В 1995 году, в одном из интервью Алиев рассказал, как ему удалось убедить Брежнева профинансировать строительство в Азербайджане нового завода по производству кондиционеров. И все потому, что во время партийной конференции в Ташкенте у советского лидера разыгралась бессонница:
"Утром [Брежнев] пошутил, что в его комнате всю ночь как будто какой-то трактор работал, и только под утро он понял, что это кондиционер. Кто-то ему сказал, что этот кондиционер выпущен в Баку. А мы действительно наладили выпуск кондиционеров на одном заводе, но конечно, не имея никакой технологии. Он ужасно шумел и не особенно охлаждал воздух, но ничего другого не было. И когда Брежнев удивился, как это в нашей стране не производятся кондиционеры, я предложил построить завод кондиционеров в Баку. Он согласился. После этого я стал проталкивать, то есть буквально проталкивать решение по этому вопроса. Потом я стал выбивать финансирование. И когда средства были выделены, министр электротехнической промышленности Антонов решил построить завод в Запорожье [на Украине], потому что он там когда-то обучал рабочих, и там легче было начать производство. Его логику можно было понять, но я пошел к Брежневу, и он сдержал свое обещание" (13).
Этот рассказ многое проясняет: почему советские люди на Кавказе и в Средней Азии каждое лето страдали от жары; как командная экономика оказалась не в состоянии обеспечить производство необходимых товаров: насколько оторваны были советские руководители от повседневных проблем советской жизни; как важно было иметь доступ к Брежневу; как принимались в стране важные решения.
Рассказ Алиева служит иллюстрацией того, как советская система, при всех разговорах о гармонии и братстве республик, способствовала конкуренции и соперничеству. Это особенно ощущалось именно на Кавказе, где региональное экономическое сотрудничество было на удивление слабо развито и, в силу абсурдности системы централизованного планирования, завод в Армении мог с таким же успехом иметь смежников в Минске или Омске, как и в соседнем Азербайджане.
В политической сфере брежневский авторитарный режим хоть и ограничивал полномочия местных руководителей, но зато не возлагал на них почти никакой ответственности: вместо разделения власти, между Москвой и регионами шел бесконечный торг за распределение благ и льгот. Будучи политически полностью подчинены центру, республиканские лидеры в Баку, Тбилиси и Ереване ревниво лелеяли свою личную власть и не имели ни малейшего стимула для взаимного сотрудничества.
Как следствие, отношения между руководителями трех закавказских республик оставались неважными. Говорили об острейшем соперничестве между Алиевым и Шеварднадзе, хотя впоследствии они наладили взаимоотношения в 1990-е годы, возглавив независимые Азербайджан и Грузию. Но самые плохие отношения установились, вероятно, между Алиевым и Демирчяном.
В 1970-1980-е годы Алиев и Демирчян враждовали по поводу распределения бюджетных ресурсов. Их самая знаменитая размолвка была вызвана планами строительства трассы, которая должна была пройти по территории Армении и соединить азербайджанский анклав Нахичевань с республикой, причем этот вопрос вновь был поднят в 1999 году, хотя и в совершенно ином виде. Как азербайджанский партийный руководитель, Алиев, уроженец Нахичевани, активно лоббировал идею строительства трассы союзного значения в Нахичевань через армянский Мегрийский район.
Это был престижный дорожно-строительный проект, причем трасса должна была пролегать только по советской территории, что могло бы принести номинальную выгоду всем заинтересованным сторонам. Однако Демирчян решительно выступал против проекта и в конце концов ему удалось его заблокировать. Он очевидно был убежден, что то, что хорошо для советского Азербайджана, – плохо для советской Армении.
Когда встал вопрос о прокладке шоссе через Мегри, Игорь Мурадян, впоследствии зачинатель движения карабахских армян, работал в республиканском Госплане – комитете государственного планирования. По его словам, ему дали задание: найти аргументы против строительства магистрали. "Нам нужно было доказать, что грузопоток в Нахичевань является незначительным".
Как мы уже видели, Мурадян, хотя и был активистом националистического движения, пользовался негласной поддержкой Демирчяна в своих кампаниях по дискредитации Алиева и Азербайджана. Отвечая на вопрос, почему глава Коммунистической партии республики оказывал помощь ему, диссиденту, Мурадян со смехом объяснил, что он просто оказался полезным оружием во внутренней борьбе за власть. "Дорогой мой, Советский Союз перестал существовать уже в начале семидесятых! – сказал он. – Существовали разные республики. Одна республика воевала с другой и так далее. Их совершенно не интересовали общечеловеческие идеалы" (14).
Три первых секретаря республиканских компартий пошли еще дальше по пути создания экономической самостоятельности и суверенности своих республик. Они активно выступали за возрождение "национальных культур", что давало им возможность узаконивать их власть внутри и укреплять имидж своих республик за их пределами.
Хрущевская оттепель 1960-х годов стимулировала всплеск интеллектуальной и культурной жизни во всех национальных республиках. Любое проявление нелояльности к России или коммунистической партии все еще было недопустимо, но писатели и историки теперь могли обращаться ко многим аспектам культуры и прошлого, которые до той поры находились под запретом. Это была своего рода мягкая деколонизация, совершаемая без жесткой политики. Размышления двух поэтов, азербайджанца и армянина, поразительным образом схожи. Вот что сказал Сабир Рустамханлы, известный азербайджанский поэт:
"Этот период – шестидесятые, семидесятые и восьмидесятые годы – был периодом маленького возрождения в Советском Союзе. В разных республиках начался процесс самоидентификации, национальное самосознание рослої Несмотря на то, что в студенческие годы нас заставляли изучать литературу, связанную со сталинизмом и тому подобное, наше поколение полностью отрицало это. В наших стихах, в наших произведениях, не было ни слова о советской идеологии, о братских узах с Москвой" (15).
А это рассказ армянки Сильвы Капутикян: "Руководство не подавляло наши национальные чаяния. Выходили совершенно необычные книги. Когда я была в Америке в 1964 году, я подарила одну из своих книг, посвященную целиком Армении, армянским проблемам, армянским трагедиям и тому подобное, одной женщине-дашначке. Она была поражена тем, как такое могло быть напечатано. Я объяснила ей, что у нас более или менее либеральное руководство – в хорошем смысле слова" (16).
Армения легко приспособилась к этому мягкому национализму. Россию и Армению так много связывало в смысле традиций и истории, что было несложно примирить армянский национализм и лояльность советскому режиму. В 1960-е годы в Ереване стали появляться символы армянской государственности. После снятия статуи Сталина – некогда самой высокой в мире – ее заменили статуей Матери-Армении. Был создан мемориал в память жертв геноцида, установлены памятники армянскому воителю пятого века Вартану Мамиконяну и даже командиру партизанских отрядов Андранику.
В Азербайджане оказалось сложнее вписать местный национализм в советский шаблон. И все же Алиеву удалось поднять престиж Азербайджана в глазах соседей. Азербайджанский язык стал языком официального делопроизводства и политической жизни. Останки репрессированного при Сталине поэта Гусейна Джавида были доставлены из Сибири и перезахоронены в Азербайджане. Алиев открыл памятники азербайджанским поэтам, таким как Вагиф и Низами. На этом фундаменте строилось новое здание национальной государственности Азербайджана.
Карабах как камень преткновения
По мере того, как в послевоенный период армяне и азербайджанцы все больше осознавали свою силу, Нагорный Карабах все чаще становился ареной столкновения их национальных амбиций. Нагорный Карабах, где армянское население составляло подавляющее большинство, стал единственным случаем в советской федеративной системе, где члены одной этнической группы, имеющей собственную союзную республику, руководили автономной областью, входящей в другую республику.
С самого начала партийные руководители Карабаха использовали весьма слабые институты, которые имели по статусу автономной области, для поддержания некоего уровня "арменизации" посредством библиотек, школьных учреждений, радиостанций и развития связей с Арменией.
Напряженность вокруг Нагорного Карабаха возникала еще при власти Сталина. В 1945 году руководитель Компартии Армении Григорий Арутюнов обратился к Сталину с просьбой передать область Армении. Азербайджанский руководитель Мир-Джафар Багиров дал отрицательный ответ в ироничной форме. После смерти Сталина карабахские армяне продолжали лоббировать этот вопрос в Москве (но никогда не в Баку). В 1965 году группа из тринадцати партийных работников и представителей армянской интеллигенции Москвы написала обращение к советскому руководству, жалуясь на методы управления Нагорным Карабахом из Баку.
