В больнице сталкиваюсь у входа с самой Валентиной Ивановной Кабановой. Вышла подышать свежим воздухом, держит на руках свою дочку, и вид у них обеих цветущий и довольный. Как бывшему педиатру, мне приятно посмотреть на здоровых мамку с дитем. Но тут же убеждаюсь, что бывших педиатров не бывает, а социальное положение человека никуда не денешь. От моих расспросов о работе некролаборатории Кабанова нетерпеливо отмахивается, обещая все растолковать чуть позже после экзамена. Наоборот, следуют ее расспросы, благо она отлично помнит, что я был педиатром. Сколько у мамки к врачу может быть вопросов? Правильно, очень много, особенно если ребенок первый и знаний и навыков не хватает. Даже не успеваем заметить, как это происходит, как скатываемся в банальный разговор мамашки с врачом. Куда делась жесткая и властная Кабанова – не узнать просто.
Именно так и просекает ситуацию выскочившая покурить (в больнице курение строго запрещено, сразу секир башка будет, как отметил это Ильяс; равно так же строго запрещено курить, «высунув губы на улицу», как называл такую манеру майор Брысь) медсестричка. Она тощая, чернявая и резкая, очень кичится своим званием, и, по-моему, ей нравится ставить людей в неловкое положение. Ко мне она относится странновато – то ли виды какие лелеет, то ли еще что. Во всяком случае, она тут же громко и презрительно фыркает и выдает безотносительно, как бы в воздух тираду об овуляшках[32], которые со своими сосунками врачу шагу ступить не дают. К моему удивлению, Кабанова отвечает непривычно мягко, этакая мамка-душка, просто лучится благостью и растекается добродушием.
– А вы, милочка, что ли, из чайлдфри[33] будете?
Я понимаю, что Валентина Ивановна подняла брошенную перчатку. Медсестричка тоже это видит и свысока отвечает:
– Конечно! Вот еще, огрызков плодить! Это занятие для тупых нищебродов, а я хочу жить по-человечески!
– Ну да, конечно, – улыбается мило Кабанова, – то-то в «Космополитене» было на эту тему исследование. Как на грех получилось, что нищетва как раз чайлдфри и занимается. Всякий там офисный планктон.
– Вранье! – холодно парирует медсестричка. – Есть дети – нет процветания и богатства! Они все сжирают!
– Конечно, конечно. Потому, надо полагать, у олигарха Абрамовича пятеро детей.
– Валяйте, убеждайте меня, что я тоже должна заводить этих опарышей! Вы, родилки, только это и можете болтать! Я не собираюсь становиться свиноматкой!
– Помилуйте, зачем же мне вас убеждать иметь детей. Я вовсе не собираюсь это делать. Наоборот, всемерно поддерживаю ваше решение. Вам категорически нельзя рожать! – Заведующая некролабораторией по-прежнему просто лучится благостью и доброжелательностью.
– Это еще почему? – злится от неожиданного поворота в разговоре чернявая противница детей.
– Очень просто, милочка. Вот меня родители наградили превосходным генетическим кодом, у меня отличный набор хромосом и, разумеется, природа всячески меня настраивает продолжить эту генетическую линию дальше, в будущее. А вам не повезло, ваши родители совершили ошибку, зачав вас, это явно ущербная генетическая линия получилась, бракованная. Вот природа и настраивает вас совершенно верно – чтоб, не дай бог, ваш генетический мусор не размножался. Вы не виноваты. Как и остальным ущербным, недостойным продолжать человеческий род, вам можно только посочувствовать. Поэтому я всегда с пониманием отношусь ко всем носителям генетической помойки: хоть к асексуалам, хоть к гомосексуалистам. Хоть к вам, милочка, «чафам».
– Что??? – только и выговаривает опешившая от такого неожиданного хода медсестричка.
Я придвигаюсь поближе, на тот случай, если она кинется врукопашную. Но она настолько оторопела от такого ментального удара прямо в лоб, что вроде даже растерялась. Валентина Ивановна, мило улыбаясь и тетешкая свою дочку на руках, проводит «куп де грас»[34]:
– И конечно, я всемерно желаю вам карьерного роста, богатства и благо… как говорится …состояния! Надеюсь, вы накопите за свою жизнь много всякого добра. – Медсестричка подозрительно смотрит на врагиню и тут же получает: – Ведь потом вы состаритесь, и все ваше добро, за неимением наследников, перейдет к моим, например, детям. А вас мы свезем в богадельню. Зачем глупым одиноким старикам все их добро? Пожили и хватит, валите из своей уютной квартирки в палату на пятьдесят шесть старух. Другие тоже хотят жить хорошо. А вас защищать будет некому: вы ж все про стакан воды болтаете, то, что стариков еще и оберегать надо, вам неведомо.
– Да ты кто такая, сука, чтобы мне такое плести… – начинает идти на взлет чайлдфришная медсестра, но тут Кабанова, сняв с лица милую улыбку, наконец-то знакомым мне тоном лязгает:
– Я – заведующая Кронштадтской лаборатории по изучению некробиотических форм, Кабанова Валентина Ивановна. А кто вы?
Смелая до этого медсестра как-то синеет лицом, странно екает и смывается в момент. Кабанова посмеивается, я тихо аплодирую. Все-таки словесные женские перепалки мне всегда нравились, никогда у мужика не получится наговорить столько гадостей, да еще и мило улыбаясь.
– До чего же эта мальтусианская мерзота живуча! И как легко люди идут по императиву – «Мирному плану» этой феминистской сучки Зандер[35]. Удивительно. Но я все же хотела узнать еще вот что о Лялечке…
Мне удается более-менее ответить на все ее вопросы о развитии ребенка, когда нас зовут. Пора – экзамен начинается. Сегодня принимается выпускной аж у двадцати восьми человек. В коридоре меня останавливает анестезиолог – тот, полный, усатый. Видно, что он сожалеет – не получается у него оторваться от работы и на экзамене посидеть. Его напарник, оказывается, сегодня свалился с сердечным приступом, и работы выше головы. То есть ее и раньше было выше головы, но сейчас еще выше, чем то выше. Так вот, он настоятельно просит посмотреть, как будет сдавать экзамен Побегайло. Тому как раз в ходе экзамена подготовят ловушку – уложив тренажерный манекен на койку, хотят проверить, сообразит ли он стянуть манекен на твердый пол или будет веселить комиссию, качая непрямой массаж сердца на пружинном матрасе. Я такое видал пару раз, когда в бригаду приходили новички, и горемычный пациент от такого бестолкового непрямого массажа сердца летал, как на батуте.
Удивляюсь, с чего это ловушки делать, тем более для вчерашнего санинструктора. Оказывается из-за жуткого дефицита анестезистов-реаниматологов принято решение заменять одного врача этой специальности бригадой из трех человек. Иначе хоть порвись, не получается работать. А ловушка является легкой местью за то, что этот здоровяк-санинструктор во время вчерашнего дежурства, как обычно, развлекался гирями на лестничной площадке и ночью упустил двухпудовую гирю, отчего та брякнулась и попортила лестницу двумя маршами ниже. Ну и разбудило такое бабаханье мало не полбольницы. Вот и пусть сегодня отдувается. К тому же если все пройдет гладко, как раз в такой сборной бригаде Побегайло работать и будет. Потому, конечно, анестезиологу интересно узнать – кроме мышц голова у смены есть или нет? Обещаю, что запомню все до деталей и обязательно расскажу.
Экзамен проходит, однако, напряженно, но без веселья. Видно, что готовились, и видно, что уровень знаний слабый. Это понятно – ускоренные курсы, да еще с весьма усеченными циклами, практически полное отсутствие теории, зато целая куча практики. Побегайло не повеселил, то ли почуял что, то ли и впрямь знает, что делать, но отработал грамотно – стянул манекен на пол, проверил пульс и дыхание, причем, как положено сейчас – зеркальцем, а не тыльной стороной ладони. Дальше начал СЛР[36], опять же не забыв надеть на себя шлем с защитными очками и кожаные перчатки, дышал через воздуховод. Вот распорки межчелюстные (изобретение главврача) вставить забыл, а без них сейчас СЛР делать нельзя, надо от возможного укуса предохраняться. За распорки получил замечание, в ответ стал бурчать, что в манекен распорки не лезут, он на такое не рассчитан был, манекен-то. Но на балл оценку все же снизили.
Впрочем, дипломы об окончании курсов уровня «медицинская сестра» уже были все равно выписаны, и потому после экзамена буквально через полчаса их и вручили в довольно торжественной обстановке. Меня очень сильно поразило, что весьма циничные молодые люди отнеслись к в общем-то достаточно скучному, на мой взгляд, мероприятию как-то трепетно. Вот и поди ж ты. Всего-навсего несколько коротких речей, закончившихся выдачей дипломов, и «Добро пожаловать в медицину, коллеги!» – а у нескольких девчонок глазенки явно увлажнились.
После этого еще устраивается легкое чаепитие с шампанским. Надо полагать, что молодежь потом продолжит веселье отдельно, а взрослые лекаря – отдельно, что и происходит, разумеется. Наконец мне удается задать вопрос: как идут дела в лаборатории?
