– Это хороший план, – сказал я наконец. – Есть только одна загвоздка.
– Какая же? По-моему, у плана нет недостатков, – удивился жрец.
– Нет, есть. Захочет ли чужеземец – тот, который в бывшем теле Ло-до, ночевать в одной хижине с вождем и расставаться с ракетой, которую он себе присвоил?
На толстых губах жреца на миг мелькнула многозначительная улыбка, тотчас растворившаяся в его хомячьих щеках.
– Пусть величайший из вождей не волнуется: чужеземца мы уже уговорили. Он охотно согласился стать вашим гостем на эту ночь.
– Что-то я сомневаюсь в этом.
– Ю-ла-у сам это увидит, – заверил меня жрец.
Он обернулся, крикнул что-то, и воины вытащили из-под навеса моего взъерошенного приятеля, под глазом у которого красовался большой фонарь, а нос имел явный отпечаток кулака. Когда его подтащили к хижине, Ло-до с ненавистью взглянул на меня незаплывшим глазом и разразился проклятиями, но после хорошего тычка в бок пробормотал, что благодарит за оказанную честь и будет счастлив провести ночь в хижине вождя.
Я благосклонно кивнул ему и спросил:
– Как уважаемому чужеземцу нравится у нас на планете? Всем ли он доволен? Нет ли у него жалоб на своего хозяина?
Тревожно косясь на подошедшего сбоку вождя, мой лживый друг просипел, что на Па-ра-ту ему очень нравится, а Ло-до необыкновенно гостеприимен.
– Если тебе все нравится, тогда почему на твоем лице нет улыбки? Или приглашение ко мне не честь для тебя? – нахмурился я.
Ло-до мелко задрожал.
– Вождь ошибается. Я счастлив, – пробормотал он.
– Если ты счастлив, тогда смейся и пой песни! И не смей умолкать до вечера, чтобы никто из живущих поблизости не подумал, что вождь не умеет принимать гостей! – рявкнул я.
Мой приятель вопросительно взглянул на Ю-ла-у, а тот, выпучив глаза, рявкнул:
– Слышал, что тебе было сказано? Будешь плохо радоваться – скормлю крокодилам! Увести его!
Воины схватили Ло-до и потащили к навесу. Почти сразу до нас донеслись натужный хохот и песни, порой прерываемые ойканьем, – это радовался мой вероломный друг, изредка для большего веселья подбадриваемый пинками.
Я же пригласил вождя и жреца в свою хижину, и мы с ними отлично провели день, попивая самогон. Одна из жен вождя профессионально выгоняла его с помощью реквизированного у консула аппарата.
Ю-ла-у оказался неплохим парнем, хотя, на мой взглад, с первобытным чувством юмора. Напившись, он велел привести в хижину Ло-до, успевшего уже охрипнуть от радостного пения, и, угрожая посадить его на кол, заставил моего вероломного друга прыгать от счастья до тех пор, пока бедняга мешком не свалился на земляной пол. Мы с вождем и жрецом неплохо повеселились, глядя на перекошенную страхом физиономию Ло-до, который, даже лежа на полу, пытался петь и танцевать.
Перебрав самогона, мы с вождем и не заметили, как отключились, а утром жрец поздравил нас с тем, что наши души завершили переселение: душа вождя – в тело вождя, душа Ло-до – в тело Ло-до, и душа чужеземца – в тело чужеземца. Душа же жреца, несмотря на то что он провел ночь рядом с одной из жен Ю-ла-у, тем не менее не переселилась в нее, а осталась в его собственном теле.
Ю-ла-у сдержал свое слово – слово вождя и собутыльника. Мне вернули вещи, включая часы и изодранный костюм, и в носилках, со всеми удобствами доставили на космодром. На прощание Ю-ла-у расщедрился и дал мне с собой в дорогу бутыль отменного первача и копченый свиной окорок. Я же, не пожелав остаться в долгу, отблагодарил вождя пачкой сигарет и настенным эротическим календарем за позапрошлый год, вызвавшим восторг у Ю-ла-у и бешеную ревность у четырех его жен.
Взлетая, я не отказал себе в удовольствии заложить небольшую петлю и снести крышу в консульстве, жалея, что не могу при этом видеть лица консула. Конечно, мстить, да к тому же соотечественнику, занятие неблагородное, но я допускаю, что бывают случаи, когда месть оправданна.
ВОСПОМИНАНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Почти каждый астронавт преклонных лет, принимаясь за мемуары (ибо чего только не стерпит бумага), хотя бы где-нибудь, хотя бы вскользь, но обязательно упомянет межгалактический омут. То он намекнет, что пролетел от него на расстоянии вытянутой руки и чудом избежал гибели, то расскажет, что в омуте сгинул его лучший друг, а то, не удержавшись, проврется, что, мол, и сам бывал в омуте и лишь по невероятной случайности остался цел.
Крайне редко в мемуарах попадаются и довольно верные описания, хотя, конечно, подавляющее большинство – полная ахинея, ибо никто другой во Вселенной, кроме меня, Тита Лукича Невезухина, не знает и не может знать, что на самом деле представляет собой межгалактический омут.
Я – единственный в истории человек, угодивший в него и выбравшийся назад почти живым и почти нормальным, как шутили потом многие, не верившие ни единому моему слову. Чем больше я горячился и клялся, тем больше мне не верили, и в конце концов я перестал доказывать правдивость своей истории. Если угодно, можете воспринять все, описанное ниже, как космическую байку, не забывая при этом общеизвестного: истинные границы нашей интеллигентности определяются способностью верить на слово. Короче говоря, имеющий уши да услышит, а не имеющему ушей не поможет и слуховой аппарат...
Природе межгалактических омутов посвящены сотни научных исследований. Одни ученые мужи считают их скрещивающимися потоками микрочастиц; другие – вихревыми образованиями разумных атомов, имеющих общую целевую структуру; третьи называют омуты заградительными барьерами, якобы поставленными человечеству, чтобы оно не совало свой любопытный нос куда не следует. Но, ломая копья по всем пунктам, в одном исследователи охотно соглашаются друг с другом: природа межгалактических омутов настолько труднопостижима, что в сравнении с ней блекнут даже спиральные галактики и нейтронные звезды.
Межгалактические омуты непредсказуемы, их перемещения по Вселенной лишены логики и выглядят хаотическими. Время существования омутов скоротечно, они исчезают, прежде чем картографические службы успевают отметить их в атласах, а ученые толком настроить свои телескопы. Иногда они по восемь-десять раз подряд возникают в одной галактике и даже в одной звездной системе, но чаще редкими пятнами рассеиваются по медвежьим углам Вселенной.
В тот раз, пролетая неподалеку от Солнечной системы, я решил заглянуть на Землю, на которой давно не бывал. Мною овладело сентиментальное желание пройтись по местам своего детства, расцеловать родных, да и вообще напомнить им, что я еще жив. За несколько лет, безвылазно проведенных в космосе, гороховый суп с манной кашей, которыми попеременно пичкал меня молекуляризатор, успели осточертеть, и ночами мне снились отличные салаты, сибирские пельмени, щи из кислой капусты и пироги с грибами, которые так хорошо умели готовить у нас дома.
Я задал Мозгу координаты Земли, повторив для верности раз пять, чтобы этот склеротик получше их запомнил, а сам, развалясь на диване и закинув руки за голову, стал мечтать о том, как, покрытый пылью дальних миров, постучу завтра в дверь родного дома. Известно, ничто не убаюкивает так хорошо, как несбыточные мечты. Вскоре я уже храпел на весь звездолет и занимался этим приятным делом до тех пор, пока в третьем часу ночи мощный толчок не сбросил меня на пол.
Не понимая, что произошло, я поднялся на четвереньки и затряс головой. Вокруг происходило нечто невообразимое. От бортов «Блина» и от всех вещей в каюте исходило странное зеленоватое свечение, размывавшее их очертания и делавшее предметы прозрачными. Я взглянул в зеркало и убедился, что с моим телом происходит то же самое. Несколько мгновений я созерцал даже собственный скелет, и нельзя сказать, чтобы он мне понравился.
В первую минуту я решил, что взорвался атомный двигатель. Затем, наградив Мозг почти всеми нехорошими эпитетами русского языка, которые зафиксировал словарь Фортунатова, но которые не вошли в словарь Ожегова, я метнулся к иллюминатору и увидел, что «Блин» зацепил край межгалактического омута. Омут смахивал на большой, сотканный из тумана овал размером примерно с ночной кошмар. В центре овала находилось ослепительное, расширяющееся пятно, похожее на воронку. Именно к ней и подтягивало мой звездолет. Вокруг ракеты мерцали и стремительно носились маленькие разноцветные искры, смахивающие на золотой дождь Данаи.
– Ты что – не видишь, куда летишь? Включай ускорители! – заорал я на Мозг.
Он забормотал какие-то параграфы инструкций, предостерегающие от ужасных последствий включения ускорителя без предварительного разгона, но я уже дернул рычаг на себя, едва не отодрав его от панели. Далее все происходило в следующей последовательности: атомный стержень выдвинулся, двигатель взревел, ракета рванулась, мимо просвистело кресло; одновременно я и сам полетел головой в иллюминатор, при этом успев заметить, что ускорение лишь навредило и мой звездолет несется прямиком в ослепительный центр омута. Далее я врезался в иллюминатор и выключился.
