К сему сокровищу – от запрокинутых зубцов – вела теперь коричневая лестница из тонких итальянских кирпичей.
– Ну и предки у вас, сударь, – сказала мне Тася. – Со всей Руси в Москву тащили!
– А я тут причем?
– Яблочко от яблони… Только редкий скряга мог так написать: «Не взойдет горе, пока злато течет», – повторила она прочтенное отцом. – Фу!
– И не с Руси, а почитай, со всего мира, – ревниво поправил Анюту отец. – По легенде, Берсень Беклемишев контролировал весьма аппетитный отрезок Шелкового пути в прикаспийской степи…
– Точнее, грабил, – истины ради уточнил Пикар.
– И если бы Васко да Гама не открыл морской путь в Индию, – мечтательно продолжал папаша, – то, кто знает, как бы еще тут всё обернулось!
Грянул новый взрыв на Москве. Тася вздрогнула, будто от резкой боли. Плюнув на нас, развернулась и, такая маленькая и воинственная, в мужском польском наряде, вооруженная до зубов, побежала от нас по стене.
К стыду своему две секунды помедлив, я устремился за ней.
Люка дернулся было следом, но – не в силах оторваться от сокровищ – так и остался…
Он только крикнул мне вслед, как потерянный:
– Жан, я сейчас!.. я сейчас…
Из журнала Таисии (в послушании Анны)
Трубецкой-Ковровой
…Прыгая через три ступеньки, я выскочила по витой лестнице из башни и побежала в полутьме вдоль стены на набережную. Кажется, так было ближе всего обогнуть китайгородскую стену и добежать до выстрелов…
Я почему-то точно знала, что там борются мои друзья – Андрейка, дед Митя, Фрол, Степан…
Но еще не миновала надвратную башню, как впереди суматошно затопал какой-то отряд. Я вжалась в стену, нащупала в кобуре пистолет.
Мимо пробежали двое в польской форме – с блеснувшими под луной вензелями, за ними пробежали в армяках…
Я крикнула:
– Андрей!
Бегущий отряд резко затормозил. Все тени, как одна, развернулись и превратились в деда Митю, Фрола… Оттолкнув их, подскочил Андрейка. Осчастливленный, схватил меня за плечи:
– Таська! Да где тебя носит?!
– Потом… Что у вас-то?!
– Пять башен и Ивановскую звонницу спасли, а две не успели…
– А храм Усекновения?
– Да кто у нас знает эту Москву?! – сердито закричал Андрей. – Веди, давай, куда нам дальше!..
Тут на него с разбега налетел мой «дон Жуан» и сразу вцепился в андрюшкин польский ментик.
– Ты с ума сошел – ее под пули отправлять?!
– Слышь, француз, – отбросил Андрей его руки, – не мешал бы ты нам родину защищать!
Он оттолкнул Ваню. Тут я быстро взяла в темноте Андрея за руку, и мы помчались вперед.
Ваня прежде всех догнал нас, даже перегнал и, развернувшись, заступил путь, и сам толкнул прочь от меня Андрея:
– А ты не мешай мне защищать мою невесту!
И тут он гордо взял на прицел пистолета каких-то перебегающих нашу дорогу солдат. Прикрыв меня собой. Но я только расхохоталась (конечно, получилось как-то дико), рывком развернув этого ловеласа к себе.
– Хо! Невесту?! Чего захотел! Ищи себе невесту в Париже!
Я толкнула Ивана так, что если бы его не поймали Фрол с дедом Митей – он летел бы до Москвы-реки!.. Я сразу побежала дальше по своему безотложному делу спасения Отечества. Мои ополченцы, все время вынужденные стоять и наблюдать эту, впрочем, весьма поучительную сцену, устремились за мной следом.
Я только услышала, как Андрейка, убегая, крикнул Ване (наверно, разведя руками):
– Извиняйте, барин! Се ля ви!..
Из дневника Жана Бекле
…Я уже в каком-то отупении сел там же, где стоял, – на обгорелую паперть некой спасенной, наверное, месяц назад от пожара французами церковки.
Вдруг вспомнилось, как мальчик и девочка, Ваня и Тася, семи и шести лет, заходят в сельскую церковь. Идут, рассматривая волшебную утварь, светлые большие иконы и потемневшие фрески на стенах…
– Вот, здесь мы будем венчаться, – сказала Тася.
Ее жених, конечно, порадовался, но без особенной бури восторга – тогда я воспринял это, помнится, как нечто само собою разумеющееся. Меня больше тогда занимали надписи на фресках. Я ведь только-только начинал читать.
«И под-ня-ли Апос-толы глаза го́ре…» – читал я по стенам.
– Ванюша, – помню, поправил дед Митя, – здесь не го́ре, а горе́!
– А почему?
– Го́ре – значит, беда, тогда бессмыслица тут получается. А горе́ по-старому, по-славянски, значит «вверх», «в гору», понимаешь?..
Я вдруг вкинул голову и встал на обугленной паперти.
Ясно увидел перед собой отца, Люка, Пикара и Шарля на лестнице перед боярским кладом. Полусгнившие мешочки еще крутятся на механических миланских жерновах. Еще тонкими змейками сыплется и нежно звенит монетное золото…
Шевеля губами, я начал повторять то, что прочел отец, перед тем как свернуть свиток:
– «…мой наследник жив, покуда поспешанию не служит. Не взойдет горе́, пока злато течет…»
Я весь похолодел. И опрометью бросился назад – к тайнику, на чертову китай-стену…
…Отец, Пикар и Люка, видимо, как раз закончили собачиться и обсуждать, кому какая доля причитается, и в каком порядке произвести спуск сокровищ к каретам, и двинулись наверх.
Я как раз взлетел по витой лесенке. Кажется, уже светало…
Четыре человека, стоявшие под приоткрытым тайником в настенной малой часовне, пошли вверх. Над ними, под откинувшимися зубцами, еще стекало и звякало золото. Я вдруг понял, что тут дело не в сгнивших мешках, – это раскручивается гигантская пружина.
На очередной ступеньке нога каждого – Пикара, Шарля, Люка и отца – вдруг продавила кирпич как рояльную клавишу. И все четверо механически глянули вниз…
Я прошептал:
– Папа!..
И отец – каким-то немыслимым чудом – услышал и обернулся в тот самый миг, когда в тайнике, где-то на уровне пояса каждого, из темноты выползло несколько круглодульных арбалетов, похожих на нынешние маленькие китобойные пушечки, со стальными стрелами. В ту же секунду раздался ржавый визг – и вот уже стрелы торчат из груди Пикара, Шарля и Люка, отбросив их на пять футов и шмякнув о камни.
Так как в миг арбалетного залпа отец обернулся ко мне, две предназначенные ему стрелы свистнули мимо, а третья ударила сзади в плечо.
Он тоже повалился от удара, но остался жив.
Я побежал к нему. Отец пытался встать на колени. Его лицо дрожало, покрытое мелкими каплями пота…
Рядом, с тремя стрелами в груди, лежал навзничь Люка и смотрел остекленевшими глазами в рассветное русское небо.
Чуть дальше корчился в агонии Шарль…
Течение камней и золота остановилось. И теперь эти мертвенные груды мерцали подобно надгробию.
А Пикар вдруг чудесным образом начал пыхтеть и ворочаться с двумя стрелами в животе и одной в сердце. Через секунду он сел, выдернул и выбросил поразившие его стрелы…
