Джейн тоже написала ей несколько строк, известив о благополучном приезде в Лондон; поэтому Элизабет надеялась, что в своем следующем письме ее сестра уже сможет рассказать ей немного о том, как чувствуют себя сестры Бингли и их брат.
Нетерпение, с которым она ожидала этого второго письма, было вознаграждено должным в таких случаях образом. Пробыв неделю в городе, Джейн так ничего и не услышала о Кэролайн и ни разу ее не увидела. Однако она объясняла это предположением, что адресованное ее подруге последнее письмо из Лонгберна где-то случайно потерялось. – Моя тетушка, – продолжала Джейн, – завтра же собирается в тот район Лондона, и я воспользуюсь возможностью и приеду на Гровнор-стрит.
После этого визита Джейн прислала письмо и сообщила Элизабет, что встречалась с мисс Бингли. «Мне показалось, что Кэролайн была в плохом настроении, – писала сестра, – но она была очень рада меня видеть, хотя упрекнула за то, что я не предупредила о своем приезде в Лондон. Значит, я все-таки была права: мое последнее письмо к ней так и не дошло. Конечно же, я не могла не спросить о ее брате. С ним все в порядке, но он настолько занят с мистером Дарси, что они его почти никогда не видят. Я узнала, что к обеду приглашена мисс Дарси. Жаль, что мне не пришлось ее увидеть. Мой визит длился недолго, потому что Кэролайн и миссис Херст собирались в гости. Надеюсь, что они скоро меня посетят».
Прочитав эти строки, Элизабет покачала головой. Она убедилась, что мистер Бингли сможет узнать о пребывании ее сестры в Лондоне лишь случайно.
Прошло четыре недели, а Джейн так его и не увидела. Она пыталась убедить себя, что ей все равно, но не замечать равнодушия мисс Бингли было уже просто невозможно. Каждое утро в течение двух недель ждала ее Джейн, каждый вечер придумывала для нее новое оправдание, и вот, наконец, гостя появилась, но мимолетность ее визита, а еще больше – перемена ее поведения положила конец самообману, к которому прибегала ее сестра. Письмо, посланное Элизабет, было хорошей иллюстрацией ее чувств:
«Дорогая моя Лиззи! Надеюсь, ты не будешь смеяться надо мной и не будешь радоваться со своей правоты, если я признаюсь тебе, что полностью заблуждалась относительно мисс Бингли и ее уважения ко мне. Но, дорогая моя сестра, хотя события и подтвердили твою правоту, не считай меня упрямой дурой, если я все равно скажу, что – несмотря на ее поведение – мое доверие было таким же естественным, как и твое подозрение. Я не понимаю ее оснований желать моей дружбы, но если подобные обстоятельства произойдут снова, то я уверена, что снова ошибусь. Только вчера Кэролайн нанесла мне ответный визит, а в промежутке я не получила от нее ни записки и ни строчки. Когда же Кэролайн, наконец, пришла, было очевидно, что у нее от этого никакого удовольствия. Бегло и формально извинившись за то, что не зашла раньше, она и словом не обмолвилась о желании вновь встретиться со мной, и вообще – в любом отношении это был настолько другой человек, – когда она ушла – я твердо решила прекратить наши отношения. Жаль, но я не могу не упрекать ее. Остановив на мне свой выбор, она, тем самым, поступила крайне плохо. Я со всей уверенностью могу утверждать, что все шаги к дружеским отношениям сделала именно она. Но мне все равно жаль ее потому, что она не могла не чувствовать ошибочности своего поступка, а еще – из-за моего твердого убеждения, что причиной этому было ее волнение за своего брата. Думаю, что мне не надо углубляться в объяснения; и хотя нам с тобой известно, что это волнение вполне безосновательно, все же, если она его чувствует, этим легко объяснить его отношение ко мне, значит, он дорог ей – и заслуженно дорог, поэтому какую бы обеспокоенность она не чувствовала, эта обеспокоенность является вполне естественной и достойной уважения. Однако я не могу понять ее опасений сейчас, потому что если бы он действительно испытывал ко мне какие-то чувства, то мы бы уже давным-давно встретились. Из сказанного ею я убедилась, что мистер Бингли знает о моем пребывании в Лондоне; однако из ее манеры разговора мне показалось, что она сама себя хочет убедить в его неравнодушии к мисс Дарси. Вот этого я никак не могу понять. Я не привыкла к резким высказываниям, но мне так и хочется сказать, что все это очень похоже на двоедушие. И я постараюсь гнать от себя всякую неприятную мысль и думать только о том, что приносит мне радость: о твоей любви ко мне и о неизменно добром отношении ко мне моих дяди и тети. Не медли и сразу же напиши мне. Мисс Бингли обмолвилась о том, что он уже никогда не приедет в Недерфилд и больше не будет его арендовать, но сказала она это как-то неуверенно. Но лучше об этом не вспоминать. Я очень рада, что ты получила такие приятные сведения о наших друзьях в Гансфорде. Пожалуйста, нанеси им визит – вместе с сэром Лукасом и Марией. Не сомневаюсь, что тебе там очень понравится.
Твоя – и т. д.»
Прочитав письмо, Элизабет несколько расстроилась, но присутствие духа восстановилась, когда она подумала о том, что Джейн уже не даст себя обмануть, по крайней мере, сестре мистера Бингли. Всякие же надежды на него исчезли целиком и полностью. Теперь наоборот: она была против любого обновления его ухаживаний. Он окончательно упал в ее глазах, и теперь (чтобы наказать его и хоть как-то утешить Джейн) Элизабет вполне серьезно надеялась, что мистер Бингли вскоре женится на сестре мистера Дарси, и – по словам мистера Викхема – она быстро заставит его жалеть о той, кем он пренебрег.
Примерно в это же время миссис Гардинер в своем письме напомнила Элизабет о ее обещании относительно мистера Викхема и попросила рассказать о нем, поэтому Элизабет в своем письме такие сведения ей послала, хотя сделала это неохотно и только для того, чтобы порадовать свою тетушку. Его явное небезразличие куда-то исчезло, его ухаживаниям пришел конец – объектом внимания мистера Викхема стала другая женщина. Элизабет была достаточно пристальной и наблюдательной, чтобы все это вовремя понять, но писала она о том, что случилось, не испытывая при этом слишком мучительных эмоций. Любовь еще не успела завладеть ее сердцем, и самолюбие ее было удовлетворено убеждением, что именно она стала бы его единственным выбором, если бы у нее было приличное приданое. Возможность быстрого приобретения десяти тысяч фунтов представляло наибольшую приманку девушки, которой мистер Викхем сейчас пытался понравиться; но Элизабет, которая была здесь менее беспристрастной, чем в случае с Шарлоттой, не упрекала его за желание стать богатым и независимым. Наоборот – это было вполне естественно; Элизабет прекрасно понимала, что мистеру Викхему не понадобятся титанические усилия, чтобы от нее отказаться, и была готова считать его брак с мисс Кинг шагом разумным и желательным для них обоих, поэтому она вполне искренне желала ему счастья.
