Я предложил князю Аскольду — за свинство — три месяца работ в каменоломнях. Труд крайне тяжёлый. В принципе, это каторжные работы. Даже Аскольд удивился суровости наказания, но затем понял мою затею. Чтоб чистоплотность в гены вошла.
Помню душещипательную историю. Стражники порядка обнаружили компанию молодых людей у купальни. Мужчины убили косулю, освежевали, разбросали кишки по всей округе, изломали ветки на прекрасных деревьях, в центре поляны, покрытой изумрудной травой, устроили кострище. Счастливые женщины хвалят мужчин — добытчиков, дети визжат в восторге, плещутся в воде. Одним словом, обычная компания, проводящая отдых после трудовой недели.
Самое интересное, среди них был один из ведущих инженеров по строительству судов на верфях. Мы заложили к постройке ещё пять кораблей. Город разросся, потребление рыбы возросло, к тому же появились отдалённые поселения, с которыми необходимо поддерживать все связи. Два кузнеца — очень уважаемая профессия. И остальные не тунеядцы. Но в них сидит ген хамства. Они даже не поняли, за что им связали руки и бросили к уголовникам дробить камни на долгие три месяца, а детей, на это время, отдали в воспитательный центр. Резонанс всколыхнул всё общество. Звучали гневные заявления о необоснованно жестоком
наказании, якобы нужно было слегка пожурить, может наказать материально, но так же, чисто символически. Я так думаю, вопили хамы, считающие себя правозащитниками. Князь Аскольд быстро навёл порядок. В каменоломнях добавилось, этак, человек пятьдесят. Быстро стихли вопли, и с удивлением отметил, единомышленников у нас появилось немало.
Вообще считаю, только в чистоплотности физической и моральной есть будущее у народа.
Рынок располагается в некотором отдалении от города, в двухстах метрах от озера. Не очень удобно для доставки товаров с судов, но я распорядился провести дорогу до торгового центра. Сейчас на ней катятся повозки, запряжённые приручёнными дикими лошадьми. Купцы везут товары. На пристани слегка покачиваются два судна. Два других на промысле. Общее командование над ними осуществляет мой добрый дядька. При встрече со мной он уже не сплёвывает в сторону, но взгляд всё равно суровый. На мои распоряжения, что-то процедит невразумительное сквозь зубы, но исполняет исправно. Сейчас он перебрался в Град Растиславль, выстроил ещё один дом, опять же, трёхэтажный. Неисправим. Живёт с Надюшей, зятя с дочерью и внучкой не приглашает. Видно сильно повздорил с Аскольдом.
Чуть дальше виднеется верфь. Один корабль почти закончен, четыре других напоминают скелеты китов. Доносится стук молотков, визг пил, рёв степных мамонтов. Они перетаскивают брёвна, толкают тяжёлые балки. Гиганты видны издалека. Сердце замирает от восторга. Неужели мы смогли приручить и выдрессировать их?
Рынок гудит как потревоженный улей. Разношерстный народ снуёт между рядами. Продавцы зазывают покупателей. Идёт меновая торговля. Один обменял подковы на десяток гусей, другой, морс из диких ягод на клубок ниток. Но, вот заметил, несмело предлагают деньги. Кто-то открещивается от них, но есть, кто очень в них заинтересован. Правдами и не правдами, пытаются завладеть ими как можно в больших количествах. Разнообразного товара у них много, верно будущие крупные предприниматели. К ним и решили подойти.
Привязали коней у входа к рынку, кивнул охраннику, чтоб стерёг.
— Здравствуй, добрый человек, — обращаюсь я к очень немолодому, но крепкому с внимательным взглядом старику.
— И тебе того же, — остро глянул из-за кустистых бровей старый дед. — Часом ты не сын Степана, сапожных дел мастера? — не узнав во мне Великого князя, но увидев в моём облике, нечто знакомое, делает предположение.
— Почему так решили? — усмехаюсь я.
— Одежда богатая, жена ладная. Никак знатный человек. Не меньше, чем сын сапожника.
— Вы мне льстите, — улыбаюсь я. Лада украдкой фыркает в ладошку.
— Что ж, молодые люди. Выбирайте товар. Могу предложить девочке бусы из речного жемчуга. Есть отрез тончайшей ткани, выменяли у лесных людей. Из паутины. Лёгкий, прочный как сталь, а посмотрите какие узоры!
— Сколько? — выдыхает потрясённая Лада.
Продавец моментально замечает лихорадочный румянец на её щеках:- Вещь дорогая, но она того стоит. Никак зарплату в деньгах выдали. Двести пятьдесят рублей, — тоном, не терпящим возражений, молвит старик.
— Ой, — пискнула жена, — у нас только двести на двоих. — Я возвожу глаза к верху. Ну разве так торгуются!
Дед прячет торжествующую улыбку в густых усах:- Только тебе, красавица, уступлю за двести тридцать.
— У нас нет таких денег, — бледнеет Лада.
— Не кажется вам, с ценой загнули, этак, рублей на сто? — вмешиваюсь я в торговлю.
— Это плата за риск, — усмехается продавец. — Может и дороговата, слегка, но поверьте, достать её было сложнее, чем эти камушки, — он выуживает на свет божий горсточку необработанных изумрудов.
— Ой! — совсем теряется Ладушка.
— Можете взять изумруды за двести, — предлагает он, украдкой посмеиваясь в усы.
У жены в голове происходят титанические подвижки. Наконец она решилась. Лицо посуровело.
— За двести, отрез.
Дед разводит руками:- Нет, милая, никак не можно. Возьмите за двести рублей изумруды и… вот эту нитку жемчуга. Очень пойдут к твоим глазам, девочка. Пусть это будет моим подарком. А отрез, может, купите в другой раз. Материал лёгкий, рисунок нежный, прочный. Ни один человек не в состоянии порвать его.
— Так уж порвать нельзя? — не верю я.
— Попробуйте сами. Если порвёте, отдам бесплатно весь рулон, — протягивает он кусок ткани.
Смотрю на растерянную жену, беру в руки кусок полотна, верчу в руках, ощупываю. Вес почти не ощутил, но сила в нем чувствуется необыкновенная. Старик высокомерно улыбается. Он уверен в своём товаре. Лада смотрит на меня, в уголках огромных глаз сверкнули как две капли росы слезинки. Вот проняло её, с раздражением думаю я. Лучше вон-то седло взять, пилу, гвозди. Ведра, какие хорошие, а горшки глиняные. Сколько полезного товара! Отрез! Вот зацепило мою половину. Пальцы сжимают полоску ткани. Она скрипнула как сталь. Старик хмыкает. Вокруг собираются люди. Зевакам не прочь развлечься. Наверное, такое представление было не раз. Меня это заводит. Туман ползёт в голове. Мир меняется, всё замедляется. Мышцы каменеют, пальцы ещё сильнее вцепляются в ткань. Делаю рывок. Звучит хлопок как выстрел из дальнобойного орудия. Дымок взвивается в воздух. Материал лопается, и в руках оказываются две половинки. В толпе ахнули. Старик пошатнулся, с шумом садится на плетёные корзины. В глазах проступает отчаянье и удивление. Я в восторге кручу перед собой две полоски материала. Дед прав. Это действительно великая драгоценность. Мысли пляшут в голове. Можно изготовить защитную одежду воинам. Лёгкая, дышит, движения не сковывает. Можно заменить кольчуги, латы и даже щиты.
— Хорошо, отец, мы даём двести рублей и вот этот кинжал, — я вытаскиваю из-за пояса, дорогой моему сердцу, узкий клинок.
Дед затрясся, никак не ожидал такого поворота сюжета. Наверное, уже подсчитывает убытки. С поклоном передаёт драгоценный отрез. Затем несколько мешкает. Видно в нём идёт борьба торговца и просто порядочного человека. Он сгребает с лотка все украшения из жемчуга и с почтением передаёт Ладе. А я, между тем думаю, Аскольду дам задание срочно заняться приобретением этого материала.
Мы садимся на коней. На Ладу невозможно смотреть. От счастья светится как Солнце в зените.
— Всё же я где-то вас видел. Ты точно не сын сапожника? — вдогонку выкрикивает старый торговец.
— Это Великий князь Никита Васильевич и его жена Великая княгиня Лада, — говорят из толпы.
Глава 19
Слегка отпускаю поводья, Шпора переходит в галоп. Следом стучат копыта Соколика. Оглядываюсь через плечо. Лада просто прекрасна на жеребце цвета степи.
Глаза как бездонные озёра, брови чёрные, осанка безупречна. Волосы, завязанные на затылке в смешной хвостик, колышется в такт с шелковистой гривой коня. Она игриво показывает язык.
— Фу, как не красиво. Ещё Великой княжной называешься.
— Никто ж не видит, — невозмутимо парирует она и вновь показывает длинный язычок.
Придерживаю Шпору и обнимаю жену.
— Спасибо за подарок, — она и тянется ко мне губами. Шпора неожиданно повёл покрасневшими очами, фыркает в раздражении и чуть не вцепился в шею Соколику.
— Ого! — смеётся Лада, — каков ревнивец. Никого к тебе не подпускает.
— Он такой, — хлопаю своего любимца по блестящей шее. Жеребец понёсся как ветер. Лада, со смехом, пришпорила коня, но догнать смогла у города, когда я натянул поводья.
В город въезжаем чинно, как полагается знатным особам. А вот и наш дом. Он одноэтажный, но комнат много. В прошлой жизни я имел две комнаты, а здесь целых три и большая кухня. Правда, строю ещё один, двухэтажный, сыну. Есть подозрение, влюбился малец. Чувствую, дело движется к свадьбе. Видел как-то их издали. Голубки. Девочка симпатичная, ласковая.
