я избегала очевидного — отец приказал меня арестовать. Он, конечно, человек непростой, но в жизни не предал бы собственный народ, да и сговариваться с Комизаром не стал бы. Неужели он марионетка? Надо миновать свиту его прихлебателей, и поговорить с ним с глазу на глаз. Да уж, задачка не из лёгких. Что мне грозит?
Я зарылась пальцами в соболиное одеяло, стиснула нежный ворс в кулак. Нельзя забывать и про отца. Помню, Вальтер сказал: «прошел уже почти месяц, а он по-прежнему бушует». Даже любимый принц Вальтер тайком путал следы тайком от короля. С тех пор, уверена, злоба отца ни капли не поутихла. Я ведь подорвала его авторитет, унизила. Станет ли он вообще меня слушать? Сказанное-то ничем подкрепить не смогу. Меня заклеймили врагом государства, совсем как племянника, которого он велел повесить. А моё слово против слова канцлера… Кому отец поверит — мне или тому, кто верой и правдой служил короне столько лет? Без доказательств канцлер и книжник так извратят мои заявления, что в глазах отца я буду просто вертеться из страха, лишь бы увильнуть от наказания. Помнится, когда я в последний раз съязвила канцлеру, отец так рассвирепел, что приказал увести меня в покои. Как же они решат заткнуть меня теперь? В груди похолодело. Рисков целый клубок, и мне его не распутать. А если я вообще ошибаюсь? Рейф вот в этом уверен.
Вся надежда на братьев, да ведь только они совсем юнцы, — одному девятнадцать, другому двадцать один. И оба невысоких военных званий. Впрочем, если вдвоём надавят на отца, может, тот и прислушается ко мне. А если нет, значит, все вместе заставим прислушаться. На кону слишком многое, не до церемоний.
Где-то вдалеке музыканты заиграли по второму кругу. Вечер был в самом разгаре. Проникновенная мелодия шептала тысячью струн, перетекала бархатистым, но в то же время дерзновенным хором. Руки порхали над инструментом, что звучал, как наша мандолина, только чуть глубже, чуть жарче. Играли «фараш», боевой танец, как объяснил Джеб, когда зашёл за мной. Я сказала, что ещё не готова и отпустила его, затем шепнула страже, что вообще никуда не пойду, а они вот пусть сходят повеселятся. Даже поклялась, что и шагу из шатра не сделаю, поцеловала два пальца и воздела их к небесам… про себя моля богов простить мне маленькую ложь. Но безбожные олухи-солдаты не шелохнулись, даже когда я заметила, как вкусно пахнет мясом, хотя у них перед глазами явно так и стояли зажаренные поросята.
Я лежала и грызла кедровые орешки, как вдруг послышался звон алебард. Полог отлетел в сторону, и вошёл Рейф, одетый по-парадному, в элегантный чёрный мундир, на плечах красовались золотые, явно королевские эполеты. Волосы зачесал назад, лицо за день чуть обгорело. Кобальтовые глаза недобро сверкали из-под чёрных бровей, обдавая меня волнами гнева. Казалось, он растерзать меня готов.
— Что ты творишь?! — прошипел он сквозь зубы.
Когда он вошёл, внутри меня разлилось тепло, но от этих слов, я тотчас заледенела.
— Орешки ем. А пленницам нельзя?
Тут он заметил, что я и не думала наряжаться. Зло заиграл желваками, обвёл взглядом шатёр и наткнулся на тёмно-синее платье, что Вила повесила на ширму. Подлетел к платью в три шага и швырнул комом мне на колени.
— Там тебя ждут четыре сотни солдат! — Он ткнул пальцем на полог. — Ты почётная гостья! Либо сейчас же одеваешься и выходишь, либо все будут с тобой обращаться, как капитан Хейг! — Он загромыхал прочь, но у самого выхода развернулся. — И чтобы я не слышал «пленница», если соизволишь явиться!
А затем вышел.
Я не могла поверить ушам. Когда он показался, я-то на миг сочла его богом!
«Если соизволишь явиться»!
Я схватила кинжал, моля Аделину простить за платье, а Вилу — что срезаю кусок цепи с плетёного пояса. Так и быть, раз Рейфу надо, я пойду на бал, но буду там собой. Не той, кем он хочет меня видеть.
Глава тридцать четвёртая
Рейф
Я облокотился на перила загона, скрытого от шумихи и света факелов, и уставился в землю.
Кто-то тихо подошёл сбоку. Я не поднял глаз, не произнёс ни слова. Стоит мне открыть рот, так и сыплю глупостями. Как мне править королевством, если даже с Лией не могу удержать себя в руках?
— Она придёт?
Я с закрытыми глазами помотал головой.
— Не знаю. Я там такого… — Договаривать не стал, Свен всё поймёт. Не хочу вспоминать, чего нагородил. Вообще. Какой толк? Я уже не знаю, что делать
— По-прежнему настроена уехать?
Я кивнул. Всякий раз, когда думаю об этом, ужас пробирает.
Ещё шаги. Тавиш и Джеб подошли и облокотились рядом. Джеб протянул кружку эля, которую я тут же отставил. Не лезло.
— Я бы её тоже не отпустил, — нарушил молчание Тавиш. — Мы всё понимаем, если тебе легче.
Джеб невнятно поддержал.
Не помогло. Плевать, кто на моей стороне, если на ней нет Лии. Она так же настроена уехать, как я — не пустить её. Помню, как нашёл её на берегу, едва живую, как долгими часами нёс по снегу, то и дело припадал к губам, проверяя, дышит ли. Как шаги складывались в мили, а в голове без перерыва билось: «почему я не ответил на записку? Почему не выполнил ничтожную просьбу?» Вот только всё теперь иначе. Просьба куда серьёзнее. Она хочет отправиться в змеиное логово, да ещё и с Каденом.
Я схватил эль, залпом осушил до дна и хлопнул кружку на перила.
— У вас с ней сейчас разные цели. — Прислонившись к перилам, Свен посмотрел на меня. — Вспомни, чем она тебе понравилась?
Да какая уж разница? Я помотал головой и вытер рот.
— Не знаю.
— Ну, ведь чем-то зацепила.
Чем-то зацепила. Пытался понять чем, ещё когда вошёл в ту таверну
— Наверное, когда впервые её увидел…
И вдруг озарение. Нет. Намного раньше первой встречи. Письмо. Дерзость. Требовала, чтобы её услышали. Вот что завлекло меня тогда и выводило сейчас. И даже не письмо — завладела моими мыслями ещё в день, когда бросила меня у алтаря! Девчонке семнадцати лет хватило смелости утереть нос обоим нашим королевствам! Бунтарство неслыханных масштабов. Она делала то, чего хотела и во что верила. Этим меня и пленила.
Своей смелостью.
Я поглядел на Свена. Тот явно видел меня насквозь. Буравил взглядом, как котёнка, которого ткнул носом в лужу.
— Не важно. — Я схватил кружку и побрёл обратно ко всем, спиной ощущая взгляд Свена.
