваченные скульптором из самого стремительного полета. Сидящие, стоящие, скорбящие и вообще – любые, каких только могла породить неуемная людская фантазия возбужденная скорбью. Но это были, так сказать, отличия очевидные любому неискушенному. Более опытный глаз узрел бы здесь и серафимов и хранителей и даже пару-другую архангелов. Всем им, и даже нефилимам нашлось здесь свое место.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
